По ледяным каменным плитам внутреннего двора она шла бок о бок с Элизабет – вдвоем они возглавляли вереницу монахинь, что тянулись в собор. Это было обговорено заранее, поскольку ни одна из сестер не желала признавать первенство другой, пока не прошли выборы. Но Керис на самом деле было уже все равно. Она знала, что исход выборов предрешен. Пока пели псалмы и читали молитвы, она зевала и дрожала от холода. А еще злилась. Сегодня днем Элизабет выберут настоятельницей. Керис негодовала на монахинь, которые за нею не пошли, ненавидела Годвина за его вражду и презирала городских купцов, не пожелавших вмешаться.
Казалось, что ее жизнь – череда неудач. Она не построила новый госпиталь, о котором мечтала, а теперь не построит уже никогда.
Еще она обижалась на Мерфина, ибо тот сделал предложение, которое невозможно принять. Он просто ничего не понял. Для него их брак неотделим от жизни и работы зодчего, а ей придется променять на домашние заботы то дело, которому она посвятила свою жизнь. Именно поэтому она уклонялась от прямого ответа столько лет, а вовсе не потому, что не хотела быть с ним; хотела больше всего на свете, жаждала его до умопомрачения.
Она пробормотала последние слова молитвы, а затем, даже не задумавшись, вышла первой из храма. Когда сестры двигались по внутреннему двору, позади Керис кто-то чихнул. Она же пребывала в таком унынии, что не обернулась посмотреть.
Монахини поднялись по лестнице в дормиторий. Войдя в помещение, Керис услышала натужное дыхание и поняла, что кто-то пропустил службу. Свеча выхватила из сумрака наставницу послушниц сестру Симону – строгую женщину средних лет, добросовестную монахиню, которая не стала бы притворяться. Керис повязала на лицо полотняную маску и встала на колени возле тюфяка Симоны. Та обильно потела и выглядела испуганной.
– Как ты себя чувствуешь?
– Ужасно, – ответила Симона. – Мне снились странные сны.
Керис потрогал ее лоб. Тот оказался обжигающе горячим.
– Можно мне попить?
– Сейчас.
– Думаю, это простуда.
– Так или иначе, у тебя жар.
– Но я ведь не заболела чумой, правда? Ведь не настолько все плохо?
– Нужно идти в госпиталь, – уклончиво ответила Керис. – Ты можешь ходить?
Симона с трудом поднялась. Керис взяла с тюфяка одеяло и обернула плечи больной.
Когда шли к двери, вновь послышалось чихание. На сей раз Керис заметила, что чихает пухленькая сестра Рози, нынешний матрикуларий. Судя по всему, этой сестре тоже было страшно.
Керис поманила еще одну монахиню:
– Сестра Кресси, отведи Симону в госпиталь, а я осмотрю Рози.
Кресси взяла Симону за руку и повела вниз по лестнице.
Керис подняла свечу повыше. Лицо Рози было мокрым от пота. Керис оттянула ворот ее платья и увидела россыпь лиловых пятнышек на плечах и груди.
– Нет, – взмолилась Рози. – Нет, пожалуйста.
– Может, это ерунда, – солгала Керис.
– Я не хочу умирать от чумы! – Голос Рози дрогнул.
– Успокойся и иди за мной, – негромко сказала Керис и крепко взяла Рози за руку.
Та стала сопротивляться:
– Нет, я не больна!
– Помолись, сестра. «Ave Maria». Давай.
Рози начала молиться, и вскоре Керис удалось ее увести.
Госпиталь ломился от умирающих и их родных, причем большинство бодрствовали, несмотря на ранний час. Сильно пахло потом, кровью и рвотой. Помещение тускло освещали сальные лампы и свечи на алтаре. Горстка монахинь помогала больным, разносила воду и прибирала. Некоторые были в масках, остальные без.
Присутствовал и брат Иосиф, старейший из врачей-монахов. Он отпускал грехи Рику Силверсу, главе цеха ювелиров, окруженному детьми и внуками. Наклонив голову, он прислушивался к шепоту умирающего.
Керис освободила место для Рози и уговорила ту лечь. Одна из монахинь принесла ей чистой воды из фонтана. Рози лежала неподвижно, но ее взгляд беспокойно скользил по стенам и потолку. Она знала, что ее ждет, и очень боялась этой участи.
– Сейчас тебя осмотрит брат Иосиф.
– Ты была права, сестра Керис, – проговорила Рози.
– О чем ты?
– Мы с Симоной были среди тех, кто с самого начала поддерживал Элизабет, и перестали носить маски. Смотри, что с нами стало.
Керис было наплевать на свою правоту. Кому нужна такая правота, что подтверждается столь жутким образом – смертями тех, кто с нею не согласен? Уж лучше бы ошибаться.
Она пошла к Симоне. Та лежала на тюфяке и держала за руку сестру Кресси. Она была старше Рози и вела себя спокойнее, однако в ее глазах тоже читался страх, и она стискивала пальцы Кресси.
Керис покосилась на Кресси. Над ее верхней губой виднелось темное пятно. Керис вытерла его рукавом.
Еще одна из тех, кто снял повязку.
Кресси посмотрела на рукав и спросила:
– Что там?
– Кровь, – ответила Керис.
Выборы проходили в трапезной за час до обеда. Керис и Элизабет сели рядом за столом в конце зала, а монахини расположились на расставленных рядами скамьях.
Все изменилось. Рози, Симона и Кресси лежали в госпитале, сраженные чумой. В трапезной еще у двух монахинь, поспешивших снять маски, у Элейн и Жанни, наблюдались ранние признаки болезни: Элейн чихала, а Жанни обливалась потом. Заразился и брат Иосиф, с самого начала лечивший чумных без всякой маски. Остальные монахини теперь ходили по госпиталю в повязках. Если считать маски знаком поддержки Керис, то она уверенно побеждала.
Все ерзали и беспокоились. Сестра Бет, прежде казначей, а ныне старейшая монахиня, прочла молитву, открывая собрание. Не успела она закончить, несколько сестер заговорили одновременно. Других перекричала сестра Маргарита, бывший келарь.
– Керис оказалась права, а Элизабет ошибалась! – воскликнула она. – Те, кто отказался носить маски, теперь умирают.
Монахини согласно загудели.
Керис проронила:
– Лучше бы все было иначе. Я бы хотела видеть здесь и Рози, и Симону, и Кресси. – Она говорила правду. Ей опротивело видеть чужие смерти. Бессилие вынуждало задумываться о тщетности всякой суеты.
Тут встала Элизабет.
– Предлагаю отложить выборы. Три монахини умерли, еще три находятся в госпитале. Нужно подождать, пока чума не закончится.
Она застала Керис врасплох. Та думала, что Элизабет уже не избежать поражения, но поторопилась с выводами. Сейчас никто не стал бы голосовать за Элизабет, но ее сторонницы наверняка предпочтут вообще отложить голосование.
Всякое равнодушие как рукою сняло. Керис вспомнила, почему она так хотела стать настоятельницей: нужно перестроить госпиталь, учить больше девочек чтению, письму, помочь городу в стремлении богатеть. Если изберут Элизабет, ничему из этого не бывать.
Сестра Бет тут же поддержала соперницу Керис:
– Нельзя проводить выборы, когда все боятся, и делать выбор, о котором мы пожалеем, когда все утрясется.
Звучало так, словно это придумали заранее. Очевидно, Элизабет все спланировала. «Но довод убедительный», – с сожалением признала Керис.
Маргарита возмутилась:
– Ты говоришь это, Бет, лишь потому, что Элизабет суждено проиграть.
Керис пока отмалчивалась, опасаясь нарваться на тот же упрек в отношении себя.
– Беда в том, что у нас нет главы, – заметила сестра Наоми, не примыкавшая ни к одной партии. – Мать Сесилия, да упокоится ее душа, после смерти Наталии так и не назначила себе помощницу.
– Разве это плохо? – спросила Элизабет.
– Еще бы! – откликнулась Маргарита. – Мы даже не можем договориться, кто должен вести сестер на службу.
Керис отважилась выдвинуть предложение:
– Нам нужно решить множество вопросов, в первую очередь по наследству умерших от чумы держателей земли. Без настоятельницы это будет непросто.
Сестра Элейн, одна из сторонниц Элизабет, вдруг высказалась против отсрочки.
– Я ненавижу выборы. – Она чихнула. – Они настраивают всех против всех и ожесточают сердца. Хочу, чтобы мы определились и сплотились перед лицом чудовищной болезни.
Эти слова встретили с одобрением.
Элизабет сурово воззрилась на Элейн. Та перехватила ее взгляд.
– Видите, я даже не могу призвать к примирению. Элизабет смотрит на меня, как на предательницу!
Элизабет опустила голову.
Маргарита воскликнула:
– Ну хватит, давайте голосовать! Кто за Элизабет, пусть скажет «да».
Наступила тишина, потом Бет еле слышно произнесла:
– Да.
Все ждали продолжения, но Бет оказалась в одиночестве.
Сердце Керис забилось чаще. Неужели она достигнет своей цели?
Маргарита спросила:
– Кто за Керис?
Послышались крики «да». Керис почудилось, что за нее высказались почти все.
«Получилось, – подумала она, – я – настоятельница. Теперь можно приступать к делам».
– В таком случае… – начала Маргарита.
Неожиданно послышался мужской голос:
– Подождите!
Кто-то ахнул, кто-то вскрикнул, все обернулись. В дверях стоял Филемон. «Подслушивал», – поняла Керис.
– Прежде чем вы продолжите… – сказал он.
Керис не собиралась этого терпеть, вскочила и перебила:
– Как ты посмел зайти в женскую обитель! Тебе никто не разрешал, тебя никто не звал. Уходи!
– Меня послал лорд приор.
– Он не имеет права…
– Он стоит во главе Кингсбриджского аббатства и в отсутствие настоятельницы или ее помощницы руководит сестрами.
– Настоятельница у нас уже есть, брат Филемон. – Керис шагнула к нему: – Меня только что избрали.
Монахини терпеть не могли Филемона и потому дружно захлопали.
– Приор Годвин будет против результатов этих выборов.
– Слишком поздно. Передай ему, что теперь женской обителью руководит мать Керис и что она тебя выгнала.
Филемон попятился.
– Ты не настоятельница. Тебя должен утвердить епископ!
– Вон! – крикнула Керис.
Сестры подхватили:
– Вон! Вон! Вон!
Филемон поник, поскольку совершенно не привык к подобному обращению. Керис сделала еще шаг в его направлении, и он снова попятился. Происходящее изумляло и одновременно пугало. Монахини закричали громче. Вдруг Филемон развернулся и выскользнул за дверь.