– Коноплю, лен, а то яблоки с грушами, словом, – то, что заведомо можно продать. Некоторые готовы сажать разное каждый год. Но в Аутенби такого никогда не позволяли. – Тут Гарри словно спохватился. – Со всем почтением к монастырю, мать-настоятельница, и к старосте Уиллу, он честный человек, это всякий знает.
Керис поняла, что он хотел сказать. Старосты держались привычных правил, и в тучные времена эта приверженность не имела значения, однако ныне все изменилось.
– Хорошо. – Настоятельница заговорила громко и уверенно. – Слушай меня внимательно, Уилл, я скажу тебе, что делать. – Староста нахмурился: он-то думал, что с ним советуются, а вышло, что ему приказывают. – Во-первых, прекратить распахивать холмы. Глупо этим заниматься, когда добрая земля простаивает.
– Но…
– Молчи и слушай. Предлагай людям обмен: акр хорошей земли в долине за акр на холмах.
– А как быть с холмами?
– Пустите скот пастись: коров пониже, овец повыше. Для этого много людей не понадобится, хватит пары мальчишек.
– Ага. – Старосте, очевидно, хотелось возразить, но убедительные доводы не находились.
Керис продолжила:
– Далее: бесхозную землю внизу предлагай в свободную аренду за деньги.
Это означало, что арендатор не будет считаться сервом, ему не придется трудиться на лорда, получать разрешение на женитьбу или на постройку дома.
– Это против всех обычаев.
Керис показала на пустующую полосу.
– Из-за старых обычаев земля пропадает. Ты готов с этим смириться?
– Ладно, – буркнул Уилл и надолго замолчал, качая головой.
– В-третьих, предлагай два пенса в день каждому, кто захочет работать на земле.
– Два пенса в день!
Керис понимала, что на старосту полагаться нельзя: будет противиться переменам, отлынивать и изворачиваться, – поэтому повернулась к дерзкому пахарю, решив, что он вернее справится с задуманным.
– Гарри, хочу, чтобы ты в ближайшие недели обошел все рынки графства. Пусти слух, что все, кто пожелает, могут устроиться в Аутенби. Если где есть батраки, охочие до работы, они нужны мне тут.
Гарри усмехнулся и утвердительно кивнул. Уилл же как будто оторопел.
– Я хочу, чтобы здешние хорошие земли летом дали урожай, – подытожила Керис. – Это понятно?
– Да, – ответил староста. – Благодарю вас, мать-настоятельница.
Керис с сестрой Джоаной просмотрели все хартии, помечая для каждой дату и содержание. Настоятельница решила скопировать документы, один за другим, как в свое время предлагал Годвин, пускай приор лишь забрал под этим предлогом хартии у сестер. Мысль-то была здравая. Чем больше копий, тем крепче надежда сохранить важные документы.
Настоятельницу заинтересовала хартия, датированная 1327 годом и передававшая мужскому монастырю большое хозяйство возле Линна в Норфолке – Линн-Грейндж. Дар сопровождался условием принять послушником в аббатство рыцаря по имени Томас Лэнгли.
Керис перенеслась мыслями в детство, в тот день, когда отважилась пойти в лес с Мерфином, Ральфом и Гвендой. Тогда они четверо видели, как Томаса ранили, а потом он из-за этого ранения лишился руки.
Она показала хартию Джоане, и та пожала плечами.
– Обычная история. Такие пожертвования делают, когда кто-то богатый подается в монахи.
– Посмотри, кто жертвователь.
Джоана вгляделась в пергамент.
– Королева Изабелла! Интересно, что ей до Кингсбриджа?
– Или до Томаса.
Через несколько дней Керис представилась возможность это узнать. Староста Линн-Грейнджа Эндрю прибыл в аббатство с отчетом и деньгами за два года. Уроженец Норфолка, которому перевалило за пятьдесят, отвечал за хозяйство Линна с тех самых пор, как тот отписали монастырю. С годами Эндрю поседел и растолстел, из чего Керис заключила, что дела в Линне идут неплохо, несмотря на чуму. Норфолк находился в нескольких днях пути, потому Линн рассчитывался с аббатством наличными, вместо того чтобы гнать в такую даль скот или повозки со снедью. Эндрю привез золотые нобли, новые монеты достоинством в треть фунта, с изображением короля Эдуарда на палубе корабля. Пересчитав деньги и велев Джоане спрятать их в новой сокровищнице, Керис спросила у старосты:
– Ты знаешь, почему королева Изабелла двадцать два года назад пожаловала нам Линн?
К ее удивлению, розовое лицо Эндрю побледнело. Староста долго медлил, но наконец ответил:
– Не мне задаваться вопросами о решениях ее величества.
– Конечно, – согласилась Керис. – Мне просто интересно, что ею двигало.
– За этой достойной женщиной числится множество благочестивых деяний.
«Например, убийство мужа», – подумала аббатиса, а вслух сказала другое:
– Однако должна быть причина, по которой Томас удостоился ее милости.
– Он просил королеву о помощи, как и сотни других людей, и она не отказала ему в благосклонности, как порой поступают знатные дамы.
– Обычно этих дам что-то связывает с просителем.
– Нет-нет, я уверен, здесь никакой связи нет.
Очевидное беспокойство старосты укрепило подозрения Керис. Она поняла, что правды от Эндрю не добьется, поэтому прекратила разговор и отправила старосту ужинать в госпиталь.
На следующее утро во дворе к ней подошел брат Томас, ныне единственный монах, оставшийся в аббатстве.
– Зачем ты расспрашиваешь Эндрю из Линна? – сердито спросил он.
– Потому что мне любопытно, – растерянно призналась Керис.
– Что ты хочешь вызнать?
– Ничего! – Керис обиделась на резкий тон, но не хотела ссориться с Томасом. Чтобы сгладить размолвку, она присела на низкую ограду, что тянулась вдоль дворика. Весеннее солнце ярко освещало дворовый квадрат. – Что все это значит?
Томас не принял ее дружеского тона.
– Ты меня допрашиваешь?
– Вовсе нет, успокойся. Я просматривала хартии, составляла списки и делала копии. Одна хартия привела меня в недоумение.
– Ты лезешь в дела, которые тебя не касаются.
Керис разозлилась.
– Я настоятельница Кингсбриджа, исполняю обязанности приора, значит, тут нет дел, которые меня не касаются.
– Учти, если начнешь копаться в старом, наверняка пожалеешь.
Звучало как угроза, но Керис решила не осаживать Томаса и попробовала воззвать к его рассудку:
– Я думала, мы друзья. Ты не вправе что-либо мне запрещать, и весьма прискорбно, что тебе взбрело в голову попытаться. Ты мне больше не веришь?
– Керис, ты понятия не имеешь, во что лезешь.
– Так объясни. Какие дела у королевы Изабеллы с тобой, со мной и с Кингсбриджем?
– Никаких. Она теперь старуха и живет в уединении.
– Ей пятьдесят три года. Она уже свергла одного короля и, если сочтет нужным, может свергнуть другого. К тому же она давно тайно связана с моим аббатством, а ты норовишь это от меня скрыть.
– Ради твоего же блага.
Керис пропустила предупреждение мимо ушей.
– Двадцать два года назад кто-то пытался тебя убить. Кто это был? Тот же человек, который, когда у него ничего не вышло, заплатил монастырю, чтобы тебя приняли? Я права?
– Эндрю вернется в Линн и расскажет Изабелле, что ты задаешь ненужные вопросы. Соображаешь?
– А ей-то что? Почему тебя все так боятся, Томас?
– Все откроется, когда я умру. Тогда тайн не останется.
Томас развернулся и ушел. Зазвонил колокол на обед. Керис, глубоко задумавшись, направилась во дворец приора. На крыльце сидел кот Годвина Архиепископ. Он злобно посмотрел на настоятельницу, и та прогнала кота прочь. Внутрь она его не пускала.
Теперь она завела привычку каждый день обедать с Мерфином. Как правило, приор нередко приглашал олдермена к столу, но вот ежедневные встречи были в новинку; впрочем, настали странные времена. Во всяком случае, так Керис оправдывалась перед собою, а другие ни о чем не спрашивали. Потому Мерфин продолжал приходить к ней, и они оба жадно искали повод снова куда-нибудь уехать вдвоем и побыть наедине.
Мерфин явился весь в грязи, прямо со стройки на острове Прокаженных. Он перестал просить Керис снять обет и покинуть монастырь. Казалось, он доволен – по крайней мере, пока, – тем, что видит ее каждый день, и надеется на большее в недалеком будущем.
Служка из аббатства подала запеченный окорок с зимними овощами. Когда она ушла, Керис рассказала Мерфину про хартию и про недовольство Томаса.
– Он хранит какую-то тайну, которая очень опасна для королевы, если выплывет наружу.
– Думаю, ты права, – задумчиво отозвался Мерфин.
– В День Всех Святых двадцать седьмого года я убежала, а тебя он поймал, так?
– Да. Заставил помочь ему закопать письмо. Пришлось поклясться, что я сохраню все в тайне до его смерти. Потом я должен выкопать письмо и передать священнику.
– Мне он сказал, что все откроется, после его смерти.
– Думаю, письмо – это угроза, которая отпугивает врагов Томаса. Они должны знать, что содержание письма станет известным, когда он умрет, потому его опасаются убивать, наоборот, помогли уцелеть, укрыв в нашем монастыре.
– Значит, письмо до сих пор важно?
– Через десять лет после того дня я напомнил ему, что не выдал тайну, а он ответил, что иначе меня давно бы не было в живых. Признаться, эти слова напугали меня сильнее, чем старая клятва.
– Мать Сесилия сказала мне, что Эдуард II умер не своей смертью.
– А ей откуда об этом стало известно?
– Антоний поведал перед смертью. Думаю, тайна заключается в том, что королева Изабелла велела убить своего мужа.
– В этом полстраны уверено. Но если имеются доказательства… Сесилия не сказала, как его убили?
– Нет. – Керис постаралась вспомнить. – Она сказала: «Старый король умер не от удара». Я спросила, правда ли, что его убили, но она сошла в могилу, так и не ответив.
– Не понимаю, зачем громоздить ложь о его смерти. Ради того, чтобы прикрыть грязные делишки?
– Ну да. А письмо каким-то образом доказывает, что такие делишки были и что королева в них замешана.
Обед завершился в задумчивом молчании. Послеобеденный час по монастырскому распорядку предназначался для отдыха или чтения, и Керис с Мерфином обычно проводили его вместе, но сегодня Мерфину не терпелось проверить, правильно ли стелют крышу новой таверны «Мост», которую он строил на острове Прокаженных. После привычного поцелуя Мерфин отстранился и поспешил уйти. Разочарованная, Керис раскрыла книгу под названием «Латинский перевод труда древнегреческого врача Галена». Этот труд считался краеугольным камнем университетской медицины, и она хотела понять, чему учат священников в Оксфорде и Париже, но пока не узнала почти ничего по-настоящему полезного.