В замке царило уныние. Те, у кого имелись повседневные обязанности, выполняли их – носили дрова и воду, кормили лошадей, точили оружие, пекли хлеб и рубили мясо. Остальные же – писари, воины, гонцы – изнывали от безделья и ждали вестей из графских покоев.
Грачи загомонили, словно язвительно приветствуя Керис и Мерфина, когда те пересекали второй мост. Отец Мерфина, сэр Джеральд, всегда утверждал, что ведет свой род от сына леди Алины и Джека Строителя графа Томаса. Считая ступени на лестнице, что вела в большой зал, и стараясь не поскользнуться на гладком камне, истертом тысячами ног, Мерфин размышлял о том, что его предки тоже, возможно, ходили по этим древним камням. Для него подобное наследие мало что значило: вызывало, быть может, слабое любопытство, – а вот Ральф был одержим стремлением возродить былую славу семейства.
Керис шла впереди, и, наблюдая за ее походкой, за бедрами, что покачивались при каждом шаге, Мерфин не сдержал улыбки. Его расстраивало, что у них нет возможности проводить вместе каждую ночь, и оттого редкие встречи наедине казались еще более радостными. Вчера они наслаждались друг другом на лесной поляне под весенним солнышком, а лошади паслись неподалеку, не обращая на их возню никакого внимания.
Отношения у них складывались странно, но Керис, впрочем, никак не назовешь обыкновенной женщиной: настоятельница, которая сомневается во многих церковных догматах; признанная целительница, не доверяющая той медицине, которую применяли врачи; монахиня, жадно отдающаяся возлюбленному при любой возможности… «Если хочешь обычных отношений, – думал Мерфин, – нужно встречаться с другой женщиной».
В зале оказалось многолюдно. Кто-то трудился: раскладывал на полу свежую солому, разжигал огонь, накрывал стол к обеду, – а кто-то просто ждал. В дальнем конце длинного зала, у подножия лестницы, что вела в личные покои графа, Мерфин увидел хорошо одетую девушку лет пятнадцати. Заметив гостей, она встала и двинулась к ним. По величавой поступи он сообразил, что это, должно быть, дочь леди Филиппы. Подобно матери, она была высокой и ладной, ее фигура напоминала очертаниями песочные часы.
– Я леди Одила, – представилась она чуть надменно, в точности как Филиппа; чувства, которые она испытывала, выдавали только покрасневшие и опухшие от слез глаза. – Вы, наверное, мать Керис? Спасибо, что приехали навестить отца.
– Я олдермен Кингсбриджа Мерфин-строитель, – произнес Мерфин. – Как себя чувствует граф Уильям?
– Очень плох, слегли и оба моих брата.
Мерфину вспомнилось, что у графа с графиней было двое сыновей в возрасте около двадцати лет.
– Матушка просила немедленно провести госпожу настоятельницу к ним.
– Разумеется, – сказала Керис.
Одила пошла вверх по лестнице. Керис достала из кошеля полотняную тряпку, прикрыла ею нос и рот и двинулась следом.
Мерфин уселся на скамью и стал ждать. Да, он вынужденно мирился с редкими мгновениями близости, но не переставал изыскивать предлоги оставаться вдвоем почаще, а потому внимательно оглядывал замок, прикидывая, где они с Керис будут спать. К несчастью, здесь все было как встарь: большой просторный зал служил, по-видимому, общей трапезной и общей спальней. Лестница скорее всего вела в солярий, где располагались покои графа и графини. В современных замках имелись вереницы спален для хозяев и гостей, но в Эрлкасле, судя по всему, о такой роскоши мечтать не приходилось. Значит, они с Керис лягут сегодня ночью на полу в общем зале, и им останется только спать, иначе не избежать скандала.
Какое-то время спустя леди Филиппа вышла из солярия и спустилась по лестнице. Она ступала как королева и явно сознавала, подумалось Мерфину, что на нее обращены все взоры. Горделивая походка побуждала приглядываться к соблазнительной округлости бедер и высокой груди, однако сегодня красивое лицо леди Филиппы пошло пятнами, глаза покраснели, затейливая прическа растрепалась, локоны выбивались из-под головного убора, невольно вызывая в памяти слова «прелестный беспорядок».
Мерфин поднялся и вопросительно посмотрел на графиню.
– У моего мужа чума, – сказала та. – Как я и боялась. Сыновья тоже заразились.
Люди вокруг заохали.
«Конечно, граф мог подхватить чуму, что называется, на излете. Но, быть может, это лишь первый случай нового витка болезни. Боже сохрани», – подумал Мерфин.
– Как себя чувствует граф? – спросил он.
Филиппа присела на скамью рядом с ним.
– Мать Керис облегчила его муки, но говорит, что конец близок.
Они сидели так близко, что почти соприкасались коленями. Мерфин ощущал женское обаяние Филиппы, пускай графиня предавалась скорби, а у него самого голова кружилась от любви к Керис.
– А сыновья?
Филиппа посмотрела вниз, словно заинтересовавшись узором золотых и серебряных нитей, вплетенных в синее сукно платья.
– С ними ничуть не лучше.
Мерфин негромко произнес:
– Сочувствую всем сердцем, миледи.
– А вы не похожи на брата, – ответила она, настороженно косясь на него.
Мерфин помнил, что Ральф вот уже много лет по-своему любит Филиппу. Знает ли об этом графиня? Сложно сказать. «Брат сделал хороший выбор, – мысленно хмыкнул Мерфин. – Если хочешь безнадежной любви, лучше выбирать для себя кого-то особенного».
– Мы с ним очень разные, – проговорил он ровным тоном.
– Я помню вас мальчиками. Вы тогда посоветовали мне купить зеленый шелк, якобы он подходит к моим глазам. Это было дерзко. А потом ваш брат затеял драку.
– Иногда мне кажется, что младшие братья нарочно стараются во всем отличаться от старших, просто чтобы выделиться.
– В случае с моими сыновьями это верно. Ролло наделен сильной волей и уверен в себе, как его отец и дед, а Рик всегда был добродушным и покладистым. – Филиппа вдруг расплакалась. – О господи, я всех их потеряю.
Мерфин взял ее за руку.
– Нам не дано знать, что случится, – сказал он мягко. – Я пережил чуму во Флоренции и остался жив. А моя дочь вообще не болела.
Графиня посмотрела на него:
– А жена?
Мерфин молча опустил взгляд. Их руки оставались переплетенными. Кожа Филиппы выглядела испещренной морщинками, хотя графиня была ненамного старше Мерфина.
– Сильвия умерла.
– Молю Бога, чтобы я тоже заболела. Если мои мужчины умрут, мне незачем жить.
– Не нужно так говорить.
– Знатным женщинам суждено выходить замуж за мужчин не по любви. Но мне повезло с Уильямом. Да, мужа мне подбирали, но я полюбила его сразу. – Голос начал изменять Филиппе. – Я не приму кого-то другого…
– Разумеется, сейчас вам кажется так. «Странно говорить об этом, когда муж еще не умер», – подумалось Мерфину, но подавленной горем Филиппе было не до правил приличия, она говорила предельно откровенно.
Усилием воли графиня заставила себя успокоиться.
– А что вы? Женились вторично?
– Нет. – Мерфин сознавал, что не стоит рассказывать Филиппе о его любви к настоятельнице Кингсбриджского аббатства. – Возможно, я бы женился, доведись мне встретить достойную женщину… готовую связать со мною свою судьбу. Вы тоже придете к этому, миледи.
– Вы не понимаете. Вдове графа, не оставившего наследника, надлежит выйти замуж за того, на кого укажет король Эдуард. Его величество не станет считаться с моими желаниями. Его забота сведется к тому, чтобы появился новый граф Ширинг.
– Ясно.
Об этом Мерфин как-то не задумывался. Должно быть, подобный навязанный брак особенно отвратителен вдове, которая действительно любила усопшего супруга.
– Не пристало мне говорить о новом муже, когда первый еще жив, – спохватилась Филиппа. – Не знаю, что на меня нашло.
Мерфин сочувственно погладил ее пальцы.
– Я вас понимаю.
Дверь наверху открылась, и вышла Керис, вытирая руки тряпкой. Мерфину вдруг стало неловко оттого, что он держит Филиппу за руку. Захотелось расцепить пальцы, но так он словно сознается в собственной вине, поэтому он заставил себя сидеть спокойно. Улыбнулся Керис и спросил:
– Что больные?
Взгляд настоятельницы скользнул по переплетенным пальцам, но она ничего не сказала и двинулась вниз по лестнице, снимая с лица повязку.
Филиппа неторопливо убрала руку.
Керис остановилась и произнесла:
– С великим прискорбием сообщаю вам, миледи, что граф Уильям умер.
– Мне нужна новая лошадь, – проворчал Ральф.
Его любимец, умница Грифф, заметно постарел. Конь растянул связки левой задней ноги, его лечили несколько месяцев, а теперь он вновь захромал на ту же ногу. Ральф огорчился. Этого коня вручил ему граф Роланд, когда он был юным сквайром, и с тех пор Грифф верно служил хозяину, даже побывал с ним во Франции. Пожалуй, конь протянет еще несколько лет, сгодится для неторопливых перемещений от деревни к деревне, но для охоты нужен другой.
– Можно съездить завтра на рынок в Ширинг, – сказал Алан Фернхилл.
Они стояли на конюшне, осматривая берцовую кость Гриффа. Ральфу нравилось бывать на конюшнях. Он с удовольствием вдыхал тамошний запах, любовался могучими и красивыми лошадьми, радовался компании простоватых мужчин, чьи руки загрубели от физического труда. В такие мгновения он будто возвращался в детство, когда мир казался намного проще.
Он помедлил с ответом. Алан не подозревал, что у Ральфа нет денег на нового коня.
Поначалу чума приносила барыши благодаря налогу на наследование. Наделы обычно переходили от отца к сыну единожды за десяток-другой лет, но теперь держатели сменялись дважды в месяц, а то и чаще, и каждый раз Ральф получал налог. Обыкновенно лорду отдавали лучшую скотину в хозяйстве, но нередко расплачивались деньгами, приносили установленную сумму. Однако постепенно земледелие стало приходить в упадок, поскольку обрабатывать землю было попросту некому, и одновременно упали цены на овощи, так что доходы Ральфа, в деньгах и в имуществе, резко сократились.
«Плохи дела, – подумал он, – коли рыцарь не может позволить себе купить коня».