– После гибели графа Роланда в битве при Креси я думал, что король пожалует мне титул графа Ширинга, ведь я спас жизнь юному принцу Уэльскому.
– Но Роланд имел прямого наследника, у которого тоже было двое сыновей.
– Разумеется. А теперь все они умерли.
– Хм-м. – Грегори пригубил из стакана. – Отличное вино.
– Гасконское.
– Полагаю, из Мелкума.
– Да.
– Восхитительно. – Грегори пригубил снова. Кажется, он собирался что-то сказать, и Ральф молчал, выжидая. Законник выдержал длинную паузу, подыскивая слова: – Где-то здесь, в окрестностях Кингсбриджа, находится письмо, которого… не должно существовать.
Ральф озадаченно хмыкнул. Что это значит?
– На протяжении многих лет этим письмом владел человек, на которого можно было положиться по множеству причин. Он имел все основания хранить письмо в надежном месте. Однако не так давно стали возникать ненужные вопросы, вселившие в меня опасения, что тайна может выплыть наружу.
Звучало как-то слишком загадочно.
– Я не понимаю, – признался Ральф. – Кто задавал вопросы?
– Настоятельница Кингсбриджа.
– А!
– Вполне возможно, она случайно что-то прознала и ее вопросы вполне безобидны, но друзья короля опасаются, что письмо могло перейти в ее владение.
– Что в письме?
Грегори вновь стал осторожно подбирать слова, будто нащупывая среди бурной реки спасительные камни брода.
– Кое-что по поводу возлюбленной матери нашего короля.
– Королевы Изабеллы.
Старая ведьма еще не отдала Богу душу. Говорили, что она живет в роскоши своего замка Линн, проводя дни за чтением романов на родном французском языке.
– Коротко говоря, – закончил Грегори, – мне нужно выяснить, попало ли письмо в руки настоятельницы, но о моем интересе никто не должен знать.
– Либо вам придется отправиться в аббатство и порыться в сестринских хартиях… либо их нужно доставить вам, – заметил Ральф.
– Второе.
Ральф кивнул, начиная понимать, чего от него хочет Грегори.
– Я потихоньку расспросил людей, – прибавил законник, – и выяснил, что никто точно не знает, где находится сестринская сокровищница.
– Сами-то сестры должны знать, хотя бы некоторые.
– Они не скажут. Однако, насколько мне известно, вы прекрасно умеете… убеждать людей делиться секретами.
Выходит, сэр Грегори был осведомлен о том, чем Ральф занимался во Франции. Этот разговор зашел не случайно, законник очевидно спланировал все заранее. Возможно, именно по этой причине он приехал в Кингсбридж.
– Пожалуй, я смогу помочь друзьям короля…
– Хорошо.
– … Если мне пообещают в награду графство Ширинг.
Грегори нахмурился.
– Новому графу придется жениться на нынешней графине.
Ральф постарался скрыть возбуждение. Чутье подсказывало, что Грегори усомнится в полезности человека, который в своих поступках, пускай частично, руководствуется желанием обладать женщиной.
– Леди Филиппа, конечно, на пять лет старше меня, но я не против.
Законник искоса поглядел на него.
– Леди Филиппа очень красивая женщина. Тот, кому король назначит ее в жены, должен почитать себя счастливчиком.
Ральф понял, что переусердствовал, и торопливо поправился:
– Не хочу показаться равнодушным. Она воистину красавица.
– Но мне казалось, вы уже женаты, – сказал Грегори. – Я ошибаюсь?
Ральф перехватил взгляд Алана, который с нетерпением ждал его ответа, и вздохнул:
– Моя жена очень больна. Ей недолго осталось.
Гвенда разожгла огонь на кухне старого дома, где Вулфрик жил с самого рождения, разыскала свои горшки, наполнила один водой из колодца, бросила немного раннего лука – первое, что нужно для любой похлебки. Вулфрик принес еще дров. Мальчишки радостно убежали играть с прежними приятелями, не догадываясь о размахе постигшей семью беды.
Домашними делами Гвенда занимала себя до темноты, стараясь не думать ни о чем. От любых мыслей, приходивших на ум, становилось только хуже: все виделось в мрачном свете – будущее, прошлое, муж, она сама. Вулфрик сел и уставился в огонь. Никто не пытался нарушить молчание.
Заглянул сосед Дэвид Джонс с большим кувшином эля. Его жена умерла от чумы, но взрослая дочь Джоана пришла вместе с отцом. Гвенда нисколько не обрадовалась: ей хотелось тосковать в одиночестве, – но соседи явились с добрыми намерениями, прогонять их было бы грубо. Она угрюмо вытерла пыль с нескольких деревянных кружек, и Дэвид разлил эль.
– Нам жаль, что все так повернулось, но мы очень рады вас видеть.
Вулфрик выпил одним глотком и подставил Дэвиду пустую кружку.
Позже зашел Аарон Эпплтри с женой Уллой, которая принесла корзинку маленьких лепешек.
– У вас, конечно, нет хлеба, вот я и напекла. – Улла раздала лепешки, и дом наполнился запахом, от которого у всех слюнки потекли. Дэвид Джонс снова разлил эль, и новые гости сели. – Как же вы не побоялись бежать? Я бы умерла со страху!
Гвенда начала рассказывать о своих приключениях. Далее подтянулись Илай и Джек Фуллеры с блюдом груш, запеченных в меде. Вулфрик много ел и то и дело прикладывался к кружке. На душе стало чуть веселее, Гвенда немного приободрилась. Пришли еще соседи, все не с пустыми руками. Когда Гвенда поведала, как жители Аутенби с лопатами и мотыгами двинулись на Ральфа и Алан, все зашлись от радостного смеха.
Затем разговор свернул на настоящее, и Гвенда вновь приуныла.
– Все против нас, – горько проговорила она. – Не один Ральф со своими громилами, но и король с Церковью. Обложили со всех сторон.
Соседи мрачно закивали.
– А потом, когда он набросил на шею моему Вулфрику веревку… – Гвенду охватило беспросветное отчаяние, ее голос дрогнул, слова не шли с языка. Сделав большой глоток эля, она постаралась пересилить себя. – Когда он набросил веревку на шею Вулфрику, самому сильному и смелому мужчине, которого я и все мы когда-либо видели, и повел его по деревне, как скотину… Этот бессердечный негодяй вел его на веревке, и… Мне хотелось, чтобы небеса рухнули и всех нас погребли под собою.
Гости согласно закивали, ничуть не смущенные столь дерзкими словами. Из всех неприятностей, которые джентри причиняли крестьянам – от голода и обмана до откровенного грабежа, – хуже всего было унижение. Такое не забывалось.
Внезапно Гвенда ощутила, что устала от гостей. Солнце село, на улице было темно. Ей требовалось лечь, закрыть глаза и остаться наедине со своими мыслями. Не было желания говорить даже с Вулфриком. Она как раз собиралась попросить гостей разойтись, когда в дом вошел староста Нейт.
Все затихли.
– Чего тебе? – спросила Гвенда.
– Я принес хорошие новости, – бодро ответил староста.
Гвенда нахмурилась:
– Какие новости могут быть для нас хорошими?
– А ты послушай меня, и узнаешь.
– Так говори.
– Лорд Ральф распорядился передать Вулфрику земли его отца.
Вулфрик вскочил.
– Что, как держателю? Не как батраку?
– Как держателю, на тех же условиях, что были у твоего отца, – ответил Нейт с таким видом, будто лично оказал эту милость.
Вулфрик просиял от радости.
– Согласен? – весело спросил староста, как бы удостоверяясь на всякий случай.
– Не бери, Вулфрик! – сказала Гвенда.
Он растерянно посмотрел на жену. Как обычно, он замечал только то, что было перед глазами.
– Обсуди условия! – тихо, но настойчиво проговорила Гвенда. – Не становись сервом, как твой отец. Требуй свободного держания, без обязательств перед господином. У тебя никогда больше не будет такого выгодного положения. Торгуйся!
– Торговаться? – переспросил Вулфрик, немного помедлил, но затем отринул все сомнения. – Надеждой на это я жил последние двенадцать лет. Не буду торговаться. – Он повернулся к Нейту: – Я согласен. – И поднял кружку над столом.
Все радостно загомонили.
70
Госпиталь вновь заполнился больными. Чума, вроде бы отступившая в первые месяцы 1349 года, в апреле вернулась с удвоенной силой. После Пасхи Керис устало обвела взглядом ряды тюфяков, уложенных так близко друг к другу, что монахиням в масках приходилось ступать между ними осторожно, чтобы ни на кого не наступить. Обходить зал вдоль стены было чуть проще, у постелей сидело очень мало родных. Оставаться рядом с больными было опасно, велик был риск заразиться самим, и многие люди забыли о сострадании и родственных чувствах. Когда болезнь только начиналась, они не отходили от родных, невзирая ни на что: матери от малышей, мужья от жен, дети от стариков родителей, – любовь превозмогала страх. Теперь все изменилось. Даже прочнейшие из родственных уз разъела ржа смерти. Больных приводили матери и отцы, мужья и жены; приводили и просто оставляли, не обращая внимания на жалобные крики вослед. Лишь монахини в масках, чьи руки пахли уксусом, осмеливались сопротивляться чуме.
К удивлению Керис, помощниц хватало. В женском монастыре прибавилось послушниц, заменивших сестер, что умерли от чумы. Частично этот приток объясняла ходившая за настоятельницей слава святой. Мужская обитель только ожидала возрождения, Томас набрал новых послушников. Все искали порядка в обезумевшем мире.
На сей раз чума сразила некоторых видных горожан, которых пощадила прежде. Керис огорчилась, узнав о смерти констебля Джона. Ей никогда не нравился его простоватый подход к правосудию: сначала лупишь смутьянов палкой по голове, а потом уже спрашиваешь, что случилось. Но без Джона сохранять порядок будет куда сложнее. Умерла и толстушка Бетти Бакстер, выпекавшая на каждый городской праздник особые булочки и задававшая на собраниях приходской гильдии каверзные вопросы. Ее дело без особых успехов продолжили четыре вечно ссорившиеся между собой дочери. Умер и Дик-пивовар, последний из поколения отца Керис; эти люди умели зарабатывать деньги и наслаждаться расставанием с ними.
Керис и Мерфину удалось замедлить распространение болезни, отменив основные многолюдные сборища. Не стали проводить большую пасхальную службу в соборе, заранее объявили, что на Духов день шерстяная ярмарка не откроется. Еженедельный рынок вынесли за городские стены, на Поле Влюбленных, и большинство горожан его не посещало. Керис предлагала все это, когда чума едва достигла Кингсбрилжа, но Годвин и Элфрик тогда воспротивились. Мерфин рассказывал, что некоторые итальянские города даже запирали городские ворота на тридцать или сорок дней, по-итальянски это называлось, соответственно, «трентин» и «карантин». Сейчас было уже поздно пытаться не пустить болезнь в город, но Керис по-прежнему считала, что такие ограничения способны спасти человеческие жизни.