К тому же будет правильнее и действеннее прикончить кого-то из сестер.
Ральф кивнул Алану.
Одним ловким движением тот вскрыл горло монахине, которую держал. На пол хлынула кровь.
Кто-то завопил.
Этот вопль – не крик, не визг, а именно вопль, пронизанный смертным страхом, способный разбудить и мертвого – длился до тех пор, пока один из наемников не ударил вопившую дубиной по голове. Монахиня без чувств повалилась навзничь. По щеке у нее потекла кровь.
Ральф повторил вопрос:
– Кто тут казначей?
Мерфин ненадолго проснулся, когда зазвонил колокол на утреню и Керис выскользнула из постели. Как обычно, он повернулся на другой бок и вновь задремал, а потому, когда она вернулась, ему почудилось, что минуло всего несколько минут. Керис озябла, Мерфин привлек ее к себе и крепко обнял. В такие мгновения они частенько засыпали не сразу, болтали и любили друг друга, прежде чем возвратиться ко сну. Мерфин очень любил это время.
Керис прижалась к нему, ее груди словно растеклись по его грудной клетке. Мерфин поцеловал ее в лоб, а когда она согрелась, положил руку ей между бедер и ласково погладил поросль волос в паху.
Но Керис тянуло поговорить.
– Ты слышал вчерашние слухи? Будто бы к северу от города в лесу опять появились разбойники.
– Не верится.
– Ну, не знаю. Городская стена с той стороны почти разрушена.
– Кто сейчас грабить-то будет? Сейчас любой может просто взять, что захочет. Если мясо нужно, в полях бродят тысячи бесхозных овец и коров, за которыми никто не следит.
– То-то и странно.
– Нынче воровать все равно что перегнуться через ограду подышать соседским воздухом.
Керис вздохнула.
– Три месяца назад я думала, что эта жуткая чума закончилась.
– Сколько еще человек мы потеряли?
– С Пасхи похоронили тысячу.
Мерфин прикинул, что сам насчитал приблизительно столько же.
– Болтают, что в других городах ничуть не лучше.
Ее волосы скользнули по его плечу, когда Керис кивнула в темноте.
– Сдается мне, вымерло с четверть всей Англии.
– И больше половины священников.
– Ну да, они ведь постоянно на людях. Когда кругом больные, рано или поздно заболеешь сам.
– Значит, половина церквей закрыта.
– По-моему, это к лучшему. Скопления людей, как ничто другое, способствуют распространению чумы.
– При этом многие прихожане позабыли о вере.
Керис явно не считала это важным.
– Зато теперь они, быть может, откажутся от заклинаний и начнут ценить настоящие лекарства.
– Тебе легко говорить, но простому человеку трудно отличить настоящее лекарство от шарлатанского.
– Я назову тебе четыре правила.
Мерфин усмехнулся: вечно у нее какие-то списки.
– Давай.
– Первое: если имеется десяток лекарств от одной болезни, можешь быть уверен, что ни одно из них не поможет.
– Почему?
– Если бы помогало хоть одно, про остальные бы все забыли.
– Логично.
– Второе: если лекарство противное, это вовсе не означает, что оно принесет пользу. Сырые мозги жаворонка не исцелят боль в горле, даже если тебя от них вывернет наизнанку, а вот кружка горячей воды с медом успокоит горло.
– Полезное знание.
– Третье: еще никому не помогали человеческие и животные испражнения. Обычно от них только хуже.
– Приятно слышать.
– Наконец, четвертое: если лекарство подобно болезни – скажем, надо обложиться крапчатыми перьями дроздов против оспы или пить желтую овечью мочу от желтухи, – скорее всего это домыслы и вздор.
– Тебе стоило бы написать книгу.
Керис презрительно фыркнула:
– Университеты предпочитают древнегреческие сочинения.
– Я имел в виду книгу не для студентов, а для таких, как ты: для монахинь, повитух, цирюльников, знахарок.
– Знахарки и повитухи не умеют читать.
– Кто-то умеет, другие найдут тех, кто им прочтет.
– Полагаю, все хотели бы иметь книжечку, которая научила бы бороться с чумой.
Керис задумалась над собственными словами.
Внезапно ночную тишину прорезал крик.
– Что это? – спросил Мерфин.
– Как будто сова поймала землеройку.
– Нет, не похоже. – Мерфин встал с постели.
Одна из монахинь, молодая – как почти все нынешние сестры, – черноволосая и голубоглазая, выступила вперед и обратилась к Ральфу:
– Пожалуйста, не трогайте Тилли. Я сестра Джоана, казначей обители. Мы отдадим все, что вы хотите. Не творите насилия, умоляю.
– А я Тэм Проныра, – ответил Ральф. – Где ключи от сестринской сокровищницы?
– У меня на поясе.
– Давай сюда.
Джоана медлила. Возможно, она догадывалась, что Ральфу неизвестно местоположение сокровищницы. Когда они приезжали сюда несколько дней назад, Алан успел оббежать аббатство, прежде чем его поймали; выяснил, что прятаться лучше всего в кухне, и опознал сестринский дормиторий, но вот сокровищницу ему отыскать не удалось. А эта Джоана явно не собиралась выдавать ее местонахождение.
Время поджимало. Шут его знает, кто услышал тот истошный вопль. Ральф сильнее надавил на нож у горла Тилли. Из-под лезвия показалась кровь.
– Мне нужна сокровищница.
– Ладно, только не трогайте Тилли! Я покажу.
– Кто бы сомневался, – процедил Ральф.
Двоих наемников оставили в дормитории, наказав следить, чтобы монахини сидели тихо. Ральф же вместе с Аланом и Тилли спустился следом за монахиней во дворик.
У подножия лестницы двое караульных сторожили еще трех монахинь. Должно быть, те дежурили в госпитале и прибежали проверить, кто кричал в дормитории. Ральф порадовался, что эта угроза устранена. Но где монахи?
Он отослал пойманных сестер наверх, одного наемника оставил нести дозор у лестницы, а второго взял с собой.
Джоана провела их в трапезную, располагавшуюся на первом этаже, точно под дормиторием. Мерцающее пламя ее светильника выхватило из мрака грубые столы, лавки, аналой и картину на стене с изображением Христа и свадьбы в Кане Галилейской.
В дальнем конце помещения монахиня отодвинула стол, под которым в полу обнаружилась дверца с отверстием для ключа. Вставила ключ, повернула, подняла дверцу. За ней начиналась узкая винтовая лестница с каменными ступенями. Джоана пошла первой. Ральф велел наемнику сторожить, а сам двинулся за монахиней, волоча Тилли, Алан следовал за ними.
Внизу Ральф остановился и удовлетворенно огляделся. Он проник в святая святых, в тайную сестринскую сокровищницу. Та оказалась тесным подземным помещением наподобие темницы, только поуютнее: стены были сложены из тесаных гладких камней, как в соборе, а пол вымостили плотно подогнанными плитами. Воздух здесь был сухим и прохладным. Ральф опустил дрожавшую всем телом Тилли на пол.
Основную часть помещения занимал огромный сундук с крышкой, напоминавший гроб великана и прикованный к кольцу в стене. Обстановку дополняли два табурета, стол для письма и полка с пергаментными свитками – должно быть, приходно-расходными книгами. На вбитом в стену крюке висели две плотные суконные накидки: верно, их надевали казначей и ее помощница, когда задерживались тут надолго в зимние холода.
Сундук был слишком большим, чтобы затаскивать его по лестнице. Наверное, его спустили вниз по частям, а потом собрали. Ральф кивнул на задвижку, и Джоана открыла замок другим ключом с пояса.
Ральф заглянул внутрь. Снова свитки, десятки свитков: очевидно, это монастырские хартии, документы о владении и прочие доказательства прав женской обители. В кожаных и тряпичные мешочках скорее всего хранилась драгоценная соборная утварь, а в деревянном ларце – по всей видимости, деньги.
Теперь следовало действовать осторожно. Ему требуются хартии, но нельзя, чтобы это намерение бросалось в глаза. Нужно их выкрасть, но так, чтобы этого не заметили.
Ральф велел Джоане открыть деревянный ларец. В том была горстка золотых монет. Ральф подивился, что денег так мало. Не исключено, что в помещении имеется другой тайник: к примеру, в стене, – но тратить время на поиски было некогда, да и деньги его не слишком интересовали. Он нарочито злорадно пересыпал монеты в кошель на поясе. Алан между тем достал большой мешок и принялся кидать в него соборную утварь.
Позволив Джоане полюбоваться на это, Ральф отослал монахиню наверх, в трапезную.
Тилли оставалась с ними и наблюдала за происходящим широко раскрытыми от ужаса глазами. Ральфу было плевать. Она все равно никому ничего не скажет.
Он достал второй мешок и стал торопливо сваливать в него пергаментные свитки.
Когда все уложили, Ральф приказал Алану разломать сундук и ларец, снял с крюка накидки, скомкал их и поднес к этому свертку свечу. Шерсть мгновенно занялась. Ральф присыпал накидки щепками от сундука, и вскоре в сокровищнице весело запылал костер, а дым начал разъедать глаза.
Ральф посмотрел на Тилли, беспомощно лежавшую на полу, извлек нож – и снова помедлил.
Из дворца приора крохотная дверца открывалась прямо в здание капитула, откуда тянулся коридор до северного трансепта собора. Мерфин и Керис двигались этим путем, желая доискаться причины услышанного крика. Здание капитула пустовало, и они направились в храм. Единственная свеча давала слишком мало света в обширном пространстве, и они остановились в средокрестии и стали вслушиваться.
Лязгнул засов.
– Кто здесь? – Мерфин устыдился собственного дрогнувшего голоса.
– Брат Томас, – прозвучало в ответ.
Голос доносился из южного трансепта. Спустя мгновение монах вышел на свет.
– Мне показалось, что кто-то кричал.
– Нам тоже. Но в соборе никого нет.
– Давайте осмотримся.
– Как там послушники и мальчики из приюта?
– Я велел им вернуться в постель.
Втроем прошли по южному трансепту во двор мужского монастыря. Там тоже никого не было и стояла тишина. Через кухонные кладовые двинулись по коридору к госпиталю. Больные лежали на тюфяках, кто-то спал, кто-то метался и стонал от боли. Мерфин вдруг сообразил, что не видно ни одной дежурной монахини.