«Нескладный выдался день, – думала она, – но ничего, все наладится». Однако все равно на псалмах с трудом сдерживала слезы.
На ужин сестрам подали копченого угря, жесткого и пряного, – не самое любимое блюдо Керис. В любом случае есть не очень-то хотелось. Она пожевала хлеба и после трапезы удалилась в аптеку.
Две послушницы в аптеке переписывали ее книгу, которую она закончила сразу после Рождества. Многие желали получить копию – аптекари, настоятельницы других обителей, цирюльники, даже кое-кто из врачей. Копирование этой книги стало вдобавок одним из послушаний для тех сестер, кто желал трудиться в госпитале. Копии стоили недорого: книга не была длинной, в ней отсутствовали затейливые картинки, а дорогостоящие чернила не использовались, – поэтому спрос не спадал.
Троим в помещении было тесно, и Керис не терпелось перебраться в просторную и светлую аптеку нового госпиталя. Пожелав остаться одна, она отослала послушниц, но, увы, насладиться одиночеством не вышло: в аптеку вошла леди Филиппа.
Керис никогда не испытывала по-настоящему теплых чувств к замкнутой графине, но сочувствовала ей и с радостью предоставила бы убежище любой женщине, сбежавшей от такого мужа, как Ральф. Филиппа не доставляла хлопот, не выдвигала непомерных требований и в основном проводила время в своих покоях. Ее не слишком интересовала сестринская жизнь, молитвы и жертвенность. Уж кто-кто, а Керис прекрасно это понимала.
Настоятельница предложила гостье табурет возле скамьи.
Филиппа, несмотря на придворные манеры, всегда отличалась удивительной прямотой. Вот и теперь она начала без предисловий:
– Прошу вас, оставьте Мерфина в покое.
– Что? – Керис одновременно удивилась и оскорбилась.
– Разумеется, вы можете говорить с ним, но не нужно его целовать или обнимать.
– Да как вы смеете?
«Что ей известно? Какое ей дело?»
– Он больше не ваш любовник. Перестаньте его изводить.
Значит, Мерфин рассказал Филиппе о сегодняшней ссоре.
– Но с какой стати он… – Керис оборвала себя, внезапно догадавшись.
Филиппа подтвердила ее догадку:
– Он больше не ваш. Он мой.
– О небеса! – Керис растерялась. – Вы и Мерфин?..
– Да.
– А вы с ним…?
– Да.
– Я понятия не имела! – Керис почему-то казалось, что ее предали, хотя она понимала, что не вправе злиться. Когда же это случилось? – Но как же?.. Где?..
– Зачем вам подробности?
– Верно, ни к чему. – Должно быть, это произошло у него дома, на острове Прокаженных. Скорее всего ночью. – И давно?
– Не имеет значения.
Подсчитать-то нетрудно. Филиппа перебралась сюда меньше месяца назад.
– Вы времени даром не теряли.
Керис сознавала, что это мелочно и недостойно, однако Филиппа милостиво притворилась, что не заметила шпильку.
– Чтобы сохранить вас, Мерфин был готов на все. Но вы его оттолкнули. Так отпустите же! Ему очень трудно было полюбить кого-нибудь после вас, но он полюбил. Не смейте вмешиваться.
Очень хотелось побольнее ударить в ответ, гневно бросить, что Филиппа не имеет никакого права указывать и упрекать. Но беда заключалась в том, что она права: нужно отпустить Мерфина, отпустить навсегда.
Керис не могла допустить, чтобы Филиппа увидела ее слабость.
– Пожалуйста, оставьте меня. – Она попыталась воспроизвести безупречные манеры графини. – Я бы хотела побыть одна.
Филиппа была не из тех, кто позволяет собою помыкать.
– Вы выполните мою просьбу? – холодно уточнила она.
Керис злилась, когда ее загоняли в угол, но сейчас попросту сникла.
– Да, разумеется.
– Спасибо.
Филиппа ушла, а Керис, когда уверилась, что та не вернется и не услышит, разрыдалась.
78
В должности приора Филемон оказался ничуть не лучше Годвина и с головой погряз в попытках хоть как-то наладить хозяйство мужского монастыря. Исполняя обязанности настоятеля, Керис составила для себя перечень основных источников дохода аббатства:
1. Плата за аренду.
2. Доля прибыли от торговли и производства (десятина).
3. Доходы с сельских угодий, не отданных в аренду.
4. Доходы с мельниц и сукновален.
5. Сборы с водных путей и доля от рыбного улова.
6. Сбор с рыночных лотков.
7. Суды – плата за решения и денежные взыскания.
8. Пожертвования паломников и прочих лиц.
9. Продажа книг, святой воды, свеч и т. п.
Она передала этот список Филемону, но тот швырнул его обратно, словно оскорбленный до глубины души. Годвин, которому были свойственны и желание обаять, и показная любезность, наверняка поблагодарил бы Керис, а уж потом сунул листок под спуд.
В женской обители Керис ввела новый способ ведения счетов, которому научилась у Буонавентуры Кароли, когда работала с отцом. Раньше на пергаментном свитке просто кратко помечали каждое поступление или выплату, чтобы при необходимости можно было свериться. Флорентийцы же предложили записывать доходы слева, расходы – справа, а внизу обоих столбиков подводили итог. Разница между двумя суммами показывала, удалось ли заработать деньги или дело велось в убыток. Сестра Джоана приняла эту практику с восторгом, но когда она вызвалась растолковать новшество Филемону, тот грубо отказался. Всякое предложение о помощи он воспринимал как оскорбительную недооценку своих способностей.
Он обладал всего одним несомненным даром, причем тем же самым, что и Годвин: умел вводить в заблуждение. Он ловко перетасовал новых монахов, отправил тех, кто мыслил современно – брата Остина и двух других толковых молодых людей, – в обитель Святого Иоанна-в-Лесу, чтобы они не смогли оспорить его власть.
Впрочем, теперь Филемон стал заботой епископа, назначившего его приором. Город же обрел независимость от аббатства, а у Керис был ее новый госпиталь.
Ожидалось, что епископ Анри освятит госпиталь на Духов день, который всегда отмечали на восьмую неделю после Пасхи. За несколько дней до праздника Керис перенесла все свои запасы и приспособления в новую аптеку. Здесь хватало места для того, чтобы двое могли сидеть на скамье и готовить лекарства, а третий – расположиться за письменным столом.
Керис взялась смешивать рвотное, сестра Уна перетирала сушеные травы, а послушница Грета переписывала книгу настоятельницы. Тут вошел послушник с небольшим деревянным сундучком. Это был Иосия, подросток, которого все звали Джоши. Очутившись в присутствии сразу трех женщин, он заметно смутился.
– Куда можно поставить? – спросил он.
Керис посмотрела на него:
– Что это?
– Сундучок.
– Я вижу, – терпеливо отозвалась она. Тот факт, что человек умеет читать и писать, еще, к сожалению, не делает из него умницу. – Что внутри?
– Книги.
– Зачем ты принес сундучок с книгами?
– Мне так сказали. – Сообразив, что такой ответ ничего не объясняет, Джоши добавил: – Брат Сайм.
Керис удивленно выгнула брови.
– Сайм дарит мне книги? – Она открыла сундучок.
Джоши улизнул, не ответив на вопрос.
Все книги были медицинского содержания и на латыни. Керис перебрала их. Классические труды: «Поэма о медицине» Авиценны, «О диете при острых болезнях» Гиппократа, «О назначении частей человеческого тела» Галена и «Книга о моче» Исаака Исраэли. Все сочинения были написаны не менее трехсот лет назад.
Джоши занес еще один сундучок.
– Что на сей раз?
– Медицинские инструменты. Брат Сайм говорит, чтобы вы к ним не прикасались. Он придет и сам разложит.
Керис нахмурилась.
– Сайм намерен хранить свои книги и инструменты здесь? Он собирается здесь работать?
Джоши, разумеется, не посвятили в планы ученого монаха.
Прежде чем настоятельница успела что-то сказать, вошел Сайм в сопровождении Филемона, осмотрел комнату и, не говоря ни слова, начал распаковывать пожитки. Снял с полки бутыли Керис и поставил на их место книги. Достал ножи для вскрытия вен и стеклянные уриналы для сбора мочи.
Керис нарочито спокойно спросила:
– Ты намерен проводить много времени в госпитале, брат Сайм?
За врача ответил Филемон, который явно ждал этого вопроса:
– А где же еще? – Он подпустил в голос возмущение, как если бы Керис уже с ним заспорила. – Это ведь госпиталь, а Сайм – единственный врач аббатства. Кому же лечить людей, как не ему?
Внезапно новая аптека сделалась не такой уж просторной.
Не успела Керис что-либо ответить, как вошел незнакомец.
– Меня направил сюда брат Томас. Я Джонас-травник из Лондона.
Это был мужчина лет пятидесяти, в расшитой накидке и меховой шапке. По его широкой улыбке и любезности Керис догадалась, что этот человек живет торговлей. Он пожал всем руки, осмотрелся, одобрительно кивнул при виде аккуратных рядов кувшинов и флаконов с пояснительными надписями.
– Замечательно! Никогда не видел столь разумно устроенной аптеки за пределами Лондона.
– Так вы врач, сэр? – спросил Филемон. В его тоне сквозила осторожность, он пытался определить положение чужака.
– Нет, я аптекарь. У меня лавка на Смитфилде, возле госпиталя Святого Варфоломея. Хвастаться не след, но я скажу, что моя лавка самая крупная в городе.
Настороженность Филемона исчезла. Аптекарь – простой торговец, куда ниже приора по достоинству. С намеком на презрительную усмешку Филемон осведомился:
– Что же привело в наше захолустье крупнейшего лондонского аптекаря?
– Я мечтаю приобрести копию «Кингсбриджской панацеи».
– Кингсбриджской чего?
Джонас понимающе улыбнулся.
– Конечно, смирение – ваш долг, отец-настоятель, но я вижу, что послушница как раз переписывает эту книгу.
– Книгу? – удивилась Керис. – Она не так называется.
– Но в ней указаны лекарства от всех болезней.
Керис поняла, что в его словах имеется известная логика.
– Но откуда вы о ней узнали?
– Я много езжу, ищу редкие травы и прочие вещества для лекарств, а мои сыновья торгуют в лавке. Как-то одна монахиня из Саутгемптона показала мне книгу, которую назвала «Панацеей», и сказала, что она из Кингсбриджа.