Впятером двинулись к мосту. Лолла высвободилась из отцовской хватки и шла впереди – руки скрещены на груди, голова опущена, взгляд мрачный, с уст слетает неразборчивое бормотание.
Ее уже не в первый раз заставали в дурной компании. Мерфин ужасался и приходил в ярость при мысли, что его маленькая девочка выбирает таких приятелей.
– Почему она это делает? – спросил он у Керис, когда они следом за Лоллой ступили на мост к острову Прокаженных.
– Бог весть. – Керис уже заметила, что чаще всего так ведут себя дети, пережившие смерть родителей. После смерти Сильвии за Лоллой присматривали по очереди Бесси Белл, леди Филиппа, экономка Мерфина Эм и, конечно, сама Керис. Быть может, девочка не знала точно, кого слушаться. Но Керис не стала озвучивать свои размышления, ибо их можно было воспринять как упрек отцу Лоллы. – В ее возрасте я страшно ссорилась с теткой Петраниллой.
– Из-за чего?
– Да из-за того же. Ей не нравилось, что я бываю у Мэтти-знахарки.
– Это совсем другое. Ты же не таскалась по сомнительным тавернам с бездельниками.
– Петранилла считала Мэтти дурной компанией.
– Все равно это не то же самое.
– Как скажешь.
– Ты ведь многому научилась у своей знахарки.
Лолла тоже, несомненно, познавала многое от красавчика Джейка Райли, но Керис не стала делиться этой крамольной мыслью – Мерфин и без того взбешен.
Остров теперь полностью застроили, и он сделался неотъемлемой частью города. Здесь даже поставили приходскую церковь. Когда-то, в молодости, Мерфин и Керис бродили по пустырям, а ныне шагали по дороге между домами, огибавшей острые углы. Кролики давно исчезли. Почти всю западную оконечность острова занимал госпиталь. Керис бывала там каждый день, но все равно при виде чистой серой кладки, ровных рядов больших окон и дымовых труб, что стояли будто строем, испытывала чувство гордости.
За калиткой начинались владения Мерфина. Сад благополучно прижился, ветви яблонь были укутаны цветами, подобно снегу.
Как всегда, в дом вошли через кухню; хотя имелся и главный вход со стороны реки, им никогда и никто не пользовался. «Даже блестящий зодчий способен допускать ошибки», – мысленно усмехнулась Керис, но в который раз за сегодняшний день решила промолчать.
Лолла взбежала по лестнице к себе.
– Всем добрый день! – послышался женский голос из передней.
Мальчики с радостными криками бросились к матери. Мерфин и Керис тепло поздоровались с Филиппой.
Когда Керис вышла замуж за Мерфина, они с Филиппой стали невестками, но былое соперничество продолжало смущать Керис еще несколько лет. Однако мальчики Филиппы свели женщин вместе. Когда сначала Джерри, а потом Роли поступили в монастырскую школу, дядя, естественно, стал приглядывать за племянниками, и со временем для Филиппы сделалось привычным навещать семейство Мерфина каждый раз, когда она бывала в Кингсбридже.
Сперва Керис ревновала Мерфина и злилась на Филиппу. Он же никогда не притворялся, будто его любовь к Филиппе была мимолетным увлечением: нет, он по-прежнему пекся о ней и проявлял участие, тем более что теперь Филиппа являла собою печальное зрелище. Ей исполнилось сорок девять, но выглядела она старше, волосы поседели, а на лице застыла гримаса разочарования. Она жила ныне ради детей, частенько гостила у своей дочери Одилы, графини Монмут, или наведывалась в Кингсбриджское аббатство к сыновьям. При этом она умудрялась проводить очень немного времени в Эрлкасле с мужем.
– Я приехала забрать мальчиков в Ширинг, – объяснила Филиппа свой приезд. – Ральф хочет, чтобы сыновья жили при графском дворе. Говорит, это обязательная часть их воспитания.
– Он прав, – согласилась Керис. Если Джерри суждена долгая жизнь, он когда-нибудь станет графом, а если с ним что случится, титул достанется Роли. Оба должны знать, что такое двор.
– Я собиралась в собор на пасхальную службу, но сломалось колесо, пришлось заночевать в дороге, – добавила Филиппа.
– Раз уж все собрались, давайте обедать, – сказала Керис.
Прошли в столовую. Керис распахнула окна, выходившие на реку. В комнату ворвался прохладный свежий воздух. Хотелось бы знать, что Мерфин намерен делать с Лоллой. Пока муж отмалчивался и оставил девушку наверху, к облегчению Керис: юношеская скорбь за обеденным столом только испортила бы всем настроение.
На обед подали вареную баранину с пореем. Мерфин разлил красное вино, и Филиппа жадно отпила. С годами она пристрастилась к вину. Возможно, обрела в нем утешение.
Вдруг вошла встревоженная Эм.
– У кухонной двери просят хозяйку.
– Кого там принесло? – недовольно спросил Мерфин.
– Он не назвал своего имени, но сказал, что хозяйка его знает.
– Он кто?
– Молодой мужчина. Судя по одежде, крестьянин, не городской. – Эм чванилась перед деревенскими.
– Что ж, звучит безобидно. Пусть войдет.
Спустя мгновение в столовую вошел высокий мужчина, чье лицо пряталось под капюшоном. Когда он снял капюшон, Керис узнала старшего сына Гвенды Сэма.
Она и вправду помнила его с рождения. Видела, как он появился на свет, как его покрытая слизью головка показалась из щуплого материнского тела; наблюдала, как он рос и менялся, как становился мужчиной. Походкой, осанкой, движениями рук во время разговора он все больше напоминал Вулфрика. Керис всегда подозревала, что настоящий отец Сэма вовсе не Вулфрик, но, пускай они с Гвендой были очень близки, никогда не делилась с подругой своими мыслями. Некоторые вопросы лучше оставлять без ответов. Однако ее подозрения вспыхнули с новой силой, стоило Керис услышать, что Сэма разыскивают за убийство сына деревенского старосты. Ведь мальчиком сын Гвенды выглядел один в один как Ральф.
Сэм приблизился к Керис, приподнял руку, как обычно делал Вулфрик, помедлил и опустился на одно колено.
– Пожалуйста, спасите меня.
– Как же я могу тебя спасти? – озадачилась Керис.
– Спрячьте. Я в бегах уже много дней. Сбежал из Олдчерча в темноте, шел всю ночь и с тех пор почти не присел. Только что пытался купить в таверне что-нибудь поесть, и меня узнали. Пришлось убегать.
Вид у него был настолько несчастный, что Керис прониклась к нему состраданием, но не могла не спросить:
– Как же я тебя спрячу? Тебя обвиняют в убийстве.
– Это было не убийство, а драка. Джонно ударил первым – бросил в меня кандалы, вот смотрите. – Он показал две затянувшиеся ссадины, на ухе и на носу.
Врач в Керис не мог не отметить, что повреждения нанесены дней пять назад, нос заживает хорошо, а вот ухо неплохо бы зашить. Впрочем, главным было то, что Сэму нельзя находиться здесь.
– Ты должен предстать перед судом.
– Они возьмут сторону Джонно, я уверен. Я бежал из Уигли в Аутенби, где платили больше. Джонно пытался меня вернуть. Скажут, что он имел право меня бить.
– Тебе следовало подумать, прежде чем нападать на него.
– Когда вы были настоятельницей, в Аутенби нанимали беглецов, – упрекнул Сэм.
Ее кольнуло.
– Беглецов – да, убийц – нет.
– Меня повесят.
Керис растерялась. Способна ли она его прогнать?
– Ты не можешь прятаться тут по двум причинам, Сэм, – вмешался Мерфин. – Во-первых, укрывать беглецов незаконно, и я не стану ради тебя нарушать закон, хотя и очень люблю твою мать. А во-вторых, всем прекрасно известно, что Гвенда – старая подруга Керис, и если констебли Кингсбриджа начнут тебя искать, они первым делом придут сюда.
– Правда?
Керис знала, что Сэм не слишком сообразителен; вся смекалка досталась его брату Дэви.
– Хуже места, где прятаться, не придумать. Выпей вина, возьми с собой хлеба и уходи из города, – уже теплее посоветовал Мерфин. – Я обязан найти констебля Мунго и сообщить ему о твоем приходе, но не стану торопиться.
Он налил вина в деревянную кружку.
– Спасибо.
– Твоя единственная надежда – это уйти далеко-далеко, где тебя никто не знает, и начать новую жизнь. Ты парень крепкий, всегда найдешь работу. Ступай в Лондон, наймись там на корабль. И не ввязывайся в драки.
– Я помню твою мать, – внезапно подала голос Филиппа. – Гвенда, верно?
Сэм кивнул.
Филиппа повернулась к Керис:
– Видела ее в Кастереме, когда еще был жив Уильям. Она приходила ко мне насчет той девицы из Уигли, которую изнасиловал Ральф.
– Аннет.
– Да. – Графиня вновь обернулась к Сэму: – Ты, должно быть, и есть тот самый ребенок, которого она несла тогда на руках. Твоя мать – хорошая женщина. Мне очень жаль, что у нее беда через тебя.
Наступила тишина. Сэм осушил кружку. Керис размышляла – как наверняка и Филиппа с Мерфином – о том, сколь быстро бежит время: невинный, обожаемый родителями младенец может превратиться в мужчину, совершившего убийство.
В тишине послышались голоса.
Разговаривали у кухонной двери.
Сэм отчаянно огляделся, точно загнанный медведь. Одна дверь из столовой вела на кухню, другая – к парадному входу. Он рванулся во вторую, выскочил наружу и без промедления кинулся к реке.
Через миг Эм открыла дверь с кухни, и в столовую вошел констебль Мунго с четырьмя помощниками, вооруженными деревянными дубинками.
Мерфин кивнул на другую дверь:
– Он только что убежал.
– За ним, – велел Мунго помощникам, и все пятеро устремились в погоню.
Керис поднялась и поспешила на улицу, а остальные потянулись следом.
Дом стоял на низком каменистом уступе, не выше четырех футов. Мимо стремительно неслась речная вода. Слева через реку был переброшен изящный мост Мерфина, справа расстилалась полоса илистого берега. За рекой, на старом чумном кладбище, начинали зацветать деревья. По обе стороны от кладбища проросли, как сорняки, жалкие лачуги предместья.
Сэм мог свернуть налево или направо, но Керис увидела – и ей стало больно, – что он поступил неправильно. Он свернул направо, где спасения не было. Парень бежал по берегу, его башмаки оставляли в грязи глубокие следы. Констебли гнали его, как собаки за