– Что ты затеял? – спросил Мерфин у Филемона. – Что собрался строить?
– Не понимаю, о чем ты, – фыркнул приор.
– Ты задумал построить что-то еще и предлагаешь заказ Гарольду и его приятелям. Что именно?
– Ты сам-то себя слышишь?
– Новый дворец, больше прежнего? Или новое здание капитула? Уж точно не госпиталь, у нас их три. Выкладывай, ну! Или тебе стыдно?
Последнего Филемон не стерпел.
– Братья хотят поставить капеллу в честь Девы Марии.
– Вот оно что.
Внезапно все обрело смысл. Поклонение Деве Марии распространялось повсеместно. Церковные власти одобряли, ибо волна благочестия, окружавшая Марию, помогала бороться с безверием и ересями, которые поразили паству с началом чумы. По всему свету соборы и церкви прирастали малыми капеллами у восточной – наиболее священной – стены, и эти капеллы посвящались Богоматери. Мерфину не нравилась такая практика: как правило, возникало ощущение, будто капеллы строились задним числом, без учета облика храма, – как оно, собственно, и было.
Но зачем это Филемону? Он все время перед кем-нибудь выслуживается – уж таков его modus operandi[102]; значит, капелла Девы Марии в Кингсбридже должна вызвать благосклонность высшего духовенства.
Филемон делает второй шаг в этом направлении. На Пасху он в проповеди с кафедры собора осудил вскрытие тел. Получается, приор намерен развязать войну. Но с какой целью?
Мерфин решил ничего не предпринимать до тех пор, пока не выяснит планы Филемона. Он молча спустился с башни по бесчисленным лестничным пролетам.
Домой пришел к обеду. Через несколько минут из госпиталя вернулась Керис.
– Брат Томас совсем плох, – сказал Мерфин. – Ему можно как-то помочь?
Керис покачала головой.
– От старости нет лекарства.
– Он поведал мне, что южный придел обрушился, как будто это случилось вчера.
– Ничего странного. Он вспоминает отдаленное прошлое, но забывает, что было сегодня. Бедный Томас. Не исключено, что он угаснет очень быстро. Во всяком случае, его окружает знакомая обстановка. Монастыри ведь не меняются десятилетиями. Повседневные занятия у него, думаю, во многом те же, что и всегда. Это хорошо.
За бараньей похлебкой с пореем и мятой Мерфин передал Керис разговор на башне. Вдвоем они сражались с приорами Кингсбриджа уже несколько десятилетий – сперва с Антонием, потом с Годвином, теперь вот с Филемоном. Им казалось, что городское самоуправление положит конец бесконечным стычкам. Когда город стал боро, положение и вправду улучшилось, однако Филемон, похоже, не собирался сдаваться.
– Я беспокоюсь не из-за шпиля, – пояснил Мерфин. – Епископ Анри угомонит Филемона и велит возобновить работы, как только об этом узнает. Он хочет быть епископом в соборе с самой высокой башней в Англии.
– Филемон должен это знать, – задумчиво отозвалась Керис.
– Может, он просто хочет показать, что готов строить капеллу Богоматери, но у него не выходит по вине других?
– Может быть, – с сомнением ответила Керис.
Тут на ум Мерфину опять пришел более важный вопрос.
– Понять бы, что он замышляет на самом деле.
– Все действия Филемона объясняются его желанием почувствовать себя важным, – твердо ответила Керис. – Полагаю, он добивается повышения.
– Куда он метит? Да, епископ Монмутский вроде бы умирает, но разве пристало приору грезить об этом сане?
– Значит, ему ведомо что-то такое, чего не знаем мы.
Мерфин не успел ответить. В дверях появилась Лолла.
Он испытал такое облегчение, что на его глазах выступили слезы. Дочь вернулась живой и здоровой. Он осмотрел ее с головы до ног, убедился, что она не изувечена, ходит все той же танцующей походкой, а на ее лице написано обычное недовольство.
Первой заговорила Керис:
– Ты вернулась! Как я рада!
– Правда?
Лолла частенько позволяла себе вслух сомневаться в любви мачехи. Мерфин не обманывался, а вот Керис порой действительно верила в это, поскольку болезненно сознавала, что не может заменить Лолле мать.
– Мы оба рады, – сказал Мерфин. – Ты нас напугала.
– Да ну? – Лолла повесила накидку на крюк в стене и села за стол. – У меня все отлично.
– Но мы-то этого не знали и потому беспокоились.
– Зря. Я вполне могу за себя постоять.
Мерфин сдержал вспышку гнева.
– Мне бы твою уверенность, – произнес он примирительно.
Керис решила разрядить обстановку.
– Где же ты была? Прошло целых две недели.
– В разных местах.
– А именно? – строго уточнил Мерфин.
– На перекрестке Мьюдфорд. В Кастереме. В Аутенби.
– И чем занималась?
– Это допрос? – вскинулась Лолла. – Я обязана отвечать?
Керис успокаивающе сжала локоть мужа.
– Мы просто хотим быть уверены, что тебе не грозила опасность.
– А я не прочь узнать, с кем ты странствовала, – добавил Мерфин.
– С разными людьми.
– Это значит, с Джейком Райли?
– Ну да. – Лолла пожала плечами и как будто смутилась.
Мерфин был готов простить ее и обнять, но дочь не желала мириться. Стараясь говорить ровно, он спросил:
– Чем же вы с Джейком занимались?
– Не твое дело! – воскликнула Лолла.
– Нет, мое! – Мерфин тоже сорвался на крик. – Мое и твоей мачехи. Если ты беременна, кто будет ухаживать за ребенком? Ты уверена, что Джейк готов бросить свои делишки и стать мужем и отцом? Ты говорила с ним об этом?
– Отстань от меня! – крикнула Лолла, залилась слезами и бросилась наверх.
После короткого молчания Мерфин проворчал:
– Иногда я жалею, что мы все не живем в одной комнате. Тогда бы она не смогла выкидывать такие штучки.
– Ты был с нею довольно суров, – мягко упрекнула Керис.
– А что прикажешь делать? Она ведет себя так, будто ничего не натворила!
– На самом деле она знает, что это не так. Потому и плачет.
– Вот дьявол.
Раздался стук, и в дверь просунул голову послушник из аббатства.
– Простите за беспокойство, олдермен. Приехал сэр Грегори Лонгфелло. Он был бы очень признателен, если бы вы заглянули к нему перекинуться словечком, когда вам будет удобно.
– Проклятье! – процедил Мерфин. – Передай, что я скоро приду.
– Спасибо. – Послушник поклонился и ушел.
Мерфин задумчиво сказал:
– Наверное, нужно дать ей время остыть.
– Тебе тоже.
– Ты что, защищаешь ее? – спросил он с досадой.
Керис улыбнулась и погладила его по руке.
– Я всегда на твоей стороне. Но и мне было шестнадцать. Насчет Джейка она беспокоится ничуть не меньше твоего, но она не признается в этом даже себе, потому что признание бьет по самолюбию. Ей больно выслушивать от тебя правду. Она возвела хрупкую ограду самоуважения, а ты просто снес ее до основания.
– Что же делать?
– Помоги ей построить ограду покрепче.
– Не понимаю.
– Ты поймешь, я в тебя верю.
– Пойду-ка к сэру Грегори. – Мерфин встал.
Керис обвила его руками и поцеловала в губы.
– Ты такой хороший и делаешь что можешь; я люблю тебя всем сердцем.
Это его немного успокоило; шагая по мосту и главной улице к аббатству, Мерфин постепенно пришел в себя. Он не любил Грегори. Тот был коварен, беспринципен и готов на все, лишь бы угодить своему господину королю, точно как Филемон, когда служил Годвину. Любопытно, подумалось Мерфину, что от него понадобилось законнику. Скорее всего речь пойдет о налогах, этой вечной заботе короля.
Перво-наперво он направился во дворец приора, где Филемон самодовольно сообщил, что сэра Грегори следует искать во дворе мужского монастыря. Мерфин мимоходом подивился, чем это законник заслужил право принимать посетителей там.
Грегори постарел. Его волосы побелели, доселе прямая спина сгорбилась, глубокие складки пролегли скобками по обе стороны презрительно раздутых ноздрей, а один голубой глаз помутнел. Зато второй не утратил остроты, и Грегори мгновенно узнал приближающегося Мерфина, хотя они не виделись десять лет.
– Олдермен, умер архиепископ Монмутский.
– Да упокоится его душа.
– Аминь. Поскольку я должен был проехать через королевский город Кингсбридж, его величество просил меня приветствовать вас и сообщить важные новости.
– Благодарю. Кончина не скоропостижная, насколько мне известно. Архиепископ болел.
Разумеется, король не поручал Грегори встречаться с ним только для того, чтобы сообщить какие-то новости. Беспокойство в душе Мерфина нарастало.
– Вы крайне любопытный человек, если мне позволено так выразиться, – добродушно продолжил законник. – Я познакомился с вашей женой более двадцати лет назад. С тех пор я наблюдаю, как вы оба медленно, но верно прибираете город к рукам. Вы получили все, к чему стремились: мост, госпиталь, самоуправление и друг друга. Вы решительны и терпеливы.
Это прозвучало несколько снисходительно, но Мерфин с удивлением уловил крупицу искреннего уважения в лести Грегори. Он велел себе не терять бдительность: люди вроде Лонгфелло никого просто так не хвалят.
– Я направляюсь к монахам в Абергавенни, которые должны избрать нового архиепископа. – Грегори откинулся в кресле. – Когда христианство впервые проникло в Англию, много столетий назад, монахи сами избирали начальствующих.
«А он сдает, – подумал Мерфин, – раз снисходит до объяснений; молодому Грегори было на все это наплевать».
– Сегодня, конечно, епископы и архиепископы обладают слишком большой властью, чтобы позволить решать подобные вопросы малому кругу благочестивых идеалистов, живущих вдали от мира. Выбор делает король, а его святейшество папа утверждает королевское решение.
«Даже я знаю, что все не так просто, – подумал Мерфин, – обычно в таких случаях начинается борьба за власть». Вслух он этого говорить не стал.
– Однако традиция монастырских выборов сохраняется, – продолжал законник, – их легче направлять, нежели отменить. Потому-то я и отправился в путь.
– То есть вы скажете монахам, кого следует избрать.