– Если упрощать, то да.
– Чье же имя вы назовете?
– А я разве еще не назвал? Вашего епископа, Анри Монского. Прекрасный человек, преданный, надежный, не доставляет никаких хлопот.
– Надо же.
– Вы недовольны? – Напускную небрежность Грегори как рукой сняло, и он сделался крайне внимателен.
Мерфин понял, для чего именно приехал Лонгфелло. Ему нужно выяснить, как Кингсбридж – в лице Мерфина – отнесется к назначению нового епископа, примет или будет сопротивляться. Олдермен постарался собраться с мыслями. Появление нового епископа угрожало и шпилю, и госпиталю.
– Анри служит тем краеугольным камнем, на котором покоится равновесие сил в городе. Десять лет назад было заключено своего рода перемирие между торговцами монахами и госпиталем. В итоге все только выиграли. – Подчеркивая особый интерес Грегори – и короля, – Мерфин добавил: – Что позволяет нам платить такие высокие налоги.
Законник признал его правоту наклоном головы.
– Поэтому отъезд Анри ставит под сомнение прочность этого перемирия.
– Я бы сказал, все зависит от того, кто его заменит.
– Пожалуй, – согласился Мерфин. Наконец-то Грегори подошел к самому главному. – И кто же будет?
– Самым очевидным кандидатом кажется приор Филемон.
– Нет! – ужаснулся Мерфин. – Только не Филемон! Почему он?
– Этот священнослужитель привержен устоям, что немаловажно в наше время сомнений и ересей.
«Ну конечно, – мысленно усмехнулся Мерфин, – теперь я понимаю, почему он осудил в своей проповеди вскрытие тел и зачем ему капелла Марии. Я должен был это предвидеть».
– Также настоятель дал понять, что нисколько не возражает против налога с клира, каковой служит постоянным источником раздора между королем и отдельными епископами.
– Стало быть, Филемон уже давно готовится к этому назначению. – Мерфин злился, что позволил приору себя перехитрить.
– Полагаю, с того самого дня, как заболел архиепископ.
– Это будет настоящим бедствием.
– Почему вы так говорите?
– Филемон вздорен и мстителен. Если он станет епископом, то породит в Кингсбридже нескончаемые распри. Нужно его остановить. – Мерфин посмотрел в глаза Грегори. – Для чего вы предупредили меня? – Не успев задать свой вопрос, он уже угадал ответ: – Вы тоже не хотите назначать Филемона. Вам и без меня известно, что он за человек. Но вы не можете просто его задвинуть, поскольку он заручился поддержкой влиятельных клириков.
Грегори лишь загадочно улыбнулся, из чего Мерфин заключил, что прав.
– Чего вы хотите от меня?
– На вашем месте я бы подыскал другого человека.
Вот оно что. Мерфин понимающе кивнул:
– Я должен подумать.
– Будьте столь любезны. – Грегори встал, и Мерфин понял, что беседа окончена. – Прошу, дайте мне знать о своем решении.
Олдермен вышел из аббатства и двинулся обратно на остров Прокаженных. Кого он может предложить в епископы Кингсбриджа? Горожане без труда находили общий язык с архидьяконом Ллойдом, но тот слишком стар. Его изберут, а через год придется начинать все сначала.
По дороге домой он так ничего и не придумал. Керис сидела в передней, бледная и напуганная. Прежде чем он успел спросить, в чем дело, она проговорила:
– Лолла опять ушла.
86
По уверениям священников, Господь заповедал посвящать воскресные дни отдыху, однако у Гвенды никогда не получалось соблюдать эту заповедь. Сегодня, побывав утром в храме и после пообедав, они с Вулфриком пошли трудиться во двор за домом. У них был хороший двор, размером в пол-акра, с курятником, грушевым деревом и амбаром. На огороде в дальнем конце двора Вулфрик вскапывал грядки, а Гвенда сеяла горох.
Мальчики, как у них было заведено по воскресеньям, ушли в соседнюю деревню играть в мяч. Среди крестьян игра в мяч заменяла рыцарские турниры знати и была этакой потешной битвой – впрочем, увечья от нее порой оказывались настоящими. Гвенда всякий раз молилась, чтобы сыновья вернулись домой целыми и невредимыми.
Сэм возвратился рано и ворчливо объяснил:
– Мяч лопнул.
– А где Дэви? – спросила Гвенда.
– Его с нами не было.
– Я думала, вы пошли вместе.
– Нет, он часто шляется в одиночку.
– Вот уж не знала. – Гвенда нахмурилась. – Куда он ходит?
Сэм пожал плечами.
– Он мне не рассказывает.
«Может, – подумалось Гвенде, – по девчонкам бегает?» Дэви вырос скрытным, оставалось лишь гадать: за кем бы он мог приударить? В Уигли выбор не такой уж богатый. Уцелевшие после чумы почти сразу переженились заново, словно торопясь восполнить население страны, а те, кто родился позже, были еще слишком малы. Не исключено, что ему назначила свидание в лесу какая-нибудь красотка из соседней деревни. Подобное случалось частенько, ничуть не реже мук неразделенной любви.
Когда Дэви вернулся домой спустя пару часов, Гвенда накинулась на него с расспросами. Он не стал отрицать, что ходил куда-то тайком.
– Если хочешь, я могу показать, где был. Все равно узнаете, рано или поздно. Идем.
Пошли все вместе, Гвенда с Вулфриком и Сэм с Дэви. Запрет трудиться в полях по выходным соблюдался строго, и Сотенное поле пустовало. Брести через него пришлось под порывистым весенним ветром. Несколько полос выглядели заброшенными, у отдельных крестьян в деревне по-прежнему имелось больше наделов, чем рабочих рук. К числу таких относилась и Аннет, которой помогала лишь восемнадцатилетняя дочь Амабел. Батраков, охочих до работы, отчаянно не хватало, и полоса овса, принадлежавшая Аннет, заросла сорняками.
Дэви завел родных на полмили в лес и, сойдя с тропы, остановился у края поляны.
– Вот.
Гвенда не сразу поняла, куда смотреть. Перед нею стелился по земле невысокий, ничем не примечательный кустарник. Приглядевшись, она сообразила, что никогда прежде не видела таких растений, с необычными, как бы остроугольными ветками и с вытянутыми, заостренными к кончику листьями, росшими по четыре на завязке. Судя по тому, как растения жались к земле, это был ползучий кустарник. Кучка выдранных с корнем стеблей сбоку говорила о том, что Дэви полол сорняки.
– Что это? – спросила Гвенда.
– Марена. Я купил семена у одного моряка, когда мы ездили в Мелкум.
– В Мелкум? – повторила Гвенда. – Это было три года назад.
– Вот столько она и росла. – Дэви усмехнулся. – Сперва я боялся, что она и вовсе не примется. Тот моряк сказал, что ей нужны песок и тенистое местечко. Я выбрал эту поляну, вскопал ее и посадил семена, но в первый год вылезло всего три или четыре хилых стебелька. Помню, я тогда подумал, что выбросил деньги на ветер, но на второй год корни расползлись и дали побеги, а теперь она заполонила всю поляну.
Гвенда вновь подивилась скрытности сына, так долго молчавшего о своей затее.
– Какой прок от этой твоей марены? Это вкусно?
Дэви рассмеялся:
– Нет, она несъедобная. Корни выкапывают, сушат и растирают в порошок, из которого получается красный краситель. Очень дорогой. Ткачиха Медж из Кингсбриджа платит по семь шиллингов за галлон.
«Невозможная цена, – думала Гвенда. – Пшеницу, самое дорогое зерно, продавали, если грубо, по семь шиллингов за квартер, а в квартере было шестьдесят четыре галлона».
– Так это в шестьдесят четыре раза дороже пшеницы! – проговорила она.
Дэви улыбнулся:
– Потому я и посадил ее.
– Что именно ты посадил и зачем? – уточнил мужской голос.
Все обернулись. У боярышника, такого же согнутого и искореженного, как он сам, стоял староста Нейт и торжествующе ухмылялся, довольный, что застал крестьян своей деревни за чем-то подозрительным.
Дэви быстро нашелся с ответом.
– Это целебное растение, называется «ведьмина травка». – Гвенда знала, что сын выдумывает на ходу. – Помогает лечить мамин кашель.
Нейт посмотрел на Гвенду.
– Не знал, что ты кашляешь.
– Зимою бывает, – отозвалась Гвенда.
– Целебное, говоришь? – с сомнением произнес староста. – Тут его столько, что весь Кингсбридж можно вылечить. Смотрю, вы пололи, чтобы еще больше выросло.
– Я привык делать все как надо, – сказал Дэви.
Оправдание никуда не годилось, и Нейт пропустил его мимо ушей.
– Значит, у нас тут незаконные посадки. Перво-наперво сервы должны получать разрешение на сев, им запрещается сеять что угодно, иначе такой переполох начнется. Во-вторых, нельзя покушаться на угодья лорда, даже целебные растения сажать.
На это ни у кого ответа не нашлось. Таковы были правила, вызывавшие глухое раздражение: крестьяне знали, что могли бы заработать, высаживая растения, которые пользовались спросом и стоили дорого: коноплю на вервие, лен на мягкое исподнее, вишню для услаждения богатых дам, – однако многие лорды и их старосты отказывали в разрешении из врожденной приверженности устоям.
Гримаса на лице Нейта буквально сочилась ядом.
– Один сынок беглец и убийца, другой не подчиняется лорду. Хороша семейка.
«Он вправе злиться», – подумала Гвенда. Сэм убил Джонно и избежал казни. Нейт, конечно же, будет ненавидеть ее родных до самой смерти.
Староста наклонился и грубо вырвал из земли один побег.
– Предъявлю на манориальном суде, – злорадно пообещал он, отвернулся и захромал обратно в деревню.
Гвенда с родными пошла за ним. Дэви нисколько не испугался.
– Нейт потребует денег, я заплачу. Все равно останемся в прибыли.
– А если он велит уничтожить посадки? – спросила Гвенда.
– Как?
– Ну, сжечь или вытоптать.
– Он этого не сделает, – возразил Вулфрик. – Деревня его не поддержит. За такое нарушение всегда полагалось взыскание деньгами.
– Я просто беспокоюсь насчет того, что скажет граф Ральф, – пояснила Гвенда.
Дэви небрежно махнул рукой.
– С какой стати графу вдаваться в этакие мелочи?
– К нашей семье у него интерес особый.
– Да, верно, – задумчиво согласился Дэви. – До сих пор не могу понять, почему он помиловал Сэма.
«А мальчишка-то неглуп», – подумалось Гвенде.