Впрочем, едва взглянув на сына, Ральф понял, что его опасения напрасны. Сэм широко улыбался, его глаза сверкали. Ему явно не терпелось очутиться в замке.
К Гвенде наконец вернулся голос.
– Не делай этого, Сэм! Не поддавайся искушению. Неужто ты хочешь, чтобы я стала матерью человека, которому стрела выбила глаз, которого изувечил меч французского рыцаря или которого затоптали боевые кони?
– Не ходи, сынок, – поддержал жену Вулфрик. – Останься в Уигли и проживи долгую жизнь.
На лице Сэма отразилось сомнение.
– Ладно, парень, – произнес Ральф. – Ты выслушал мать и отца-крестьянина, который тебя воспитал. Решение принимать тебе. Чего хочешь ты сам? Жить в Уигли и пахать землю вместе с братом? Или выбраться отсюда?
Сэм помедлил лишь мгновение, он виновато покосился на Вулфрика с Гвендой, затем повернулся к Ральфу:
– Я стану оруженосцем. Благодарю вас, милорд.
– Толковый парень, – одобрил Ральф.
Гвенда залилась слезами. Муж обнял ее и спросил у графа:
– Когда ему уходить?
– Сегодня. Он вернется в Эрлкасл со мной и Аланом после обеда.
– Зачем? – воскликнула Гвенда.
Никто не обратил на нее внимания.
Граф сказал Сэму:
– Ступай домой и захвати все, что тебе нужно. Пообедай с матерью. Потом возвращайся и жди меня на конюшне. Староста между тем подберет лошадь, чтобы ты доехал до Эрлкасла. – Покончив с Сэмом и его семейством, он громогласно вопросил: – Где мой обед?
Вулфрик, Гвенда и Сэм вышли, но Дэви задержался. Он что, уже знает про вытоптанную поляну? Или ему нужно что-нибудь еще?
– Чего тебе? – спросил Ральф.
– Милорд, я хочу просить вас о милости.
Это было поистине слишком хорошо для того, чтобы оказаться правдой. Дерзкий крестьянин, посадивший в лесу марену без всякого разрешения, унижается перед господином. Какой замечательный денек выдался!
– Ты не можешь быть сквайром, у тебя телосложение матери, – сказал Ральф.
Алан расхохотался.
– Я хочу жениться на Амабел, дочери Аннет.
– Это вряд ли понравится твоей матери.
– Меньше чем через год я стану совершеннолетним.
Разумеется, Ральф следил за Аннет. В конце концов, из-за нее его чуть не повесили. Его жизнь переплелась с судьбой Аннет почти так же тесно, как и с судьбою Гвенды. Кажется, все ее родные умерли во время чумы.
– Аннет, помнится, держит все наделы своего отца.
– Да, милорд, и намерена передать их мне, когда я женюсь на Амабел.
В подобных просьбах обычно не отказывали, пускай все лорды брали с крестьян так называемую пошлину на передачу надела, однако никто не обязывал лорда непременно соглашаться. Право лорда отвергнуть то или иное прошение по пустой прихоти и сломать серву жизнь было для крестьян одной из величайших тягот. Зато господину это право служило отличным средством вразумления крестьян.
– Нет, я не передам тебе землю, – усмехнулся Ральф. – Будешь вместе с невестой жрать марену.
87
Керис должна была помешать Филемону стать епископом. С его стороны это был дерзкий замысел, однако он действовал осмотрительно – и был близок к успеху. Если он преуспеет, то снова подчинит себе госпиталь и обретет возможность разрушить дело ее жизни. Хуже того, потом он наверняка попытается восстановить прежние нелепые порядки: примется назначать в деревенские приходы жестокосердных священников вроде себя самого, позакрывает школы для девочек и станет в проповедях клеймить позором увеселения.
У нее не было права голоса на выборах епископа, но имелись иные способы повлиять на их исход.
Начала Керис с епископа Анри.
Они с Мерфином отправились в Ширинг к епископу. По пути Мерфин всматривался в каждую темноволосую девушку, а когда дорога пустела, вглядывался в лес. Он продолжал искать Лоллу, но в Ширинг они добрались, так ее и не повстречав.
Епископский дворец стоял на главной площади, напротив церкви и возле Шерстяного дома. Поскольку день был не рыночный, площадь пустовала, лишь плаха, которую намеренно не убирали, напоминала, как в графстве принято поступать с теми, кто нарушает закон.
Дворец оказался скромным каменным строением с залом и часовней на первом этаже, а также вереницей рабочих комнат и частных покоев на втором. Епископ Анри обставил помещения в манере, которую Керис для себя определила как французскую. Каждая комната походила на картину. Здесь не было роскошных украшений, как во дворце Филемона в Кингсбридже, где обилие шпалер и драгоценных камней наводило на мысли о разбойничьем вертепе. Но под кровом Анри глаз радовали приятные мелочи: серебряный подсвечник на подоконнике искрился в дневном свете; старинный дубовый стол был натерт до блеска; в холодном очаге пестрели весенние цветы, а стену украшала небольшая шпалера с изображением Давида и Ионафана[103].
«Епископ Анри вовсе не был врагом, но и надежным союзником его не назовешь, – беспокойно думала Керис, пока они ждали в зале. – Скорее всего он скажет, что хотел бы подняться над кингсбриджскими склоками. Какое бы решение он ни принял, если рассуждать предельно трезво, главными для него всегда будут собственные интересы. Он не любит Филемона, но вряд ли позволит этой неприязни руководить своими действиями».
Анри вышел к ним, как обычно, в сопровождении каноника Клода. Оба как будто не старели. Анри был чуть старше Керис, а каноник – лет на десять моложе, но оба выглядели чуть ли не мальчишками. Керис часто замечала, что духовенство стареет красиво, иначе, нежели знать. Она подозревала, что причиной тому умеренность, в которой проводит жизнь большинство священнослужителей за редкими печальными исключениями. Обязанность поститься заставляла их питаться рыбой и овощами по пятницам, в дни памяти святых и весь Великий пост и – по крайней мере, на словах – запрещала напиваться. А вот знатные мужчины и их жены предавались чревоугодию, пожирали на пирах горы мяса и доблестно поглощали вино. Наверное, потому их лица становились морщинистыми, кожа шелушилась, спины сутулились, а священнослужители оставались бодрыми и сильными благодаря тихой и строгой жизни.
Мерфин поздравил Анри с поставлением в сан архиепископа Монмутского и перешел к делу.
– Приор Филемон приостановил строительство башни.
Анри намеренно равнодушно уточнил:
– По причине?
– Есть предлог и есть причина. Предлог – ошибка конструкции.
– Какая именно?
– Он утверждает, что восьмиугольный шпиль нельзя строить без опалубки. В целом это верно, но я придумал новый способ.
– А поточнее?
– Все довольно просто. Я поставлю круглый шпиль, для которого опалубка не нужна, потом обложу его снаружи тонким слоем кладки в форме восьмиугольника. На вид это будет восьмиугольный шпиль, но по конструкции – конус.
– Вы говорили об этом Филемону?
– Нет. Если я скажу, он найдет другой предлог.
– А истинная причина?
– Он хочет возвести вместо шпиля капеллу Богоматери.
– Ясно.
– Это часть его плана по проникновению в ряды высшего духовенства. В присутствии архидьякона Реджинальда он в проповеди рассуждал о недопустимости вскрытий. И поведал королевским советникам, что не возражает против обложения клира податями.
– К чему все это?
– Он хочет стать епископом Ширингским.
Анри приподнял брови.
– Нужно признать, Филемон всегда обладал упорством.
– Откуда вам об этом известно? – подал голос каноник Клод.
– От Грегори Лонгфелло.
Каноник посмотрел на Анри.
– Думаю, Грегори знает, что говорит.
«Похоже, – подумала Керис, – Анри с Клодом не предполагали в Филемоне такого честолюбия». Чтобы убедиться, что они сполна оценили всю серьезность угрозы, она добавила:
– Если Филемон добьется цели, вам как архиепископу Монмутскому придется улаживать бесконечные распри между епископом Филемоном и горожанами Кингсбриджа. Вы ведь знаете, сколько разногласий у нас было в прошлом.
– Разумеется, – подтвердил Клод.
– Рад, что мы мыслим схожим образом, – сказал Мерфин.
Размышляя вслух, Клод произнес:
– Нужно выдвинуть другого кандидата.
Керис надеялась услышать именно это.
– У нас есть кое-кто на примете.
– Кто? – спросил каноник.
– Вы.
Наступила тишина. Керис видела, что Клоду мысль понравилась. Наверняка он втайне завидовал возвышению Анри и гадал, суждено ли ему самому впредь оставаться у того в помощниках. Клод без труда справится с обязанностями епископа, он хорошо знает епархию и уже самостоятельно решает немало практических вопросов.
Но сейчас оба явно думали о своей личной жизни. Керис не сомневалась в том, что эти двое во всем, кроме церковных уз, живут как муж с женой: видела, как они целуются. Но их отношения длятся не первый десяток лет, миновали пору пылкой увлеченности, и чутье подсказывало, что мужчины готовы смириться с временной разлукой.
– Вам все равно придется работать вместе, – прибавила она.
– У архиепископа будет немало причин навещать Кингсбридж и Ширинг, – согласился Клод.
– А епископу Кингсбриджа частенько придется наведываться в Монмут, – изрек Анри.
– Быть епископом большая честь, – проговорил каноник, и его глаза озорно блеснули. – Особенно под вашим руководством, милорд архиепископ.
Анри отвернулся, делая вид, что не уловил намек в словах Клода.
– Полагаю, это блестящая мысль.
Мерфин сказал:
– Кингсбриджская гильдия поддержит Клода, это я обещаю. Но вот вам, архиепископ Анри, придется сделать представление королю.
– Конечно.
– Можно кое-что предложить? – спросила Керис.
– Будьте так любезны.
– Придумайте для Филемона другое назначение. Сделайте его, я не знаю, архидьяконом Линкольна, что ли. Подберите ему важную должность подальше отсюда.
– Здраво, – оценил Анри. – Погнавшись за двумя должностями, он ослабит свое положение на выборах. Я прослежу за ходом дела.
Клод встал.
– Все это будоражит. Вы с нами отобедаете?