– Смею предположить, что бегство в лесную обитель не пошло ему на пользу.
– Томас помогал мне, когда я был молодым строителем.
– Грустно, что Всевышний нередко забирает хороших людей и оставляет дурных.
Клод уехал на следующее утро.
Мерфин занимался повседневными делами, а потом один из возниц, вернувшийся от городских ворот, передал, что ткачиха Медж ждет на стене и хочет потолковать с Мерфином и Дэви.
– По-вашему, она купит мою марену? – спросил юноша, когда они шли по мосту.
– Надеюсь.
На самом деле Мерфин понятия не имел, что решила Медж. Вот встали они бок о бок перед запертыми воротами и запрокинули головы. Медж перегнулась через стену и крикнула:
– Откуда марена?
– Я ее вырастил, – ответил Дэви.
– А ты кто?
– Дэви из Уигли, сын Вулфрика.
– А, парнишка Гвенды?
– Да, младший.
– Что ж, я проверила твой краситель.
– Он ведь красит, правда? – возбужденно уточнил Дэви.
– Очень слабо. Ты перетирал корни целиком?
– Как же иначе?
– Нужно было снять кожуру перед помолом.
– Я не знал. – Дэви насупился. – Значит, порошок не годится?
– Говорю же, он очень слабый. Я не могу заплатить цену чистого красителя.
Дэви совсем скис, и Мерфину стало его жалко.
– Сколько у тебя получилось? – спросила Медж.
– Еще девять мешков по четыре галлона, – угрюмо ответил юноша.
– Даю полцены: три шиллинга шесть пенсов за галлон. Выйдет по четырнадцать шиллингов за мешок, ровно семь фунтов за десять мешков.
На лице Дэви отразился неподдельный восторг, и Мерфин пожалел, что Керис не видит этой радости.
– Семь фунтов! – повторил юноша.
Подумав, будто он недоволен, Медж прибавила:
– Больше дать не могу, краситель слабоват.
Для Дэви семь фунтов равнялись целому состоянию. Батраку за такие деньги приходилось трудиться несколько лет, даже по нынешним расценкам. Юноша посмотрел на Мерфина.
– Я богач!
Мерфин рассмеялся.
– Не трать все сразу.
На следующий день, в воскресенье, он сходил на утреннюю службу в маленькой церкви Святой Елизаветы Венгерской, покровительницы целителей, затем вернулся домой, взял из садовой хижины крепкую дубовую лопату, пересек мост, миновал предместье и двинулся в лес, навстречу прошлому.
Мерфин старательно вспоминал путь, которым шел тридцать четыре года назад вместе с Керис, Ральфом и Гвендой. Память отказывалась возвращаться. Тропы попадались только звериные, былые побеги превратились в могучие деревья, а давешние дубы рухнули под топорами королевских лесников. Но все-таки, к удивлению Мерфина, встречались знакомые места: журчал родник, у которого вставала на колени, чтобы напиться, десятилетняя Керис; торчала из земли скала, про которую она еще сказала, будто та упала с небес; овражек с болотистым дном, где она тогда испачкала свои башмаки, по-прежнему устрашал крутыми склонами.
Чем дальше заходил Мерфин, тем живее становились его воспоминания. За ними тогда побежал пес Хоп, а за собакой увязалась Гвенда. Было приятно вспоминать, как Керис оценила его детскую шутку, и стало стыдно оттого, что в ее присутствии он опозорился со своим самодельным луком. Вдобавок младший брат легко совладал с оружием…
Лучше всего он помнил именно Керис. В ту пору они были детьми, но Мерфина уже тогда околдовали ее быстрый ум, дерзость и ловкость, с какой она без малейших усилий встала во главе их маленькой компании. Это было не любовью, а своего рода восхищением, близким к любви.
Воспоминания отвлекали, и он сбился с пути. Возникло ощущение, что он забрел в совершенно незнакомые места, но вдруг Мерфин выбрался на поляну – и сразу понял, что пришел куда нужно. Кустарник изрядно разросся, ствол дуба стал толще прежнего, сама поляна весело пестрела летними цветами, которых не было и в помине в ноябре 1327 года. Но сомнений он не испытывал, словно глядел в лицо, которое не видел много лет: оно изменилось, но узнавалось с первого взгляда.
Тогда маленький худой мальчик прятался в кустах от верзилы, продиравшегося сквозь заросли. Изможденный, тяжело дышавший Томас прижался спиной к дубу и обнажил меч и кинжал…
Перед мысленным взором Мерфина встали события того дня. Двое мужчин в желто-зеленых блузах подступают к Томасу и требуют у него письмо. Томас отвлекает их словами, что за ними подсматривают из кустов… Мерфин тогда страшно перепугался и был уверен, что их всех убьют, но десятилетний Ральф убил одного из воинов, выказав смекалку и сноровку, которые столь хорошо послужат ему годы спустя, на войне с французами. Томас разделался со вторым нападавшим, однако получил ранение, которое в конечном счете стоило ему левой руки – вопреки или, возможно, благодаря лечению, предписанному в госпитале Кингсбриджского аббатства. А потом Мерфин помог Томасу закопать письмо.
«Вот здесь, – сказал Томас. – Прямо перед дубом».
Ныне Мерфин знал, что в письме содержалась тайна, опасная тайна, которой боялись очень знатные особы. Эта тайна оберегала Томаса, хотя ему все-таки пришлось просить убежища в монастыре, где он и провел свою жизнь.
«Если услышишь, что я умер, – сказал рыцарь маленькому Мерфину, – пожалуйста, выкопай письмо и передай священнику».
Взрослый Мерфин взялся за лопату и стал копать.
Трудно сказать, чего именно хотел от него рыцарь. Закопанное письмо охраняло Томаса от насильственной смерти, но не от кончины по естественным причинам в возрасте пятидесяти восьми лет. Желал ли рыцарь, ставший монахом, чтобы Мерфин все равно извлек письмо? Станет понятно, когда он выкопает и прочтет. Желание выяснить, о чем говорилось в письме, было непреодолимым.
Память все-таки подвела, и с первого раза Мерфин промахнулся: вырыв яму глубиной в восемнадцать дюймов, осознал свою ошибку. Старая яма уходила в землю всего на фут глубиной, это он помнил точно. Пришлось начинать сначала, взяв на несколько дюймов левее.
На сей раз он угадал. В футе от поверхности лопата наткнулась на что-то мягкое, но плотное. Мерфин отложил лопату и принялся разгребать землю пальцами. Нащупав старую, полусгнившую кожу, осторожно расчистил углубление и достал кошель: тот самый, что много лет назад висел на поясе у Томаса, вытер грязные руки о блузу и развязал кошель.
Внутри лежал мешочек из промасленного сукна, целый и невредимый. Мерфин ослабил завязки и, сунув пальцы внутрь, вытащил пергаментный свиток, запечатанный восковой печатью.
Он старался действовать осторожно, однако печать раскрошилась от легкого прикосновения. Мерфин медленно развернул свиток. Тот пролежал в земле тридцать четыре года, но сохранился на удивление хорошо.
Сразу стало понятно, что это не документ, а личное письмо. Почерк, старательные каракули, явно принадлежал знатному человеку, обученному грамоте, а не опытному, набившему руку писцу.
Мерфин начал читать. В первых строках говорилось:
«От Эдуарда, второго с этим именем короля Англии, из замка Беркли, писано рукою его верного слуги сэра Томаса Лэнгли. Возлюбленному старшему сыну Эдуарду, королевское приветствие и отцовская любовь».
Мерфин испугался. Значит, это письмо от прежнего короля нынешнему. Его рука, державшая пергамент, дрогнула, он огляделся, словно опасаясь, что кто-то может наблюдать за ним из кустов.
«Мой возлюбленный сын, скоро ты услышишь, что я умер. Знай, что это неправда».
Мерфин нахмурился. Такого он совсем не ожидал.
«Твоя мать, королева, супруга моего сердца, развратила и сбила с пути истинного Роланда, графа Ширинга, и его сыновей, подославших сюда убийц, но меня предупредил Томас, и убийцы были умерщвлены».
Значит, Томас не убивал короля, а наоборот, спас.
«Твоя мать, не преуспев в своем намерении покончить со мною, непременно попытается сделать это снова, ибо она вместе со своим прелюбодеем не может чувствовать себя в безопасности, покуда я жив. Посему я поменялся одеждою с одним из убитых злоумышленников, мужчиной моего сложения и облика, и подкупил нескольких человек, дабы они поклялись, что мертвое тело принадлежит королю. Твоя мать, конечно, поймет правду, когда увидит тело, но будет молчать, ибо, признанный мертвым, я ей не опасен и ни один мятежник или алчущий власти соперник не сможет воспользоваться моей поддержкой».
Мерфин оторопел от изумления. Народ думает, что Эдуард II умер, а он одурачил всю Европу.
Но что с королем сталось впоследствии?
«Не стану тебе говорить, куда направляюсь, но знай, что я намерен оставить королевство Англия и не возвращаться сюда. Молю Бога о том, чтобы мне довелось увидеть тебя, сын мой, прежде чем умру».
Почему Томас закопал письмо, почему не стал его доставлять? Он боялся за собственную жизнь и воспринимал это письмо как надежную защиту. Королева Изабелла объявила о смерти супруга, и ей не оставалось ничего другого, кроме как заручиться молчанием тех немногих, кто знал правду. Мерфину припомнилось, что, еще когда он был подростком, графа Кента обвинили в измене и обезглавили лишь за то, что сказал, будто бы Эдуард II жив.
Изабелла подослала убийц к Томасу, у самого Кингсбриджа они нагнали его, но Томас избавился от них, при помощи десятилетнего Ральфа. Впоследствии он, должно быть, пригрозил раскрыть обман, и у него имелось доказательство – письмо прежнего короля. Выходит, тем вечером, истекая кровью в госпитале Кингсбриджского аббатства, Томас торговался с королевой, точнее, с ее людьми – графом Роландом и его сыновьями. Он обещал сохранить все в тайне, если ему позволят уйти в монахи. В монастыре он мог считать себя в безопасности, а на случай, если королеве вздумается нарушить соглашение, упомянул, что письмо спрятано в надежном месте и будет предано огласке после его смерти. Следовательно, королеве пришлось сохранить ему жизнь.
Старый аббат Антоний наверняка кое-что знал об этом и, умирая, открылся матери Сесилии, которая в свою очередь на смертном одре поведала какую-то часть истории Керис. «Люди могут хранить тайны десятилетиями, – думал Мерфин, – но на пороге смерти что-то побуждает их говорить правду». Керис видела другую улику – хартию, по которой Линн-Грейндж передавался во владение аббатства при условии, что Томаса примут монахом. Теперь Мерфин сообразил, почему неуместное любопытство Керис вызвало такое неу