Он пригласил Филиппу и мальчиков на обед. Все вместе они покинули аббатство и двинулись по мосту навстречу веренице тянувшихся на ярмарку груженых повозок, пересекли остров Прокаженных и через сад вошли в дом.
На кухне сидела Лолла.
Увидев отца, она залилась слезами. Мерфин обнял ее, позволяя выплакаться на своем плече. Где бы она ни пропадала, за время отсутствия девушка явно отвыкла мыться: от нее несло, как от свинарника, – но Мерфин был слишком счастлив, чтобы обращать на это внимание.
Добиться от дочери вразумительных слов удалось не сразу.
– Они все умерли! – Лолла опять зарыдала, а когда успокоилась, то заговорила более внятно: – Все умерли, – повторила она, сдерживая рыдания. – Джейк и Бойо, Нетти и Хэл, Джоуни, Чоки и Хорек, все по очереди. Что я ни делала, ничего не помогло!
«Значит, – догадался Мерфин, – они жили в лесу, изображая из себя нимф и пастухов». Постепенно Лолла поделилась подробностями. Парни ходили на охоту, добывали оленя, порой исчезали на целый день и возвращались с бочонком вина и хлебом. Лолла уверяла, что они покупали припасы, но Мерфин почти не сомневался, что парни грабили путников. Почему-то Лолле мнилось, что так можно жить вечно; она не думала, что зимой все переменится. Но конец этой идиллии положила не стужа, а чума.
– Мне было так страшно, – продолжила Лолла, – мне хотелось к Керис.
Джерри и Роли слушали разинув рот. Мальчики обожали старшую двоюродную сестру. Пускай она возвратилась домой в слезах, эти приключения лишь возвысили ее в их глазах.
– Я больше так не хочу! Мои друзья болели и умирали, а я ничем не могла помочь.
– Прекрасно тебя понимаю, – ответила Керис. – Я чувствовала то же самое, когда умирала моя мама.
– Ты научишь меня лечить людей? Хочу помогать им, как ты, а не просто распевать гимны и показывать картины с ангелами. Хочу понимать про кости и про кровь, про травы и остальное, от чего людям становится лучше. Хочу уметь что-нибудь делать, когда человек заболевает.
– Конечно, научу, если хочешь, – отозвалась Керис. – С большим удовольствием.
Мерфин опешил: уже несколько лет Лолла бунтовала и капризничала. Отчасти ее мятеж проистекал из нежелания уважать мачеху – и порадовался случившейся перемене. Это, пожалуй, стоило всех тех беспокойств, что выпали на отцовскую долю.
На кухню зашла монахиня и обратилась к Керис:
– У маленькой Анни Джонс припадок, мы не можем понять, что с ней. Вы не осмотрите ее?
– Конечно.
– Можно я пойду с тобой? – спросила Лолла.
– Нет. Вот твой первый урок: нужно быть чистой. Иди помойся, а завтра присоединишься ко мне.
Когда Керис уходила, появилась ткачиха Медж и угрюмо спросила:
– Слыхали новости? Филемон вернулся.
В то же воскресенье Дэви и Амабел повенчались в маленькой церкви в Уигли.
Леди Филиппа позволила справить свадьбу в господском доме. Вулфрик забил свинью и зажарил ее целиком на костре во дворе. Дэви прикупил сладкой смородины, Аннет запекла ягоды в булочках. Эля не было – бо́льшая часть урожая ячменя сгнила в полях из-за нехватки рабочих рук, – но Филиппа отпустила Сэма домой с бочкой сидра.
Гвенда до сих пор ежедневное вспоминала о случившемся в охотничьем домике. Каждую ночь, лежа без сна, она глядела в темноту и видела Ральфа с ее ножом во рту: рукоять торчит между коричневыми зубами, а в груди – меч Сэма, пригвоздивший графа к стене.
Когда они с сыном извлекли свое оружие: брезгливо вытащили меч и нож, и тело Ральфа упало на пол, как бы само собой создалось впечатление, будто двое мертвых мужчин закололи друг друга. Гвенда испачкала в крови их чистые клинки и оставила оба лежать рядом с телами. Снаружи она ослабила привязи лошадей, чтобы те могли пастись привольнее и не умерли от голода, пока кто-нибудь на них не наткнется, после чего они с Сэмом ушли.
Коронер графства сначала заподозрил в убийстве разбойников, но в конце концов пришел к тому умозаключению, на которое и рассчитывала Гвенда. Никто не посчитал причастными ни ее саму, ни Сэма: они благополучно ускользнули от наказания.
Сэму она изложила усеченную предысторию событий, развязка которых наступила в охотничьем домике. Сказала, что Ральф впервые попытался ее изнасиловать и угрожал убить, если она будет сопротивляться. Сэм терзался из-за того, что поднял руку на графа, но не сомневался в правоте своих действий. Гвенде стало ясно, что у него и вправду нрав воина: он и впредь не будет сожалеть, если ему придется убивать.
Сама она тоже нисколько не жалела, пусть частенько испытывала отвращение, вспоминая случившееся. Она убила Алана Фернхилла и добила Ральфа, но в ее душе не было места угрызениям совести. Без этих двоих мир стал чуточку лучше. Ральф умер в мучениях, сознавая, что сердце ему пронзил собственный сын, и ровно такой участи он и заслуживал. Гвенда не сомневалась, что со временем картина убийства перестанет донимать ее по ночам.
Она решительно выбросила воспоминания из головы и оглядела зал господского дома, где веселились жители Уигли.
Свинью уже слопали, мужчины допивали остатки сидра. Аарон Эпплтри достал волынку. Со смертью Перкина, отца Аннет, деревня лишилась барабанщика. «Быть может, – подумалось Гвенде, – отныне барабанщиком будет Дэви».
Вулфрика потянуло в пляс, как всегда во хмелю. Гвенда составила ему пару в первом круге, заливисто смеялась, стараясь подстроиться под его козлиные прыжки. Он подхватил ее, подкинул в воздух, затем прижал к себе и поставил на землю только для того, чтобы вновь запрыгать и закружить по залу. Он не попадал в лад с музыкой, но его задор и напор были поистине заразительными. Потом Гвенда сказала, что устала, и Вулфрик увлек в круг свою новоиспеченную невестку Амабел, а следом, разумеется, позвал Аннет.
Его взгляд упал на нее, едва умолкла музыка и Амабел выскользнула из его рук. Аннет сидела на скамье у стены зала. На ней было зеленое платье, по-девичьи короткое, обнажавшее стройные лодыжки. На новый наряд она поскупилась, но расшила лиф желтыми и розовыми цветами. Как обычно, несколько локонов выбивались из ее прически и игриво падали на лоб. Она выглядела на двадцать лет старше своего платья, но словно не замечала этого, как не замечал и Вулфрик.
Гвенда улыбнулась, когда они пустились в пляс. Ей хотелось казаться счастливой и беззаботной, однако она сообразила, что со стороны ее улыбка мнится гримасой, и бросила притворяться, отвела взор от мужа и стала наблюдать за Дэви с Амабел. Быть может, дочь с годами не превратится в мать. Амабел переняла, конечно, кое-что из кокетливых ужимок Аннет, но Гвенда ни разу не видела, чтобы девушка откровенно заигрывала с мужчинами, а прямо сейчас ее явно не занимал никто, кроме мужа.
Оглядев зал, Гвенда высмотрела своего второго сына. Сэм что-то рассказывал компании молодых парней, размахивал руками, как бы натягивал поводья мнимого коня, делал вид, что чуть не упал. Его завороженно слушали. Деревенские парни, возможно, завидовали его удаче – не каждому ведь выпадало стать оруженосцем.
Сэм до сих пор обретался в Эрлкасле. Леди Филиппа продолжала содержать бо́льшую часть сквайров и воинов покойного графа, чтобы ее сыну Джерри было с кем ездить верхом и охотиться, обучаться владению мечом и копьем. Гвенда надеялась, что при Филиппе Сэм сделается мудрее и милосерднее, чем стал бы при Ральфе.
Больше ничего интересного вокруг не происходило, и взгляд Гвенды вновь переместился на мужа и женщину, по которой тот когда-то сходил с ума. Как она и опасалась, Аннет вознамерилась сполна воспользоваться воодушевлением и опьянением Вулфрика: соблазнительно улыбалась, когда расходилась с ним в круге, а когда сближались, льнула к нему всем телом. «Липнет, как мокрая сорочка», – подумала Гвенда.
Пляска все не заканчивалась. Аарон Эпплтри наяривал на волынке одну и ту же зажигательную мелодию. Гвенда хорошо знала своего мужа и приметила в его глазах тот блеск, который появлялся всякий раз, когда ему не терпелось возлечь с нею. Аннет отлично знала, что делает. Изнывая от холодной ярости и стараясь не показать этого, Гвенда заерзала на скамье. Когда же треклятая музыка стихнет?
Наконец волынка умолкла после особенно затейливой рулады. К тому мгновению Гвенда уже вся извелась от негодования и сказала себе, что нужно угомонить Вулфрика, усадить рядом с собой. Остаток гуляний он будет под присмотром, и никаких неприятностей не случится.
Тут Аннет, покуда он не убрал рук с ее талии, встала на цыпочки, запрокинула голову и быстро, но крепко поцеловала прямо в губы.
Терпение Гвенды переполнилось. Она сорвалась со скамьи и метнулась к мужу через весь зал. Когда она пробегала мимо молодых, Дэви заметил выражение лица матери и попытался ее задержать, но она увернулась, подскочила к Вулфрику, который продолжал пялиться на Аннет и глупо улыбаться, и пальцем ткнула соперницу в плечо.
– Отстань от моего мужа! – потребовала она громко.
– Гвенда, послушай… – начал было Вулфрик.
– А ты молчи и держись подальше от этой шлюхи.
Глаза Аннет опасно сверкнули.
– Шлюхам платят вовсе не за танцы.
– Уж кому, как не тебе, знать, за что им платят!
– Да как ты смеешь!
Вмешались Дэви и Амабел.
– Пожалуйста, мама, не надо скандалов, – попросила девушка.
– Это не я. Это все Гвенда.
– А кто тут обольщает чужого мужа? – не унималась та.
– Мама, не порть мою свадьбу, – проговорил Дэви.
Гвендой овладела такая ярость, что ей было уже все равно.
– Опять она за свое! Вроде как отшила его двадцать лет назад, да так и не отстала!
Аннет заплакала, но Гвенда ничуть не удивилась: эти слезы были всего-навсего очередной уловкой.
Вулфрик потянулся было погладить Аннет по плечу, но Гвенда его осадила:
– Не прикасайся к ней!
Он отдернул руку, будто обжегшись.
– Ты ничего не понимаешь, – выдавила Аннет сквозь всхлипывания.
– Еще как понимаю.
– Нет, не понимаешь. – Аннет утерла слезы и одарила Гвенду на удивление спокойным и честным взглядом. – Ты не понимаешь, что победила. Он твой. Знала бы ты, как он тобой восхищается, как тебя ценит и уважает. Видела бы, как он смотрит на тебя, когда ты разговариваешь с другими.