Гвенда растерялась.
– Ну… – Она замолчала, слова не шли с языка.
– Он что, заглядывается на молоденьких? – продолжала Аннет. – Или гуляет от тебя? Сколько ночей за последние двадцать лет вы провели врозь? Две? Три? Разве ты не видишь, что он будет любить тебя до гробовой доски?
Гвенда поглядела на Вулфрика и вдруг осознала, что Аннет права. Это было очевидно всем, и ей самой тоже, стоило лишь задуматься. Она попыталась вспомнить, из-за чего так разозлилась на Аннет, но почему-то память упорно подводила.
Пляски прекратились, Аарон отложил волынку. Все, кто пришел на свадьбу, собрались вокруг двух женщин, матерей новобрачных.
– Я была глупой и самовлюбленной девчонкой, – призналась Аннет. – Натворила дел, упустила лучшего на свете мужчину. А ты его забрала. Да, порой меня одолевает искушение притвориться, будто все сложилось бы иначе, будто он мой. Вот я и улыбаюсь ему, глажу по руке, а он добр ко мне, потому что знает, что разбил мое сердце.
– Ты сама его себе разбила, – проворчала Гвенда.
– Верно. А тебе повезло, что я оказалась такой дурой.
Гвенду как обухом по голове ударило. Она никогда не думала, что Аннет тоскует. В ее глазах та всегда рисовалась грозной соперницей, строящей козни и норовящей украсть Вулфрика. Но сколько лет минуло, а муж все при ней…
– Знаю, тебя злит, когда Вулфрик добр со мною, – говорила Аннет. – Я бы рада пообещать, что такого впредь не случится, но мне ведомы мои слабости. Будешь и дальше меня ненавидеть за это? Не позволяй своей ненависти испортить свадьбу и отравить радость ожидания внуков, которых мы обе хотим. Хватит видеть во мне заклятого врага, лучше смотри на меня, как на непутевую сестру, которая доставляет хлопоты и раздражает, но остается близким человеком.
Вот же… Гвенда всегда считала, что у Аннет хорошенькое личико и пустая голова, но сейчас дочь Перкина оказалась мудрее, и Гвенде стало стыдно.
– Не знаю, – проговорила она. – Попробую, наверное.
Аннет шагнула вперед и поцеловала Гвенду в щеку, и та ощутила ее слезы на своем лице.
– Спасибо, – сказала Аннет.
Помедлив, Гвенда обняла ее за костлявые плечи и прижала к себе.
Все вокруг закричали и захлопали в ладоши.
Мгновение спустя вновь зазвучала музыка.
В начале ноября Филемон отслужил благодарственный молебен по случаю окончания чумы. На службу приехал архиепископ Анри с каноником Клодом, также прибыл сэр Грегори Лонгфелло.
«Должно быть, Грегори явился в Кингсбридж известить, кого именно король желает видеть епископом», – думал Мерфин. Конечно, законник поведает братии, что выбор короля вот таков, а монахи вольны избрать этого человека или кого-то другого, однако обычно в монастырях голосовали за тех, на кого указывал король.
По лицу Филемона ничего прочесть не удалось, и Мерфин предположил, что Грегори еще не объявил о королевском решении. Это решение для них с Керис было судьбоносным. Если должность достанется Клоду, их мытарства закончатся, ибо тот умерен и разумен, но если епископом станет Филемон, им предстоят долгие годы склок и судебных тяжб.
Вел службу Анри, но проповедь читал Филемон. Он возблагодарил Всевышнего за отклик на молитвы кингсбриджских монахов и за избавление города от наихудших проявлений чумы. Настоятель ни словом не обмолвился о том, что монахи бежали в обитель Святого Иоанна-в-Лесу, бросив горожан на произвол судьбы, и не упомянул о том, что Керис и Мерфин помогли Господу отозваться на молитвы, на полгода закрыв городские ворота. Из проповеди следовало, что Кингсбридж спас Филемон.
– У меня кровь закипает, – проронил Мерфин, даже не пытаясь понизить голос. – Он все выворачивает наизнанку!
– Успокойся, – ответила Керис. – Бог ведает правду, и люди тоже. Филемон никого не одурачит.
Да, она была права. После сражения воины победившей стороны всегда возносили хвалу небесам, но это не мешало им улавливать разницу между плохим и хорошим полководцами.
После службы олдермена пригласили отобедать во дворце приора с архиепископом. Место Мерфина оказалось рядом с каноником Клодом. Едва отзвучала благодарственная молитва и начались застольные беседы, Мерфин тихо, но настойчиво поинтересовался у Клода:
– Архиепископ уже знает, кого выбрал король?
Клод чуть заметно кивнул.
– Вас?
Ответом было новое движение головой.
– Значит, Филемона?
Последовал новый кивок.
Сердце Мерфина упало. Почему король выбрал невежду и труса Филемона, почему предпочел его такому человеку, ученому и разумному, как Клод? Впрочем, ответ ему был известен: Филемон умело сыграл на своих преимуществах.
– Грегори уже сообщил монахам?
– Нет. – Клод наклонился к Мерфину. – Думаю, Филемона он известит лично сегодня вечером после ужина, а завтра уведомит братию на общем собрании.
– Получается, у нас есть время до конца дня.
– Время для чего?
– Чтобы изменить его мнение.
– У вас не выйдет.
– Я попытаюсь.
– Это бессмысленная затея.
– Не забудьте, я теряю все.
Мерфин ковырял еду, но почти ничего не ел: ему не терпелось дождаться, когда архиепископ встанет из-за стола. Едва это случилось, он заговорил с Грегори:
– Прогуляйтесь со мною в собор, я бы хотел пообщаться с вами относительно того, что, как мне кажется, будет для вас полезно.
Лонгфелло утвердительно кивнул.
Бок о бок они прошли по нефу. Мерфин удостоверился, что поблизости нет никого, кто мог бы их подслушать, набрал в грудь воздуха. То, что он собирался сделать, было чрезвычайно опасно. Его замысел состоял в том, чтобы переубедить короля. Если не выгорит, его могут обвинить в измене и казнить.
– Долгое время ходили слухи, – начал он, – что где-то в Кингсбридже имеется некий документ, каковой король желал бы уничтожить.
Не изменившись в лице, Грегори ответил:
– Продолжайте.
Этот короткий ответ был равнозначен подтверждению догадок Мерфина.
– Упомянутое письмо находилось в распоряжении рыцаря, который недавно скончался.
– Неужели? – изумленно воскликнул Грегори.
– Вам, очевидно, доподлинно известно, о чем я говорю.
Лонгфелло ответил как истинный законник:
– Допустим, что да, но я ничего не признаю.
– Я бы хотел оказать услугу его величеству и вернуть ему этот документ, что бы там ни было написано.
Мерфин отлично знал, о чем говорилось в письме, но счел необходимым прикинуться несведущим перед Грегори.
– Король будет признателен.
– В какой степени?
– Что у вас на уме?
– Епископ, который жителям Кингсбриджа милее Филемона.
Лонгфелло пристально посмотрел на Мерфина:
– Пытаетесь угрожать королю Англии?
Мерфин сознавал, что вступает на зыбкую почву.
– Мы в Кингсбридже – торговцы и ремесленники. – Он старался говорить ровно и убедительно. – Мы покупаем, продаем, заключаем сделки. Я предлагаю вам сделку. Хочу кое-что продать и называю свою цену. Это не угроза, не принуждение. Не ищите в моих словах иной подоплеки. Не хотите приобретать мой товар, значит, говорить не о чем.
Дошли до алтаря, и Грегори воззрился на распятие. Мерфин точно знал, о чем думает законник: следует ли арестовать его, доставить в Лондон и пытать до тех пор, пока не выдаст местонахождение документа, или будет проще и удобнее для короля назначить епископом Кингсбриджа другого человека?
Наступило долгое молчание. В соборе было холодно, и Мерфин поплотнее закутался в плащ.
Наконец Лонгфелло спросил:
– Где письмо?
– Недалеко. Я отведу вас туда.
– Хорошо.
– Что насчет сделки?
– Если мы говорим об одном и том же документе, я выполню вашу просьбу.
– Епископом станет каноник Клод?
– Да.
– Спасибо. Нам придется немного углубиться в лес.
Как и прежде, бок о бок, они прошли по главной улице, через мост; дыхание клубами вырывалось изо ртов. Зимнее солнце почти не грело. На сей раз Мерфин отыскал дорогу в лесу намного быстрее, поскольку проходил этим путем совсем недавно. Он легко нашел родник, большой камень и болотистый овражек. Вскоре добрались до поляны с могучим дубом, и Мерфин направился прямиком к тому месту, где закопал свиток.
Им овладело смятение: здесь явно кто-то побывал.
В прошлый раз он тщательно разровнял землю и набросал сверху листья, но тайник все же нашли. Около пустой ямы в фут глубиной высилась кучка свежевыкопанной земли. А сама яма пустовала.
– Вот черт, – проговорил Мерфин, не веря своим глазам.
– Надеюсь, это не какая-то шарада, – изрек Грегори.
– Дайте подумать, – процедил Мерфин и принялся рассуждать вслух: – Об этом укрытии знали всего два человека. Я не говорил никому, значит – сказал Томас: перед смертью ослабел рассудком и выбалтывал все подряд.
– Кому он мог сказать?
– Последние несколько месяцев Томас провел в обители Святого Иоанна-в-Лесу, куда монахи никого не пускали. Выходит, он открылся монаху.
– Сколько тут монахов?
– Около двух десятков. Но мало кто из них способен понять важность стариковского лепета по поводу какого-то спрятанного письма.
– Допустим. Но где же письмо сейчас?
– Кажется, я знаю. Следуйте за мною.
– Хорошо.
Они двинулись обратно в город. Когда пересекали мост, солнце закатывалось за остров Прокаженных. Вернулись в сумрачный собор, прошли в юго-западную башню и поднялись по узкой винтовой лестнице в маленькую комнатку, где хранились наряды для мистерий.
Мерфин не был здесь одиннадцать лет, однако пыльные кладовки обыкновенно не меняются, в особенности в соборах, и эта не являлась исключением. Он нащупал нужный камень в стене и вытянул наружу.
Все сокровища Филемона лежали в углублении, в том числе вырезанное на дереве любовное послание. Теперь к ним добавился мешочек из промасленного сукна. Мерфин развязал его и извлек свиток тонкого пергамента.
– Я так и думал, – сказал он. – Филемон выудил тайну из Томаса, когда тот впал в слабоумие.