«Притворяются, что узнали случайно, – подумал Мерфин. – Но на самом деле все спланировали заранее». Он сплюнул кровь и ответил:
– Обесчестил? Она не была девушкой!
Элфрик замахнулся вновь. Мерфин сумел увернуться, однако брусок болезненно задел его по плечу.
Элис не унималась:
– Как ты мог поступить так с Керис? Моя бедная сестренка! Когда она об этом узнает, это разобьет ей сердце.
Мерфин не замедлил уколоть в ответ:
– А ты, конечно, поспешишь ей сообщить, сволочь.
– Знай, ты не сможешь жениться на Гризельде тайно! – воскликнула Элис.
– Жениться? – Мерфин изумился. – Я не собираюсь на ней жениться. Да она меня ненавидит!
Тут из дома вышла Гризельда.
– Я не хочу выходить за тебя замуж. Но мне придется. Я беременна.
Мерфин уставился на нее.
– Это невозможно. Мы были близки всего один раз.
Элфрик грубо рассмеялся:
– Достаточно и одного раза, олух ты этакий.
– Я не женюсь на ней.
– Значит, вылетишь вон. – Мастер был непреклонен.
– Вы этого не сделаете.
– Почему же?
– Да плевать! Я на ней не женюсь.
Элфрик отложил брусок и взялся за топор.
– Боже милостивый! – вырвалось у Мерфина.
Элис сделала шаг вперед.
– Элфрик, только не убивай.
– Отойди, женщина. – Мастер вскинул топор.
Мерфин на четвереньках быстро пополз по двору, страшась за свою жизнь.
Элфрик опустил топор, но не на Мерфина, а на дверь.
– Не-ет! – завопил юноша.
Острое лезвие вонзилось в лицо длинноволосой девы и расщепило его надвое.
– Прекратите! – вскричал Мерфин.
Элфрик вновь занес топор и с силой опустил. Дверь раскололась.
Мерфин вскочил на ноги. К своему стыду, он ощутил слезы на щеках.
– Вы не имеете права! – Хотелось кричать во весь голос, но с губ срывался разве что шепот.
Элфрик поудобнее взял топор и повернулся к подмастерью.
– Отойди, козявка, не искушай меня.
Мерфин углядел в его глазах безумный блеск и отступил.
Элфрик обрушил топор на дверь.
Мерфин стоял и смотрел, а по щекам текли слезы.
11
Две собаки, Скип и Скрэп, весело приветствовали друг друга. Хоть и из одного помета, они заметно различались. Скип был кобельком коричневого окраса, а Скрэп – маленькой черной сукой. Тощий и подозрительный к чужакам Скип выглядел обыкновенной деревенской псиной, зато обитавшая в городе Скрэп рядом с ним казалась упитанной и довольной жизнью.
Прошло десять лет с тех пор, как Гвенда выбрала Скипа на полу комнаты в большом доме торговца шерстью, в день, когда умерла мать Керис. За это время девочки крепко сдружились. Правда, виделись они всего пару-тройку раз в год, но при встречах рассказывали друг другу все. Гвенда чувствовала, что может поделиться с подругой чем угодно, и ее слова не дойдут ни до родителей, ни до кого другого в Уигли. Она рассчитывала, что такое отношение взаимно; вдобавок сама она с другими кингсбриджскими девчонками не общалась, а значит, не могла по неосторожности ляпнуть что-нибудь не то.
Гвенда явилась в Кингсбридж в пятницу ярмарочной недели. Ее отец Джоби отправился на торг перед собором продавать шкурки белок, пойманных в лесу возле Уигли. Гвенда же двинулась прямиком к дому Керис, где и состоялось свидание двух собак.
Как всегда, заговорили про мужчин.
– Мерфин ходит какой-то странный, – сказала Керис. – В воскресенье все было хорошо, мы целовались, а в понедельник уже отводил глаза.
– Он в чем-то виноват, – тут же решила Гвенда.
– Может, дело в Элизабет Клерк? Она всегда на него заглядывалась, хотя сама холодная, как ледышка, и вообще слишком старая.
– А ты с Мерфином уже это делала?
– Делала что?
– Ну, то самое… В детстве я называла это хрюканьем, ведь взрослые будто хрюкают, когда этим занимаются.
– Ах это… Нет, еще нет.
– Почему?
– Не знаю…
– Ты не хочешь?
– Хочу, но… Скажи, ты вот готова всю жизнь подчиняться мужским приказам?
Гвенда пожала плечами.
– Не то чтобы мне это нравилось, но я как-то не задумывалась.
– А что насчет тебя? Ты это уже делала.
– Толком нет. Пару лет назад я позволила одному парню из соседней деревни, просто чтобы узнать, каково это… Чувство приятное, в животе тепло, будто вина напилась. Было всего один раз. Но вот Вулфрику я бы разрешила, стоит ему поманить.
– Вулфрику? Ба, ну ты даешь, подруга!
– Угу. Да, я знаю его с детства, он дергал меня за волосы и удирал, чтобы не получить сдачи. А тут, вскоре после Рождества, он вошел в храм, и я вдруг поняла, что мальчишка Вулфрик стал мужчиной. Не просто мужчиной, а очень, очень красивым. У него на волосах лежал снег, а горло прикрывал шарф горчичного оттенка. Он весь будто светился!
– Ты его любишь?
Гвенда вздохнула. Она не знала, как точнее описать свои чувства. «Любовь» слишком простое слово. Она постоянно думала о Вулфрике и не представляла, как будет жить без него. Мечтала похитить его и запереть где-нибудь в лачуге, далеко в лесу, чтобы он не смог убежать.
– Твое лицо все сказало, – сама себе ответила Керис. – А он что?
Гвенда покачала головой.
– Он даже не заговаривает со мною. Хоть бы сделал что-нибудь, показал, что знает, кто я такая, пусть всего-навсего та, кого он когда-то дергал за волосы. Но Вулфрик втюрился в Аннет, дочь Перкина. Самовлюбленная корова, а он ее обожает. Их отцы – самые богатые крестьяне в нашей деревне. Перкин разводит и продает несушек, а у отца Вулфрика пятьдесят акров земли.
– Звучит как-то безнадежно.
– Не знаю. Почему безнадежно? Аннет может умереть. Вулфрик может вдруг понять, что всегда любил меня. Мой отец может стать графом и приказать ему жениться на мне.
Керис снова улыбнулась.
– Ты права. Любовь никогда не бывает безнадежной. Мне хочется посмотреть на твоего Вулфрика.
Гвенда встала.
– Я надеялась, что ты так скажешь. Пойдем поищем.
Девушки вышли из дома, собаки помчались за ними следом. Потоки дождя, заливавшие город в начале недели, сменились редкими ливнями, но главная улица по-прежнему утопала в грязи. Благодаря ярмарке эта грязь мешалась с лошадиным навозом, гнилыми овощами и всевозможным мусором и отходами, оставленными тысячами посетителей.
Пока шлепали по омерзительным лужам, Керис справилась у подруги, как дела дома.
– Корова сдохла, – ответила Гвенда. – Нужна новая, но я понятия не имею, где отец собирается взять денег. Ему нечего продавать, кроме беличьих шкурок.
– Коровы в этом году по двенадцать шиллингов, – озабоченно заметила Керис. – Это сто сорок четыре серебряных пенни. – Ей не составляло труда посчитать в уме: у Буонавентуры Кароли она научилась арабскому счету и уверяла, что так считать проще.
– Последние несколько зим мы продержались только на этой корове, особенно малыши.
К своему несчастью, Гвенда хорошо знала, что такое настоящий голод. Даже с молоком от коровы четыре ребенка мамаши поумирали. Неудивительно, что Филемон так рвался стать монахом: чем не пожертвуешь, чтобы иметь сытную еду каждый день.
Керис просила:
– Что собирается делать твой отец?
– Что-нибудь. Корову украсть трудно, в мешок ее не засунешь, но он наверняка что-нибудь придумает.
На самом деле особой уверенности Гвенда не испытывала. Отец нечист на руку, но не блещет умом. Чтобы достать новую корову, он пойдет на все, и законы ему не указ, но кто сказал, что у него получится?
Девушки прошли в ворота аббатства и очутились на обширной ярмарке. После пяти дней непогоды мокрые торговцы выглядели донельзя расстроенными. Еще бы – промочили товары под дождем почти без всякой выгоды.
Гвенде было не по себе. Они с Керис редко говорили о разнице в достатке двух семейств. При каждой встрече Керис тихонько давала ей что-нибудь с собою: сыр, копченую рыбу, отрез сукна или кувшин меда. Гвенда неизменно благодарила – она и вправду была благодарна, – но больше никак не проявляла своих чувств. Когда папаша пытался заставить дочь воспользоваться доверием Керис и обокрасть ее, Гвенда отговаривалась тем, что тогда не сможет больше заходить в гости, а так два-три раза в год она обязательно что-нибудь да приносит в дом. Даже отец вынужден был признать разумность этого довода.
Гвенда поискала глазами лоток, с которого Перкин обычно продавал кур. Поблизости должна быть Аннет, а где Аннет, там обязательно будет Вулфрик. Она оказалась права в своих догадках. Вон Перкин, толстый и хитрый, подобострастный с покупателями и грубый со всеми остальными. Аннет лучезарно улыбалась, расхаживая с подносом яиц в руках. Платье туго натянуто на груди, пряди светлых волос выбивались из-под шапки и ниспадали завитками на румяные щеки и длинную шею. А вон и Вулфрик, похожий на архангела, что ненароком спустился на землю и по ошибке затесался среди людей.
– Вон он, – пробормотала Гвенда. – Тот высокий с…
– Я поняла, – перебила Керис. – Так хорош, что хочется съесть.
– Теперь ты меня понимаешь.
– Он не слишком молод?
– Ему шестнадцать, мне восемнадцать. Аннет тоже восемнадцать.
– Ясно.
– Знаю, что ты думаешь, – проговорила Гвенда. – Он чересчур хорош для меня.
– Вовсе нет…
– Красивые мужчины никогда не влюбляются в уродок, ведь так?
– Ты не уродка…
– Я видела себя в зеркале. – Воспоминание было болезненным, и девушка поморщилась. – Расплакалась, когда поняла, на что похожа. У меня большой нос и глаза сидят слишком близко. Как у отца.
Керис возразила:
– У тебя красивые карие глаза и чудесные густые волосы.
– Но с ним мы не пара.
Вулфрик стоял боком к подругам, как бы намеренно выставляя напоказ свой точеный профиль. Обе девушки восхищенно любовались юношей, затем он повернулся, и Гвенда разинула рот. Другая половина его лица выглядела сплошным синяком и распухла, а глаз не открывался.
Девушка подбежала к Вулфрику:
– Что случилось?
Юноша вздрогнул от неожиданности.