Подруга рассмеялась.
– Вот это я люблю! Надо верить в себя.
Девушки направились обратно на ярмарку. Гвенда решила для начала выяснить, где остановился Вулфрик. Его семья слишком зажиточна, чтобы пользоваться бесплатным ночлегом в аббатстве. Скорее всего они ночуют на постоялом дворе. Можно, конечно, словно ненароком спросить у него или у его брата, дескать, просто интересно, какой из постоялых дворов города самый лучший.
Мимо прошел монах, и Гвенда вдруг спохватилась, что не навестила брата и даже до сих пор о том не вспоминала. Ей стало стыдно. Отец отказывался встречаться с Филемоном – мужчины ненавидели друг друга уже многие годы, – но девушка любила брата. Знала, что он хитрый, злонамеренный и все время врет, но была уверена, что и он ее любит, – ведь им довелось пережить вместе много голодных зим. Что ж, обязательно сходит к нему, когда найдет Вулфрика.
Не успели они с Керис дойти до ярмарки, как им встретился отец Гвенды.
Джоби стоял возле монастырских ворот, у таверны «Колокол». Рядом с ним был мужчина в желтой блузе, неприятный даже на вид и с мешком за спиной. На веревке папаша держал корову бурой масти.
Отец кивнул Гвенде:
– Я нашел корову.
Дочь присмотрелась к животному: похоже, двухлетка, худая и с норовом, судя по взгляду, но вроде здоровая.
– Кажется, сгодится.
– Это Сим-торгаш. – Папаша ткнул большим пальцем в мужчину в желтой блузе.
Торгашами звались те, кто ходил от деревни к деревне, торгуя вразнос всякими мелочами – иглами, пряжками, ручными зеркалами и гребнями. Возможно, эту корову Сим где-то украл, но отца такое не остановит, если цена подходящая.
Гвенда спросила:
– А где ты взял деньги?
– Вообще-то она не за деньги, – ответил папаша с кривой усмешкой.
Гвенда поняла: отец что-то задумал.
– А за что?
– Это как бы обмен.
– Что же ты отдаешь ему за корову?
– Тебя.
– Не говори ерунды.
Тут на нее накинули веревочную петлю и затянули на теле так, что руки оказались прижатыми к бокам. Девушка растерялась: это было немыслимо, – попыталась высвободиться, но Сим лишь туже затянул петлю.
– Ну, не бузи, – бросил отец.
Гвенда не могла поверить, что это всерьез.
– Ты что творишь? – недоверчиво спросила она. – Ты не можешь продать меня, дурак.
– Симу нужна женщина, а мне нужна корова. – Папаша пожал плечами. – Все просто.
Тут впервые подал голос торгаш:
– Уродина у тебя дочь.
– Это же смешно! – воскликнула Гвенда.
– Не волнуйся, девочка. – Сим ощерился. – Я стану обходиться с тобою ласково, пока ты будешь хорошо себя вести и делать то, что я говорю.
«Они и вправду затеяли обмен, – поняла Гвенда. – Вправду думали, что можно поменять человека на животное». Ледяная игла ужаса впилась в ее сердце, когда она вообразила последствия сделки.
– Ну, хватит шутить, – громко вмешалась Керис. – Немедленно отпустите ее.
Сим ничуть не испугался повелительного тона.
– А ты кто такая, чтобы тут приказывать?
– Мой отец – олдермен приходской гильдии.
– Он, а не ты. – Сим хмыкнул. – Даже будь ты сама олдерменом, у тебя нет власти ни надо мною, ни над моим другом Джоби.
– Вы не можете обменять девушку на корову!
– Почему же? Корова моя, дочь его.
Затянувшаяся перебранка привлекала внимание прохожих, люди останавливались и таращились на девушку, связанную веревкой. Кто-то спросил: «Что тут творится?» Ему объяснили: «Отец меняет дочь на корову». Гвенда заметила во взгляде папаши страх. Он явно жалел, что не сговорился на встречу в тихом проулке, ему не хватило ума оценить заранее, что значит обстряпывать делишки в людном месте. Прохожие могут стать ее спасением.
Керис помахала монаху, который выходил из ворот аббатства.
– Брат Годвин! Будь добр, подойди к нам и рассуди наш спор. – Девушка торжествующе посмотрела на Сима. – Аббатство имеет право одобрять и расторгать любые сделки, заключенные на шерстяной ярмарке. Брат Годвин – ризничий в аббатстве. Полагаю, ты признаешь его решение.
Монах подошел ближе.
– Здравствуй, сестренка Керис. В чем дело?
– Сестренка, вот как, – недовольно проворчал Сим.
Ризничий холодно посмотрел на него.
– О чем бы вы тут ни спорили, я намерен судить справедливо, как верный слуга Божий. В этом вы можете на меня положиться.
– Счастлив слышать это, сэр. – Сим мгновенно изобразил подобострастие.
Джоби тоже заюлил:
– Я вас знаю, брат. Мой сын Филемон вам очень предан. Вы так добры к нему.
– Хорошо, довольно об этом. Что здесь происходит?
– Джоби хочет обменять Гвенду на корову, – объяснила Керис. – Скажи ему, что так нельзя.
– Это моя дочь, сэр, – проговорил Джоби, – ей восемнадцать лет, она девица – значит, я волен с нею поступать как захочу.
– Позорное это дело – продавать детей, – отозвался ризничий.
Джоби решил бить на жалость:
– Ни за что бы так не сделал, сэр, вот только у меня дома еще трое, а я безземельный батрак, мне нечем кормить детей зимой без коровы, а прежняя подохла.
Зеваки одобрительно загудели. Они прекрасно знали, каково переживать зимнюю нужду и каковы крайности, до которых может дойти человек, пытающийся прокормить семью. Гвенда ощутила эту перемену в настроении прохожих, и ее надежды ослабели.
Торгаш вставил:
– Может, это, конечно, и позор, брат Годвин, но никак не грех.
Сим говорил столь уверенно, будто знал ответ монаха, и Гвенда поняла, что он произносит эти слова не впервые.
С явной неохотой Годвин признал:
– Библия и вправду одобряет продажу дочерей в рабство. Книга Исход, глава двадцать первая[27].
– Вот видите! – воскликнул Джоби. – Все вполне по-христиански.
Керис была вне себя.
– Книга Исход! – процедила она презрительно.
– Мы не дети Израиля, – вмешалась невысокая коренастая женщина с торчавшим вперед подбородком, что придавало ее лицу решительное выражение. Она была одета бедно, но держалась уверенно. Гвенда узнала в ней Медж, жену ткача Марка. – Рабства давно нет и в помине.
– А как же подмастерья, которые не получают жалованья? – спросил Сим. – Мастерам разрешается их бить. Или послушники с послушницами? Или те, кто трудится во дворцах знати за стол и ночлег?
– Жизнь у них, может, и нелегкая, – ответила Медж, – но их нельзя продавать и покупать. Разве не так, брат Годвин?
– Я не сказал, что продажа законна, – произнес монах. – Я изучал в Оксфорде медицину, а не право. Но я не нахожу ни в Святом Писании, ни в учении Церкви оснований для того, чтобы признать творимое этими мужчинами грехом. – Он посмотрел на Керис и пожал плечами: – Прости, сестренка.
Медж скрестила руки на груди.
– Что ж, торгаш, как ты собираешься вывести девушку из города?
– На веревке. Корову привел, девчонку выведу.
– А ты уверен, что мы с этими людьми тебя выпустим?
Сердце Гвенды вновь исполнилось надежды. Она не знала, сколько прохожих поддержат ее, но коли дойдет до драки, люди скорее встанут на сторону горожанки Медж, нежели чужака Сима.
– Мне уже приходилось иметь дело с упрямыми женщинами, – сказал торгаш, и его губы искривились в злой усмешке. – Неприятностей они не доставляли.
Медж положила руку на веревку. Сим стряхнул ее пальцы.
– Не трожь мою собственность, целее будешь!
Тогда Медж взялась за плечо Гвенды.
Сим грубо отпихнул ткачиху, та попятилась, и по толпе прокатился ропот неудовольствия.
Кто-то сказал:
– Ты бы поостерегся, не то ее муж придет.
Раздался смех. Гвенда вспомнила мужа Медж, добродушного великана Марка. Если бы только он показался сейчас!
Но вместо него подошел констебль Джон – опыт и чутье непременно приводили его к толпе, стоило той собраться где угодно.
– Не толкаться! – прикрикнул он. – Кто тут дебоширит? Ты, разносчик?
Надежда Гвенды окрепла. К торгашам повсюду относились настороженно, и констебль явно предполагал, что причиной скандала явился именно Сим.
Тот, впрочем, опять пустился подхалимничать – по всей видимости, перейти от угроз к угодничеству было для него не труднее, чем снять шляпу и снова надеть.
– Покорно прошу простить, мастер констебль. Но коли кто заплатил условленную сумму за товар, разве ему запрещено покидать Кингсбридж с этим самым товаром в целости?
– Разумеется, нет. – Джон вынужден был согласиться. В ярмарочных городах многое зависело от соблюдения условий сделок. – А что ты купил?
– Эту девушку.
– Вот как. – Джон призадумался. – Кто ее тебе продал?
– Я, – отозвался Джоби, – ее отец.
– А вот эта женщина с большим подбородком угрожает, что не даст мне увести девушку, – наябедничал Сим.
– Точно так, – подтвердила Медж. – Никогда не слыхала, чтобы на кингсбриджском рынке торговали женщинами, и никто из нас такого не слыхивал.
– С собственным ребенком можно делать что угодно. – Джоби вызывающе оглядел толпу: – Кто-то мне возразит?
Гвенда знала, что возражать никто не станет. Одни люди обращались со своими детьми ласково, другие вели себя грубо, но все наверняка согласятся, что ребенок находится в полной власти родителя.
Девушка яростно выкрикнула:
– Вам бы такого отца, как он! Тогда бы вы не таращились на меня, точно глухие и онемевшие! Вас-то самих родители продавали? Скольких из вас заставляли воровать в детстве? Знаете небось, что детские ручки запросто пролезают в кошели?
Джоби заметно обеспокоился.
– Она спятила, мастер констебль. Мои дети никогда не воровали.
– Не важно, – отмахнулся Джон. – Ладно, все слушайте меня. Я выношу решение. Всякий, кто со мною не согласится, волен пойти к приору. Если кто-либо посмеет впредь затеять свару или еще что-нибудь в этом роде, я арестую всех причастных. Усвоили, надеюсь? – Констебль грозно осмотрелся. Все молчали, дожидаясь следующих его слов. – Не вижу оснований признавать эту сделку незаконной, посему Симу-торгашу дозволяется уйти вместе с девушкой.