Исход выборов был предрешен – по крайней мере, так считали все, кроме графа Роланда. Никто и не подозревал, что события направил в нужное русло Годвин. Самому ему пришлось туго, когда Томас Лэнгли высказал удивление по поводу того, как монах Мердоу узнал о хартии Изабеллы.
– Он никак не мог обнаружить ее случайно: никто никогда не видел его в библиотеке, да и вообще хартия хранилась отдельно, – поделился Томас с Годвином. – Кто-то его надоумил. Но кто? О хартии знали только Симеон и Карл. Однако зачем им выдавать тайну? Вряд ли они желали помочь Мердоу.
Годвин ничего тогда не ответил, и Томас остался в недоумении.
Ризничий с казначеем перетащили сундук в библиотеку, на свет. Соборная утварь была завернута в синее сукно и переложена кожаными прокладками. Монахи перебрали содержимое сундука, кое-что Симеон разворачивал, дабы восхититься красотой того или иного предмета и удостовериться в его сохранности. Осмотрели табличку шириной в несколько дюймов, сделанную из слоновой кости и украшенную тонкой резьбой; табличка изображала распятие святого Адольфа, молящего Господа даровать доброе здравие и долголетие всем, кто чтит его память. Еще увидели множество подсвечников и распятий – золотых или серебряных, почти все украшенные драгоценными камнями. В ярком свете, что лился в высокие окна библиотеки, камни сверкали, а золото блестело. Все эти предметы на протяжении столетий приносили в дар аббатству благочестивые верующие. Совокупная стоимость драгоценностей внушала трепет: мало кто из простых смертных видывал такие богатства, собранные в одном месте.
Годвин пришел за деревянным церемониальным жезлом, или пастушьим посохом, отделанным золотом и с красивой рукоятью, затейливо украшенной драгоценными камнями. В конце церемонии этот посох полагалось вручать новоизбранному приору. Посох лежал в самом низу сундука, его не доставали тринадцать лет. Когда ризничий вынимал посох, Симеон вдруг вскрикнул.
Годвин поднял взгляд. Казначей держал в руках большое распятие, которое обычно ставили на алтарь.
– Что случилось?
Симеон молча показал ему тыльную сторону распятия и ткнул пальцем в мелкое углубление в форме чаши под перекрестием. Годвин сразу же понял, что не хватает рубина.
– Наверное, выпал. – Он осмотрелся: в библиотеке больше никого не было.
Оба монаха встревожились. Казначей и ризничий несли ответственность за утварь на равных. В пропаже обвинят только их.
Они обследовали каждый предмет из сундука, развернули и перетрясли каждую тряпочку, прощупали все кожаные прокладки, обшарили пустой сундук и пол вокруг. Рубина нигде не было.
Симеон спросил:
– Когда в последний раз доставали распятие?
– На службе святому Адольфу, когда споткнулся Карл. Он сшиб его с алтаря.
– Видимо, тогда рубин и выпал. Но почему никто этого не заметил?
– Камень-то сзади. Хотя кто-то все равно должен был увидеть его на полу.
– Кто поднимал распятие?
– Не помню, – быстро ответил Годвин. – Была такая неразбериха.
На самом деле ризничий прекрасно все помнил. Распятие поднимал Филемон. Они с Ото выправили алтарь, вернули на помост. Затем Ото принялся собирать подсвечники, а служка подобрал распятие.
С нехорошим чувством Годвин вспомнил исчезновение браслета леди Филиппы. Выходит, Филемон опять взялся за старое? Ризничий содрогнулся при мысли о том, как это может отразиться на нем. Все знали, что Филемон – правая рука Годвина. Столь страшный грех – кража драгоценного камня со святыни – покроет позором всякого, кто хоть как-то связан с преступником. Это запросто может нарушить все его планы на приорство.
Симеон явно не помнил в точности, как все было, и без колебаний поверил в то, что Годвин тоже не помнит. Но кто-то из монахов наверняка видел распятие в руках Филемона. Необходимо как можно скорее вернуть камень, прежде чем подозрение падет на служку. Но сперва следует отделаться от Симеона.
– Нужно поискать рубин в соборе, – проговорил казначей.
– Прошло уже две недели, – возразил Годвин. – Рубин не мог так долго оставаться незамеченным на полу.
– Согласен, но все равно нужно проверить.
Ризничий понял, что ему придется пойти с Симеоном, а потом найти возможность ускользнуть и отыскать Филемона.
– Конечно.
Монахи вернули утварь в сундук и заперли дверь сокровищницы. Выходя из библиотеки, Годвин принялся размышлять вслух:
– Наверное, не стоит никому говорить, пока мы не будем уверены, что рубин и вправду пропал. Не имеет смысла признавать свою вину преждевременно.
– Верно.
Оба торопливо миновали двор, вошли в собор, встали в центре средокрестия и стали разглядывать пол. Месяц назад возможность того, что рубин мог закатиться в какую-нибудь щель в полу, была выше, но недавно плиты заменили, и трещины исчезли. Рубин на полу сразу бы бросился в глаза.
Симеон задумчиво произнес:
– Я вот думаю, а не Филемон ли поднимал распятие?
Годвин взглянул казначею в лицо. Прозвучало ли в его словах обвинение? Трудно сказать.
– Может, и так, – ответил ризничий и решил воспользоваться случаем. – Пойду поищу его. Вдруг ему удастся вспомнить, где он стоял тогда.
– Хорошая мысль. Я подожду здесь. – Симеон опустился на колени и принялся шарить по полу, как будто искать на ощупь было надежнее.
Годвин спешно направился в дормиторий. Комод с одеялами стоял на месте. Монах отодвинул тот от стены, нащупал и вынул незакрепленный камень, просунул руку в тайник, где Филемон прятал браслет леди Филиппы.
Ничего.
Ризничий выругался. Дело оказалось не таким уж легким.
«Придется выгнать Филемона, – думал он, разыскивая служку по аббатству. – Если он украл рубин, снова прикрыть его не получится. С ним покончено».
Внезапно Годвин исполнился отвращения, сообразив, что не сможет избавиться от Филемона – ни сейчас, ни, пожалуй, когда-нибудь потом. Ведь именно Филемон поведал монаху Мердоу про хартию Изабеллы. Если служку выгнать, он может признаться в этом и рассказать, что действовал по наущению Годвина. Ему поверят. Ризничий вспомнил недоумение Томаса, который никак не мог понять, кто и зачем выдал тайну Мердоу. Признания Филемона ответят на этот вопрос.
Такое интриганство братия не одобрит. Даже если разоблачение произойдет после выборов, оно все равно подорвет положение нового приора и помешает ему исполнять обязанности вожака монахов. Годвину открылась ужасная правда: теперь ему придется вечно покрывать Филемона, чтобы не поставить под удар себя.
Он разыскал служку в госпитале – тот подметал пол. Годвин кивком велел ему следовать за ним и прошел за кухню, куда редко кто заглядывал.
Монах посмотрел Филемону в глаза:
– Пропал рубин.
Служка отвернулся.
– Какой ужас.
– Из алтарного распятия, которое повалилось на пол, когда споткнулся Карл.
Филемон был сама невинность.
– Куда же он мог подеваться?
– Рубин, должно быть, выпал от удара. Но на полу его нет, я только что убедился. Кто-то нашел камень – и припрятал.
– Этого не может быть.
Годвин разозлился на мнимую невиновность Филемона.
– Идиот, все видели, что ты поднимал распятие!
– Я ничего не знаю! – Голос Филемона поднялся до крика.
– Не трать мое время и не ври мне! Камень нужно вернуть. Из-за тебя я могу проиграть выборы. – Ризничий прижал Филемона к стене пекарни. – Где он?
К его удивлению, служка заплакал.
– Ради всего святого, – Годвин скривился, – подбери нюни, ты же взрослый человек.
Филемон продолжал всхлипывать:
– Прости. Прости.
– Если ты не прекратишь… – Годвин осекся. Никакого смысла стращать помощника не было. Он поистине жалок. Уже мягче Годвин добавил: – Соберись с мыслями. Где рубин?
– Я его спрятал.
– Ну?
– В трубе очага в трапезной…
Годвин не мешкая устремился в трапезную.
– Спаси нас Богоматерь, он же мог упасть в огонь!
Утирая слезы, Филемон направился следом.
– В августе не топят. А под холода я бы его перепрятал.
Они вошли в трапезную. В дальнем конце длинного помещения располагался широкий очаг. Служка просунул руку в трубу, пошарил внутри и достал испачканный сажей рубин размером с воробьиное яйцо. Он вытер камень рукавом и протянул ризничему.
– Теперь пойдем со мной, – велел Годвин.
– А что нужно делать?
– Симеон найдет камень.
Монах и служка вошли в собор. Казначей все ползал на коленях, шаря руками по полу.
– Ну, – обратился Годвин к Филемону, – попытайся точно вспомнить, где ты стоял, когда поднимал распятие.
Симеон посмотрел на служку и, углядев признаки расстройства на его лице, мягко промолвил:
– Не бойся, паренек, ты не сделал ничего плохого.
Филемон встал в восточной части средокрестия, возле ступеней, что вели в алтарь.
– По-моему, здесь.
Годвин поднялся по ступеням, заглянул под скамьи хора, делая вид, что ищет камень. Украдкой он подложил рубин под одну из скамей, ближе к проходу, где камень не бросался в глаза, затем, словно решив поискать в другом месте, передвинулся в южную часть алтаря.
– Посмотри-ка тут, Филемон, – указал ризничий.
Как он и надеялся, Симеон прошел в северную часть и, встав на колени, стал заглядывать под скамьи. Казначей не прекращал молиться.
Годвин ждал, что Симеон наткнется на рубин незамедлительно, пока же притворялся, будто осматривает южную часть алтаря. Мало-помалу ему начало казаться, что у Симеона что-то не в порядке со зрением. Может, помочь и найти рубин самому?
Но тут казначей воскликнул:
– Вот он!
Годвин сделал вид, что чрезвычайно взволнован.
– Нашел?
– Да! Аллилуйя!
– Где он был?
– Здесь, под скамьей.
– Хвала Господу!
Годвин уговаривал себя не бояться графа Роланда. Поднимаясь по каменной лестнице в гостевые комнаты госпиталя, он думал о том, что граф может с ним сделать. Даже будь граф в состоянии встать с постели и обнажить меч, глупо набрасываться на монаха в монастыре – подобное святотатство не спустили бы даже королю.