– Я обошел весь город, – продолжал сэр Джеральд, – но нигде не мог ее найти. После Пасхи люди разъехались по домам. Я жил в Ширинге, а Мод в Кастереме, но откуда же мне было знать. Думал, никогда ее больше не увижу. Мне она показалась ангелом, который спустился на землю проверить, все ли пришли на пасхальную службу.
– Джеральд, прошу тебя.
– Мое сердце разбилось. На других женщин я и смотреть не мог. Уже было решил провести жизнь в тоске по кингсбриджскому ангелу, как увидел ее на турнире в Винчестере.
– Только вообразите, подходит какой-то совершенно незнакомый человек и говорит: «Это вы. Прошло столько времени! Вы непременно должны выйти за меня замуж, прежде чем исчезнете опять». Я решила, что передо мною сумасшедший.
– Удивительно, – покачал головой суконщик.
Мерфин решил, что добрая воля олдермена подверглась немалому испытанию, и прервал рассказ:
– Ну, одним словом, я сделал пару рисунков на чердаке собора.
Эдмунд кивнул:
– Каменный мост, с разъездом для двух повозок?
– Как вы говорили, и со спусками по краям. Еще я придумал, как сократить расходы примерно на треть.
– Потрясающе! И как же?
– Покажу, когда доедите.
Эдмунд дохлебал суп и встал.
– Я готов. Идем. – Он повернулся к сэру Джеральду и слегка склонил голову. – Благодарю вас за гостеприимство.
– Мы очень вам рады, олдермен.
Мерфин и Эдмунд вышли под легкий дождик. Юноша повел олдермена не в собор, а к реке. Неровная походка олдермена узнавалась издалека, и каждый второй приветствовал его дружеским словом или почтительным поклоном.
Мерфин вдруг заволновался. Он трудился над конструкцией моста несколько месяцев. Наблюдая в церкви Святого Марка за плотниками, которые стелили новую крышу, он все время размышлял о мосте. Теперь же ему предстояло посвятить в плоды своих раздумий другого человека.
А тот пока даже не догадывается, насколько необычен замысел.
Грязная извилистая улица тянулась между домами и мастерскими. За два столетия мирной жизни городские укрепления разрушились, кое-где о них напоминали лишь бугры, ныне служившие частью естественных оград для огородов. У реки работали те, кому по роду занятий требовалось много воды, прежде всего красильщики и дубильщики.
Мерфин и Эдмунд прошли на илистую отмель между бойней, откуда исходил сильный запах крови, и кузницей, где молоты били по железу. За узким рукавом реки лежал остров Прокаженных.
Олдермен спросил:
– Зачем ты привел меня сюда? Мост же стоит в четверти мили вверх по течению.
– Стоял. – Юноша глубоко вдохнул. – Думаю, новый нужно строить здесь.
– Мост на остров?
– А другой с острова на тот берег. Два маленьких моста вместо одного большого. Намного дешевле.
– Но людям придется пересекать остров, чтобы добраться от одного моста до другого.
– Ну и что?
– А то, что там прокаженные!
– Остался всего один. Его можно переселить куда-нибудь в другое место. Болезнь-то, кажется, исчезла.
Эдмунд задумался.
– Значит, все приезжающие в Кингсбридж окажутся на том самом месте, где мы стоим сейчас.
– Нам придется построить новую улицу и кое-что снести, но это небольшие расходы по сравнению с тем, что можно сберечь на мосте.
– А с той стороны…
– Пастбище аббатства. Я видел все как на ладони, когда работал на крыше церкви Святого Марка. Там и додумался.
Эдмунд закивал.
– Вполне разумно. Странно, почему мост не построили здесь с самого начала.
– Старый мост возвели сотни лет назад. Может, тогда русло было иным. Берега со временем меняются. Допустим, рукав между островом и пастбищем мог быть шире. В таком случае не было смысла строить мост тут.
Олдермен всмотрелся в даль, и Мерфин проследил за его взглядом. Лепрозорий представлял собой скопище полуразрушенных деревянных хижин, разбросанных на трех-четырех акрах земли. Остров был слишком каменистым для земледелия – правда, здесь росли кое-какие деревья и высокая трава. А еще развелось полно кроликов, которых горожане не ели, считая, что в них переселяются души умерших прокаженных. Когда-то страждущие изгои держали кур и свиней, однако единственному оставшемуся прокаженному было проще принимать пропитание от монахов.
– Ты прав, – признал олдермен. – За последние десять лет в городе не было ни одного случая проказы.
– Я вообще ни разу не видел больных проказой, – отозвался Мерфин. – В детстве думал, надо говорить «проказники». Был уверен, что на острове живут люди, которые только и делают, что играют.
Эдмунд рассмеялся и, повернувшись к реке спиной, осмотрел постройки на берегу.
– Потребуется многих убедить, особенно тех, чьи жилища придется снести, что им выпала крупная удача – ведь они переезжают в новые, лучшие дома, в отличие от соседей. А остров, наверное, придется окропить святой водой, чтобы поверили, что он не опасен. Но все это можно устроить.
– Я вычертил оба моста со стрельчатыми арками, как в соборе. Очень красиво получилось.
– Покажи.
Они двинулись к аббатству. От собора, мокрого после дождя, к низким облакам поднимался пар, как от не желающих разгораться сырых сучьев. Мерфину самому не терпелось снова посмотреть на рисунки – он не был на чердаке около недели – и объяснить все Эдмунду. Юноша много думал о том, почему вода подмыла старый мост и как уберечь новый от той же участи.
Миновав северный придел, они поднялись по винтовой лестнице. Мокрые башмаки скользили по истертым каменным ступеням. Эдмунд усердно приволакивал усохшую ногу.
На чердаке каменщиков горело несколько светильников. Сначала Мерфин порадовался, что будет лучше видно, потом заметил на рисуночном настиле Элфрика и насторожился.
Война с бывшим мастером продолжалась. Тому не удалось отговорить горожан брать Мерфина на работу, но он по-прежнему препятствовал вступлению юноши в гильдию плотников, и в итоге Мерфин пребывал в непонятном положении – его не признавали, но охотно нанимали. Словом, Элфрик вел себя глупо и мелко.
Наверняка его присутствие испортит общение с Эдмундом. Мерфин велел себе быть порешительнее. Почему именно ему, а не Элфрику должно быть неловко?
Юноша придержал Эдмунду дверь, пересек комнату, направляясь к настилу, – и у него потемнело в глазах.
Элфрик чертил что-то двумя циркулями на свежем слое штукатурки, замазав пол и полностью уничтожив рисунки Мерфина.
Не веря своим глазам, юноша спросил:
– Что вы натворили?
Элфрик презрительно посмотрел на него и молча продолжил чертить.
– Он замазал мои рисунки, – пожаловался Мерфин, оборачиваясь к Эдмунду.
– Эй, ты что делаешь? – требовательно спросил олдермен. – Изволь объяснить.
Не обратить внимание на тестя Элфрик не мог.
– Да нечего объяснять. Настил замазывают новой штукатуркой, сами знаете.
– Но ты уничтожил важные рисунки!
– Правда? Приор не поручал этому молокососу никаких рисунков, а он не просил разрешения работать на чердаке.
Вызывающая дерзость Элфрика разъярила вспыльчивого Эдмунда.
– Не глупи! – с угрозой в голосе произнес он. – Я просил Мерфина подготовить план нового моста.
– Простите, на это имеет право только приор.
– Проклятье! Деньги дает гильдия.
– Заем будет возмещен.
– Все-таки у нас тоже есть право голоса.
– Вот как? Вам бы поговорить с приором. Хотя не думаю, что он поручит мост неопытному подмастерью.
Мерфин посмотрел на то, что чертил Элфрик.
– Полагаю, это твой план моста.
– Приор Годвин велел мне построить мост, – ответил мастер.
– Не спросив нас? – Эдмунд был потрясен.
Элфрик подбоченился.
– А с какой стати? Вы что, не хотите, чтобы работу получил муж вашей дочери?
– Круглые арки, – сказал Мерфин, присмотревшись. – И узкие пролеты. Сколько будет опор?
Элфрик не очень хотел отвечать, но Эдмунд выжидательно смотрел на него.
– Семь, – ответил он.
– В деревянном было всего пять! – воскликнул Мерфин. – А почему они такие толстые, а пролеты такие узкие?
– Чтобы выдержали вес каменной проезжей части.
– Для этого не нужны толстые опоры. Посмотрите на собор – колонны несут вес крыши, а сами тонкие и стоят на немалом расстоянии друг от друга.
Элфрик ухмыльнулся.
– По соборной крыше никто не разъезжает на повозках.
– Да, но… – Мерфин осекся.
Когда идет дождь, огромная крыша скорее всего принимает на себя вес куда больший, чем повозка, груженная камнями, но зачем объяснять это Элфрику? Он не нанимался просвещать невежественного строителя. Замысел Элфрика был убогим, но Мерфин решил не улучшать его, а заменить собственным, а потому счел за лучшее промолчать.
Олдермен тоже понял, что зря теряет время.
– Решение принимать не вам с приором, – проворчал он и, хромая, вышел.
Дочь констебля Джона крестил в соборе сам приор Годвин. Джону выпала такая честь, поскольку он являлся важным наемным работником аббатства. На крещении присутствовали все видные горожане. Хотя констебль не имел ни состояния, ни влиятельных родственников – его отец был монастырским конюхом, – Петранилла говорила, что уважаемые люди должны оказывать ему внимание и поддержку. Керис же считала, что уважаемые люди снисходят до Джона, поскольку он нужен им для охраны их собственности.
Опять шел дождь, и все собравшиеся вокруг купели были едва ли не мокрее младенца, которого кропили святой водой. Глядя на крошечное беспомощное дитя, Керис испытывала странные чувства. После того дня с Мерфином она решительно гнала от себя мысли о беременности, но при виде ребенка в ней поднималась теплая волна.
Девочку назвали Иской, как племянницу Авраама.
Двоюродный брат Керис никогда не умел обращаться с детьми и, едва короткое таинство закончилось, повернулся, чтобы уйти, но Петранилла схватила сына за рукав бенедиктинского одеяния.
– Что с мостом?
Она говорила тихо, но Керис услышала и навострила уши.