– Я хочу, чтобы Мерфин немедленно приступил к работе над мостом, – начал олдермен, сев за стол. – У меня есть ручательства на всю сумму, заложенную в его расчеты…
– От кого? – поинтересовался Годвин.
– От зажиточных купцов города.
Приор продолжал вопросительно смотреть на него.
Олдермен пожал плечами и разъяснил:
– Пятьдесят фунтов от Бетти Бакстер, восемьдесят – от Дика-пивовара, семьдесят моих, и еще по десять фунтов дали остальные.
– Я не знал, что наши горожане так богаты. – Во взгляде Годвина читались одновременно восторг и зависть. – Сколь милостив Господь!
– Он вознаграждает людей за тяжелый труд на протяжении всей жизни.
– Без сомнения.
– Потому я и пообещал, что деньги им вернут. Когда мост будет построен, мостовщина пойдет приходской гильдии в счет уплаты займа. Но кто будет сидеть у моста и собирать деньги? Мне кажется, это должен быть служка гильдии.
– Я никогда не давал на это согласия.
– Знаю, поэтому и говорю с тобою сейчас.
– Не в том дело. Я никогда не давал согласия на то, что мостовщина пойдет гильдии.
– Что?
Керис изумленно уставилась на Годвина. Он же согласился! Сам говорил ей и ее отцу об этом. Что он такое несет? Уверял ведь, что брат Томас…
– Ну да, ты говорил, что брат Томас построит мост, если его изберут приором, – проговорила девушка. – Затем Томас отступил, кандидатом стал ты, и мы подумали…
– Вы плохо подумали, – произнес Годвин со злорадной улыбкой.
Олдермен с трудом сдерживался.
– Это нечестно, Годвин! – глухо процедил он. – Ты прекрасно знал наши потребности!
– Я ничего не знал, а называть меня следует «отец-настоятель».
Эдмунд повысил голос:
– Тогда мы вернулись туда же, где топтались три месяца назад, когда приором был Антоний! Только теперь вместо плохого моста у нас не будет вообще никакого. Неужели ты надеешься построить его бесплатно? Горожане могут одолжить свои сбережения аббатству под залог мостового сбора, но просто так денег не дадут… отец-настоятель.
– Тогда им придется обойтись без моста. Я только что стал приором. А вы предлагаете мне начать с уступки права, принадлежавшего моему аббатству сотни лет?
– Но ведь временно! – взорвался Эдмунд. – А если ты не сделаешь этого, никто вообще ничего не получит, потому что никакого треклятого моста не будет!
Керис пришла в бешенство, но укусила себя за язык и попыталась понять ход мыслей Годвина. Он явно намерен отплатить за вчерашнее, но следует ли понимать его слова буквально?
– Чего ты хочешь? – спросила девушка.
Эдмунд удивился вопросу, но ничего не сказал: он потому и брал Керис на деловые встречи, что дочь очень часто подмечала то, что отец пропускал, и задавала вопросы, которые не приходили ему в голову.
– Я тебя не понимаю, – ответил приор.
– Ты застал нас врасплох. Поймал в ловушку. Ладно. Признаю, мы кое на что рассчитывали и несколько поспешили с выводами. Но какова твоя цель? Просто выставить нас дураками?
– Вы просили об этой встрече, не я.
Эдмунд опять не сдержался:
– Как ты разговариваешь с дядей и двоюродной сестрой?
– Погоди, папа, – попросила Керис. «Годвин наверняка что-то замыслил, и нельзя ему потакать. Значит, – подумалось ей, – придется догадываться». – Дай мне подумать.
Годвин хочет построить мост, должен хотеть, иначе вообще отказался бы встречаться. Все разговоры о лишении аббатства исконного права – пустые слова, цветистая болтовня, которой обучаются все студенты Оксфорда. Может, он хочет, чтобы Эдмунд согласился на мост Элфрика? Вряд ли. Приор, конечно, оскорблен, что олдермен через его голову обратился к горожанам, но должен же он понимать, что Мерфин почти за те же деньги предлагает мост вдвое лучше. Тогда что?
Надеется выжать побольше денег?
Керис предположила, что Годвин тщательно изучил приходно-расходные книги аббатства. Много лет, ничем не рискуя, он осуждал бездарного Антония, и вот теперь все ждут, что новый настоятель наконец одолеет трудности. А одолеть их, верно, оказалось не так просто, как виделось вначале. Может, приор переоценил свои способности и, придя в отчаяние, собрался заполучить и мост, и мостовщину? На что-то же он рассчитывает?
– На каких условиях ты изменил бы свое решение?
– Постройте мост и оставьте мостовщину аббатству, – тут же ответил приор.
«Ну конечно, так и есть. Да, Годвин, ты всегда был подловат», – подумала Керис.
Вдруг ее осенило, и девушка задала еще один вопрос:
– О какой сумме мы вообще говорим?
Приор подозрительно посмотрел на двоюродную сестру.
– Ты это к чему?
Эдмунд ответил дочери:
– Легко подсчитать. Кроме жителей города, которые не обязаны платить мостовщину, каждый рыночный день мост пересекают около сотни людей, а с повозок берут по два пенса. Сейчас меньше, конечно, – паром не сравнить с мостом.
– Скажем, сто двадцать пенни в неделю, или десять шиллингов, это двадцать шесть фунтов в год, – сложила Керис.
– За неделю ярмарки выходит около тысячи в первый день и еще двести каждый последующий, – продолжал Эдмунд.
– Это две тысячи двести плюс повозки – значит, две тысячи четыреста пенни, то есть десять фунтов. Всего тридцать шесть фунтов в год. – Керис посмотрела на Годвина. – Правильно?
– Да, – мрачно согласился тот.
– То есть ты хочешь тридцать шесть фунтов в год.
– Да.
– Это невозможно! – возмутился Эдмунд.
– Ну почему же? – возразила Керис. – Предположим, аббатство отдает мост внаем приходской гильдии… Плюс по акру земли по обе стороны и остров в середине, за тридцать шесть фунтов в год, навечно. – «Когда мост будет построен, эти земли станут бесценными», – подумала девушка. – Это то, что вы хотите получить, отец-настоятель?
– Да.
Годвин, несомненно, думал, что выторговывает тридцать шесть фунтов в год за бросовую землю. Аббат и представления не имел, какие деньги можно будет зарабатывать потом, сдавая в аренду участки возле моста. «Хуже всех торгуется тот, кто считает себя умным», – мысленно усмехнулась Керис.
Эдмунд нахмурился:
– Но как гильдия вернет заем, выданный на постройку моста?
– Мост Мерфина будет пересекать гораздо больше людей и повозок. Гильдия выплачивает аббатству тридцать шесть фунтов, все остальное остается ей. Построим таверны, конюшни, трактиры. Они будут приносить доход, а мы заложим высокую арендную плату.
– Не знаю, – проговорил олдермен. – По-моему, это рискованно.
На миг Керис разозлилась на отца. Она придумала такую отличную штуку, как же он не видит!.. Но она быстро поняла, что отец притворяется. Глаза главы гильдии загорелись так, что он даже не мог этого скрыть. Олдермен одобрял план, но не хотел, чтобы Годвин заметил, как ему не терпится приступить к его осуществлению. Он не выдавал своих истинных чувств из опасения, что приор попытается выторговать лучшие условия. На эту уловку отец с дочерью пускались и прежде, торгуясь о цене на шерсть.
Разгадав намерения отца, Керис подыграла ему, сделав вид, что разделяет сомнения.
– Да, конечно, риск немалый, – угрюмо признала она. – Можно все потерять. Но у нас ведь нет выбора. Мы прижаты к стене. Не построим мост – вылетим из торговли.
Эдмунд покачал головой, будто согласие стоило ему больших усилий.
– Все-таки я не могу согласиться на это за гильдию. Мне нужно потолковать с заимодавцами. Не знаю, каков будет их ответ. – Олдермен посмотрел Годвину в глаза: – Но я очень постараюсь их убедить, если это все, что ты можешь нам предложить.
«Вообще-то Годвин и вовсе ничего не предлагал», – подумала Керис. Но приор явно забыл об этом и твердо ответил:
– Да.
«Попался!» – мысленно воскликнула Керис.
– Ты и впрямь хитрая, – сказал Мерфин.
Он лежал между ног Керис, головой на бедре, и играл волосами на ее лобке. Они только что познали друг друга во второй раз, и для Мерфина новая близость оказалась еще сладостнее, чем первая. Пока они нежились, предаваясь любовной истоме, Керис пересказала юноше разговор с Годвином, и Мерфин целиком одобрил ее поведение.
– Лучше всего то, что он считает, будто провернул выгодную сделку, – ответила Керис. – А на самом деле мост и земля вокруг него бесценны.
– Но все-таки печально, если он, как и твой дядя Антоний, не сможет наладить монастырское хозяйство.
Молодые люди уединились на лесной поляне за кустами ежевики, в тени высоких буков, где протекавший по камням ручей создал заводь. Наверное, влюбленные приходили сюда уже много столетий. Сначала разделись донага и искупались в ручье, потом предались любви на травянистом склоне. Здесь никто не мог их обнаружить – все, кто тайком пробирался по лесу, прошли бы опушкой; случайно сюда могли забрести разве что дети, собирающие чернику. Именно так в свое время Керис отыскала это место, о чем и поведала Мерфину.
Юноша лениво поинтересовался:
– Зачем ты попросила остров?
– Точно не знаю. Он, конечно, не так ценен, как земля возле моста, почва там неплодородная, но что-то, наверно, можно сделать. Я просто поняла, что Годвин не будет возражать, и добавила остров к остальному.
– Ты думаешь о том, чтобы перенять когда-нибудь дело отца?
– Нет.
– Уверена? Почему?
– Король, чуть что, повышает налоги на шерсть. Вот недавно ввел дополнительный налог, фунт с каждого мешка шерсти. Это помимо старого налога в две трети фунта. Шерсть уже стоит настолько дорого, что итальянцы присматривают ее в других странах, например в Испании. Торговля слишком зависит от воли монарха.
– Но все-таки это пропитание. Чем тебе еще заниматься?
Мерфин очевидно подводил разговор к свадьбе, но сама Керис эту тему предпочитала не обсуждать.
– Не знаю. – Девушка улыбнулась. – Когда мне было десять, я хотела стать врачом. Думала, что, разбирайся я в медицине, спасла бы жизнь маме. Все надо мною смеялись. Я не понимала, что врачами могут быть только мужчины.