Вудсток натянул удила, заставил коня опустить копыта и выхватил из седельной сумки длинную деревянную дубину.
– Ты будешь стоять, когда тебе приказывают! – крикнул он Бену, послал коня вперед и замахнулся.
Колесник увернулся от удара, схватил дубину и рванул на себя.
Джозеф и без того накренился от замаха, а резкий рывок вышиб его из седла, и воин графа Роланда грохнулся на землю.
– Не-ет! – закричал Мерфин.
Ральф понял, почему брат пришел в ужас. Человек с оружием не в силах перенести подобное унижение. Теперь схватки не избежать. И кто в том виноват? Брат не пожелал оказать должного уважения посланцам графа. Сейчас он увидит, что это значит.
Бен обеими руками держал оружие Джозефа. Тот вскочил на ноги и, увидев, что колесник размахивает дубиной, выхватил кинжал. Но возница оказался проворнее – он наверняка когда-то воевал. Бен размахнулся и со всей силы опустил дубину на голову Вудстока. Тот рухнул замертво.
Ральф взревел от гнева, вытащил меч и бросился на возницу.
– Не-ет! – вновь закричал Мерфин.
Ральф вонзил меч Бену в грудь между ребрами, провернул, налегая изо всех сил. Клинок пронзил тело и вышел со спины. Бен повалился навзничь, и Ральф извлек меч. Кровь хлынула фонтаном. Сквайр ощутил торжество победы. Вот теперь колесник не будет дерзить.
Он опустился на колени возле Джозефа. Вудсток глядел перед собою невидящим взором. Его сердце не билось. Мертв.
С одной стороны, это даже хорошо, так проще объяснить: Бен-колесник убил одного из людей графа и поплатился за свою дерзость. Никто не сочтет это преступлением, особенно Роланд, беспощадный к любому, кто шел ему наперекор.
Мерфин явно думал иначе. Лицо его исказилось, словно от боли.
– Что ты наделал! – будто не веря глазам, воскликнул брат. – У Бена двухлетний сын! Они с женой зовут его Бенни.
– Боюсь, вдове придется поискать другого мужа, – ответил Ральф. – Пусть выбирает такого, кто знает свое место.
27
Год выдался неурожайным. В августе было так мало солнца, что к сентябрю зерно толком не созрело. В деревне Уигли все ходили мрачные. Не наблюдалось никакого оживления, обычно сопутствовавшего сбору урожая: ни танцев, ни эля, ни случайных ухаживаний. Мокрое зерно грозило сгнить. Многим придется голодать до весны.
Вулфрик под проливным дождем жал ячмень: рубил серпом мокрые стебли, – а Гвенда шла следом и вязала снопы. В первый солнечный день сентября начали убирать самый ценный злак – пшеницу, в надежде, что хорошая погода простоит подольше и зерно успеет подсохнуть.
В какой-то миг девушка поняла, что Вулфриком движет бешенство. В одночасье потеряв всех родных, юноша разъярился. Ему очень хотелось обвинить кого-нибудь в их гибели, но крушение моста виделось то ли случайностью, то ли кознями злых духов, то ли Божьей карой. Приходилось давать выход ярости в работе. Гвендой же двигала любовь, не менее сильная, нежели ярость Вулфрика.
В поля вышли еще до рассвета и трудились до самой темноты. Каждый вечер Гвенда ложилась спать с ноющей поясницей. Девушка просыпалась, когда Вулфрик задолго до рассвета хлопал кухонной дверью, но все равно они отставали от прочих крестьян.
Оба начали ощущать перемену в отношении к себе. Всю жизнь на Гвенду смотрели сверху вниз, как на дочь воришки Джоби, а женщины, когда поняли, что она хочет увести Вулфрика у Аннет, прямо-таки озлобились. Зато Вулфрик всем нравился; многие понимали, что его желание взять большой надел неразумно, однако уважали за старание и рвение. Вдвоем юноша и девушка работали за троих батраков и успевали сделать немыслимо много. Мужчины теперь восхищались молодым соседом, а женщины сочувствовали Гвенде.
В конце концов, им стали помогать. Священник отец Гаспар закрывал глаза на работу по воскресеньям. Когда семья Аннет собрала свой урожай, Перкин с сыном Робом присоединился к Гвенде. Показалась даже мать Гвенды Этна. Когда они на телеге везли к амбару Вулфрика последние снопы, удалось устроить нечто вроде привычного осеннего праздника – все крестьяне, шагая за телегой, пели старинные песни.
Вопреки пословице, гласившей, что, если хочешь танцевать уборочную джигу, сначала походи за плугом, пришла и Аннет. Как и полагается невесте, она пристроилась рядом с Вулфриком. Гвенда тащилась сзади и с досадой наблюдала, как Аннет поджимает губки, запрокидывает голову и громко смеется на каждое слово жениха. Как можно быть таким глупцом, чтобы повестись на это? Неужто он не замечает, что Аннет вообще не трудилась на его земле?
День свадьбы пока не назначили. Хитрец Перкин не собирался выдавать дочь за человека, который еще неизвестно, получит ли наследство.
Вулфрик доказал, что способен работать на земле. Теперь в этом никто не сомневался. Его возраст уже ничего не значил. Единственным препятствием оставался гериот. Сможет ли он собрать столько денег, чтобы уплатить налог на наследство? Это будет зависеть от того, сколько удастся выручить за урожай. Зерна у него не много, но, поскольку непогода стояла везде, цена на пшеницу, верно, подскочит. В обычных обстоятельствах зажиточная крестьянская семья скопила бы деньги на гериот, но сбережения семьи Вулфрика покоились на дне реки в Кингсбридже. Так что все оставалось смутным, и Гвенда могла позволить себе мечтать о том, что Вулфрик получит землю и каким-то образом полюбит ее. Всякое ведь бывает.
Когда разгружали телегу, подошел крайне возбужденный староста Нейт.
– Эй, а ну бегом в церковь! Бросайте все дела!
– Я не могу оставить урожай на улице, вдруг снова дождь пойдет, – отозвался Вулфрик.
– Мы просто втащим телегу в амбар, – уточнила Гвенда. – А что за спешка, Нейт?
Староста уже бежал к следующему дому, поэтому прокричал, не оглядываясь:
– Новый лорд едет!
– Погоди! – Вулфрик поспешил за старостой. – Скажешь ему, чтобы он передал мне наследство?
Все замерли в ожидании ответа.
Староста неохотно развернулся и посмотрел на Вулфрика. Пришлось задрать голову, молодой человек был выше почти на добрый фут.
– Не знаю, – с заминкой ответил Нейт.
– Но я доказал, что могу работать на земле, ты же видишь. Загляни в амбар!
– Да, ты хорошо поработал, в этом никто не сомневается. А гериот заплатишь?
– Зависит от цены на пшеницу.
– Отец! – тихонько толкнула Перкина Аннет.
«Любопытно», – подумала Гвенда.
Перкин медлил. Дочь еще раз пихнула отца в бок.
– Ты же обещал, помнишь?
– Да, помню.
– Так скажи.
Перкин обратился к старосте:
– Я обещаю уплату гериота, если лорд передаст парню наследство.
Гвенда прикрыла рот ладонью.
Нейт переспросил:
– Ты за него заплатишь? Два фунта десять шиллингов.
– Если ему не хватит, я одолжу. Конечно, сперва они поженятся.
Нейт понизил голос:
– А кроме того…
Перкин и староста зашептались. Гвенда догадывалась, что Перкин предлагал горбуну взятку – наверное, десятую часть налога, то есть пять шиллингов.
– Отлично! – наконец кивнул староста. – Я передам лорду. А теперь все в церковь, живо.
Он убежал. Вулфрик широко улыбнулся и поцеловал Аннет. Все жали ему руку.
Гвенде стало больно. Ее надежды рухнули. Дочь Перкина оказалась не только красивой, но и умной: уговорила отца одолжить Вулфрику денег. Он получит семейный надел и женится на ней.
Девушка пересилила себя, помогла закатить в амбар телегу и двинулась в церковь, следом за счастливой парой. Все кончено. Новый лорд, не зная ни деревни, ни людей, скорее всего послушает старосту. Раз Нейт принял взятку, значит, уверен в исходе.
Конечно, отчасти это ее вина. Она чуть не сломала себе спину, помогая Вулфрику собирать урожай в тщетной надежде, что юноша поймет, какая она хорошая жена по сравнению с Аннет. «Все лето копала себе могилу», – думала Гвенда, шагая по кладбищу к церкви, хотя, повторись все заново, сделала бы то же самое. Просто не смогла бы смотреть, как он надрывается один. Что бы ни случилось, он всегда будет знать, что Гвенда была рядом. Почему-то эта мысль не утешала.
Почти все крестьяне уже собрались в церкви. Нейту даже не пришлось их поторапливать. Все хотели первыми выказать почтение новому лорду и увидеть, какой он: молодой или старый, красивый или уродливый, веселый или хмурый, умный или глупый, а самое важное – жестокий или добрый. Каждая черта его облика и характера, пока он остается лордом – а это может длиться годы, а то и десятилетия, – будет сказываться на их жизни. Разумный лорд способен превратить Уигли в благоденствующую деревню, а глупец будет выбивать изнурительные налоги, сурово карать за малейшую провинность и чинить несправедливость. Первое же решение, которое лорду предстояло принять, касалось Вулфрика.
Когда послышался перезвон упряжи, гул затих. Гвенда расслышала тихий, подобострастный голос Нейта, затем властный голос лорда. Она решила, что это высокий мужчина, уверенный в себе, но молодой. Все смотрели на двери. Те распахнулись.
Гвенда ахнула.
Мужчина, который вошел в церковь, был чуть старше двадцати лет. Высокий, облаченный в дорогой суконный плащ, он щеголял мечом и кинжалом на поясе. Похоже, он искренне радовался тому, что стал лордом Уигли, хотя в высокомерном взгляде угадывалась легкая неуверенность. Темные волнистые волосы обрамляли гордое красивое лицо, которое уродовал лишь сломанный нос.
Это был Ральф Фицджеральд.
Свой первый манориальный суд новый лорд назначил на ближайшее воскресенье.
Целую неделю Вулфрик ходил как в воду опущенный. Глядя на него, Гвенда чуть не плакала. Все лето он трудился без устали, не ведал покоя, не жаловался на участь тягловой лошади, но теперь мужество как будто его покинуло. Он сделал все, что в человеческих силах, и ныне его судьба зависела от кипевшего ненавистью лорда.
Девушке очень хотелось хоть как-то обнадежить Вулфрика, взбодрить, развеселить, но она и сама не тешила себя пустыми мечтами. Лорды нередко оказывались мелочными и мстительными, а Ральф не производил впечатления человека великодушного. Мальчишкой он был глуп и жесток: Гвенде никогда не забыть тот день, когда он застрелил из лука ее пса, – и оснований считать, что с годами он переменился, не находилось.