Новый лорд въехал в господский дом со своим закадычным дружком, похожим на молодого бычка, сквайром по имени Алан Фернхилл, с которым с присущей всем сквайрам беспечностью они пили лучшее вино, ели цыплят и тискали служанок.
Поведение старосты Нейта подтверждало справедливость опасений Гвенды. Староста не вымогал у Вулфрика более крупной взятки – верный признак, что ему известен исход дела.
Аннет, пожалуй, тоже сомневалась в успехе. Гвенда подметила явные перемены в ее поведении. Она уже не столь задорно откидывала головку, не так виляла бедрами, куда реже слышался ее звонкий смех. Гвенда надеялась, что Вулфрик не обратит на эти перемены внимания: ведь ему и без того хватало забот, – но ей чудилось, что теперь он стал раньше возвращаться по вечерам от Перкина, и вдобавок сделался куда угрюмее.
В воскресенье утром девушка с удивлением поняла, что Вулфрик до сих пор лелеял малую надежду. Когда служба закончилась и отец Гаспар уступил место лорду Ральфу, Вулфрик закрыл глаза и зашевелил губами, должно быть, вознося молитву своей покровительнице, Пресвятой Деве.
В церкви, конечно, собрались все, включая Джоби и Этну. Гвенда стояла в стороне от родителей. Порой она, правда, перекидывалась парой слов с матерью, но только когда рядом не было отца. У того на лице осталось ярко-красное пятно от полена, которым она когда-то его обожгла. Девушка не встречалась с ним взглядом, ибо все еще опасалась, но чувствовала, что и папаша теперь ее побаивается.
Ральф сидел в деревянном кресле, окидывая крестьян оценивающим взором, как покупатель на скотном рынке. Слушания в этот день в основном сводились ко всевозможным объявлениям. Нейт сообщал, кто в какой день следующей недели трудится на наделе лорда, а кому и когда требуется нести повинность на общинной запашке. Староста не предлагал задавать вопросы, а это означало, что Ральф не собирается ни с кем договариваться, готов лишь приказывать.
Далее староста перешел к насущным делам: в понедельник на Сотенном поле нужно закончить сбор колосьев, чтобы во вторник на жнивье выпустить скот, а в среду на Долгом поле пора начинать осеннюю вспашку. Обычно по таким поводам спорили редко, лишь самые ретивые крикуны излагали свои мнения и отстаивали каждый свое, но сегодня и они сидели тихо, пытаясь получше понять нового лорда.
Главное решение, которого все ждали, староста никак не выделил. Все так же скучно он произнес:
– Вулфрику не дозволяется наследовать земли, которые держал его отец, так как ему всего шестнадцать лет.
Гвенда посмотрела на Ральфа. Тот попытался спрятать улыбку, поднеся ладонь к лицу, и – как показалось девушке, неосознанно – дотронулся до сломанного носа.
– О своем решении относительно земель покойного Сэмюела лорд Ральф сообщит позже, – добавил староста.
Вулфрик застонал на всю церковь. Он ожидал подобного решения, но услышать его было тяжело. Девушка видела, как юноша, пряча лицо, повернулся ко всем спиной и прислонился к стене, чтобы удержаться на ногах.
– На сегодня все, – закончил староста.
Лорд Ральф встал и медленно прошел по церкви, косясь на раздавленного отказом Вулфрика. «Каким же он будет лордом, – думала Гвенда, – если перво-наперво воспользовался властью для того, чтобы отомстить?» Следом за Ральфом, опустив голову, шагал староста Нейт. Он понимал, что решение лорда несправедливо. Когда оба вышли, люди загомонили, но Гвенда молчала, не сводя глаз с Вулфрика.
Юноша по-прежнему стоял у стены, и смотреть на него было безумно больно. Взглядом он нашел Аннет. Та побелела от ярости. Конечно, она подойдет утешить Вулфрика… но вместо этого дочь Перкина быстро отвернулась. Что у нее на уме?
Высоко подняв голову, Аннет двинулась к выходу, за ней пошли родные. Она что, даже не поговорит с Вулфриком?
Видимо, юноша задал себе тот же вопрос и рванулся за невестой.
– Аннет, подожди.
Все затихли.
Девушка обернулась. Вулфрик встал перед нею.
– Мы ведь все равно поженимся, правда?
От его жалостливой мольбы Гвенда моргнула. Аннет молча смотрела на жениха, явно намереваясь что-то сказать, а Вулфрик говорил и говорил все тем же недостойным, молящим тоном:
– Лордам нужны хорошие работники, чтобы трудиться на земле. Наверное, лорд Ральф даст мне надел поменьше…
– Ты сломал ему нос, – резко перебила Аннет. – Он никогда тебе ничего не даст.
Гвенде вспомнилось, как приятно было Аннет, когда эти двое из-за нее дрались.
Вулфрик упорствовал:
– Тогда стану батраком. Я сильный. Для меня всегда найдется работа.
– Но ты будешь беден всю жизнь. Ты это хочешь мне предложить?
– Мы будем вместе, как мечтали в тот день в лесу, когда ты сказала, что любишь меня. Помнишь?
– Какая у меня будет жизнь с безземельным батраком? – сердито спросила Аннет. – Я тебе скажу. – Она кивнула на мать Гвенды, стоявшую поодаль с Джоби и тремя малышами. – Стану как она: черной от забот и тощей, как помело.
Джоби вздрогнул и замахнулся на Аннет культей.
– Придержи язык, дерзкая девка!
Перкин загородил собою дочь и примирительно хлопнул в ладоши:
– Прости ее, Джоби, она сильно расстроилась. Девочка не хотела никого обидеть.
Вулфрик стоял на своем:
– Ничего не имею против Джоби, но я не такой, Аннет.
– Да такой же точно! У тебя нет земли. А он именно потому нищий, и ты будешь нищим, дети твои будут голодными, а жена твоя будет серой мышью.
Это была горькая правда. В трудные времена безземельные страдали первыми. Когда приходилось беречь средства, прежде всего увольняли батраков. Но все-таки Гвенде было трудно поверить, что хоть одна женщина на свете способна отказаться от возможности провести жизнь с Вулфриком.
Что ж, кажется, как раз так намеревалась поступить Аннет.
Юноша, похоже, наконец-то осознал это.
– Ты меня больше не любишь?
Он утратил всякое достоинство, унижаясь перед нею, и все же Гвенда любила его в этот миг сильно, как никогда.
– Любовью сыт не будешь, – бросила Аннет и вышла из церкви.
Через две недели она стала женой Билли Говарда.
Гвенда отправилась на свадьбу, как и все деревенские, кроме Вулфрика. Несмотря на скудный урожай, праздник удался. Благодаря этой свадьбе объединились два больших земельных надела: сто акров Перкина и сорок акров Билли. Более того, Перкин попросил Ральфа отдать ему земли отца Вулфрика. Если лорд согласится, дети Аннет станут владельцами почти половины деревни. Впрочем, Ральф уехал в Кингсбридж, пообещав принять решение по возвращении.
Перкин откупорил бочку самого крепкого эля, сваренного женой, и забил корову. Гвенда наелась и напилась от пуза – будущее виделось слишком зыбким, чтобы отказываться от сытного ужина.
Она поиграла с сестрами Кэт и Джоуни в деревянный мяч, затем посадила на колени маленького Эрика и стала ему петь. Через какое-то время к ней подсела мать.
– Что ты теперь будешь делать?
В глубине души Гвенда не простила Этну до конца, но они разговаривали, мать расспрашивала, проявляла заботу. Девушка все еще обижалась на мать за то, что та пошла на поводу у Джоби, но на вопрос ответила:
– Пока можно, поживу у Вулфрика в амбаре. Может, там и останусь.
– А если он уйдет… я хочу сказать, уйдет из деревни?
– Не знаю.
Вулфрик продолжал работать на земле своего отца, пахал жнивье и боронил землю, лежавшую под паром. Гвенда ему помогала. Нейт платил им как обычным батракам, поскольку доля будущего урожая таким не полагалась. Староста очень хотел, чтобы оба остались, иначе земля быстро придет в запустение, и они решили трудиться до тех пор, пока Ральф не объявит следующего держателя. А потом наймутся к кому-нибудь.
– Где Вулфрик? – спросила Этна.
– Думаю, ему не хочется веселиться на этой свадьбе.
– А между вами двоими-то что?
Гвенда пристально посмотрела на мать:
– Он говорит, что я его лучший друг.
– И что это значит?
– Не знаю. Но это ведь не значит «я тебя люблю»?
– Нет, – покачала головой мать. – Нет, не значит.
Девушка услышала музыку. Аарон Эпплтри наигрывал на волынке, голос которой то взлетал до визга, то опускался до едва различимого гула. Из дома вышел Перкин с двумя небольшими барабанами, привязанными к поясу. Начались танцы.
Плясать у Гвенды не было никакого настроения. Она с удовольствием поболтала бы со старухами, но те засыплют ее расспросами, как и мать, а ей не хотелось остаток дня разъяснять свое нелегкое положение. Вдруг вспомнилась последняя деревенская свадьба – слегка опьяневший Вулфрик, который высоко прыгал и обнимал всех женщин подряд, особо выделяя Аннет. Без него для Гвенды и радость была не в радость. Девушка передала Эрика матери и потихоньку ушла. Скип остался, прекрасно зная, что после таких пиршеств собакам перепадает немало вкусных объедков.
Гвенда пошла к Вулфрику, надеясь застать того дома, но никого не встретила. В прочном деревянном доме с опорами и балками, но без вытяжной трубы – эта роскошь была только для богачей, – она осмотрела обе комнаты внизу и заглянула наверх. Все чисто и прибрано, как при его матери, но это потому, что Вулфрик жил на кухне. Веяло холодом, было неуютно. Дом на семью остался без семьи.
Она прошла в амбар, забитый кормовым сеном на зиму и снопами ячменя и пшеницы, ждавшими обмолота, взобралась по приставной лестнице на сеновал, легла и через какое-то время заснула.
Когда Гвенда проснулась, было темно. Не имея представления, который час, полусонная, она вышла на улицу и посмотрела на небо. Из-за низких облаков выглядывала луна, и девушка прикинула, что сейчас час или два пополуночи. Пока она стояла у двери амбара, послышался плач.
Она сразу же поняла, что это Вулфрик. Гвенда всего раз видела, как он плачет: над телами родителей и брата в Кингсбриджском соборе. Он заходился от рыданий, что, казалось, разрывают его нутро. Гвенда заморгала, прогоняя собственные слезы, вызванные его горем.