Годвин знал, что дело обстоит не совсем так: во времена приора Филиппа хартию пытались оспорить, – но этого не ведали ни сэр Уилберт, ни граф Роланд.
Граф держался высокомерно, словно препирательства с законниками были ниже его достоинства, но это было обманчивое впечатление: возражал он весьма продуманно.
– Но в хартии не говорится, что аббатство освобождается от обложения.
– Тогда почему же никто не вводил пошлин и сборов до сих пор? – спросил Грегори.
Ответ у Роланда был наготове:
– Мои предшественники тем самым жертвовали собору, руководствуясь соображениями благочестия. Но эти соображения вовсе не предполагают моего участия в постройке моста. А монахи отказываются платить пошлину.
Внезапно разговор принял совершенно иное направление. «Удивительно быстро, – подумал Годвин, – не как на заседаниях в доме капитула, которые могут длиться часами».
Стряпчий воскликнул:
– Но люди графа не дают вывозить камень и даже убили одного возчика!
– Тогда спор лучше разрешить как можно скорее, – рассудил сэр Уилберт. – Итак, каков ответ аббатства на довод, что граф имеет право вводить таможенную пошлину на грузы, провозимые по дорогам, мостам и бродам его графства, независимо от того, пользовался он этим правом ранее или нет?
– Что камни не просто везут по землям графа – само месторождение находится на этих землях. А значит, так называемая пошлина есть не что иное, как налог, взимаемый с аббатства за камень, что противоречит хартии Генриха I.
Годвин уныло отметил, что довод никак не подействовал на судью.
Однако Лонгфелло еще не закончил.
– Кроме того, король, пожаловавший Кингсбриджу материал на мост и саму каменоломню, имел веские причины: он желал аббатству и городу благоденствия. Здесь находится городской олдермен, который подтвердит, что без моста о благоденствии Кингсбриджа не может быть и речи.
Вперед выступил Эдмунд. С непокорными волосами, в скромном платье, он выглядел деревенским увальнем по сравнению с роскошно разодетыми аристократами вокруг, но, в отличие от племянника, ничуть не смущался.
– Я торгую шерстью, сэр. Без моста торговле придет конец. А без торговли Кингсбридж не сможет платить налоги королю.
Сэр Уилберт подался вперед.
– Сколько составила последняя десятина города?
Речь шла о налоге, который время от времени вводил парламент, – с податного лица брали десятую или пятнадцатую часть личного движимого имущества. Конечно, никто не платил полную десятину, все занижали размеры своих доходов, поэтому для каждого города или графства устанавливалась определенная сумма, распределявшаяся среди горожан более или менее справедливо; бедняки и неимущие не платили вообще ничего.
Эдмунд ожидал этого вопроса и быстро ответил:
– Тысяча одиннадцать фунтов, сэр.
– А что выйдет после крушения моста?
– По моим подсчетам, десятина составит менее трехсот фунтов. Однако наши горожане продолжают торговать в надежде, что мост будет восстановлен. Но если суд сегодня растопчет эту надежду, ежегодная шерстяная ярмарка и еженедельный рынок, по сути, прекратят свое существование и размер десятины составит не больше пятидесяти фунтов.
– Для нужд короны это сущая безделица, – подвел итог судья, умолчав о том, что знали все: королю очень нужны деньги, поскольку несколько недель назад он объявил войну Франции.
Роланд разозлился.
– Разве мы на слушаниях о состоянии королевской казны? – презрительно спросил он.
Однако сэра Уилберта было не так просто сбить с толку, даже графу.
– Это королевский суд, – учтиво ответил он. – А вы чего ожидали?
– Справедливости.
– Она воспоследует. – Судья не прибавил: «Нравится вам это или нет», – но все догадались. – Эдмунд-суконщик, где находится ближайший к Кингсбриджу рынок?
– В Ширинге.
– Вот как. Значит, торговля, которая захиреет у вас, будет процветать в городе графа?
– Нет, сэр. Кое-кто переберется туда, конечно, но многие попросту разорятся. Большинство кингсбриджских купцов не смогут ездить в Ширинг.
Судья повернулся к графу Роланду.
– Сколько составляет десятина Ширинга?
Граф переговорил с писарем, отцом Джеромом, и ответил:
– Шестьсот двадцать фунтов.
– А если ширингский рынок прирастет, вы сможете платить тысячу шестьсот двадцать фунтов?
– Разумеется, нет, – сердито отрезал граф.
Судья оставался предельно учтивым.
– Тогда ваше сопротивление постройке моста, милорд, дорого обойдется короне.
– Но у меня есть права, – мрачно заметил Роланд.
– У короны тоже. Как вы возместите королевской казне потерю тысячи фунтов в год?
– Сражаясь подле короля во Франции, чего не смогут купцы и монахи!
– Верно, – согласился сэр Уилберт. – Но вашим рыцарям требуется содержание.
– Это неслыханно! – не сдержался граф.
Он понимал, что проигрывает. Годвин старался не выказывать радости.
Судье не понравилось, что его подход к делу кому-то показался неслыханным. Он впился в графа взглядом.
– Я не сомневаюсь, милорд, что, посылая своих воинов на монастырскую каменоломню, вы не преследовали цели затронуть интересы короны.
Сэр Уилберт многозначительно замолчал.
Роланд почуял западню. Существовал единственно возможный ответ на этот вопрос.
– Конечно, нет.
– Теперь, когда и суду, и вам ясно, что постройка нового моста послужит интересам короны, а также Кингсбриджского аббатства и города, я полагаю, вы согласитесь на открытие доступа к каменоломне.
Годвин вынужден был признать, что сэр Уилберт умен. Он заставил Роланда согласиться со своим решением и затруднил графу возможность обратиться напрямую к королю.
После долгой паузы граф буркнул:
– Да.
– А также дадите согласие на беспошлинную перевозку камней по вашим землям.
Граф понял, что окончательно проиграл.
– Да, – яростно прохрипел он.
– Решено, – произнес судья. – Следующее дело.
Это была крупная, но, пожалуй, запоздалая победа.
Ноябрь закончился, наступил декабрь, когда обычно завершалась строительная пора. Дожди задержали приход морозов, но все равно до окончания всех работ оставались считаные недели. У Мерфина на каменоломне скопились сотни готовых тесаных камней, однако на их перевозку в Кингсбридж уйдут месяцы. Пускай граф Роланд проиграл дело в суде, ему удалось-таки отсрочить постройку моста на целый год.
Керис, возвращаясь в Кингсбридж с Эдмундом и Годвином, испытывала смешанные чувства. С берега, со стороны предместья, она увидела, что Мерфин уже успел соорудить коффердамы. В обоих рукавах реки возле острова Прокаженных на несколько футов из воды двумя большими кругами выступали макушки столбов. Керис припомнила, как Мерфин объяснял в зале гильдейского собрания, что намерен вбивать колья в речное дно, двойным кольцом, а затем заливать пустоты раствором, чтобы сделать заграждение водонепроницаемым. Далее воду из коффердамов откачают, и станет возможным уложить фундамент на дне реки.
На пароме оказался один из работников Мерфина, Гарольд-каменщик, и Керис спросила его, вычерпали ли уже воду.
– Пока нет. Мастер думает сделать это прямо перед началом стройки.
Девушка с удовольствием отметила про себя, что Мерфина, несмотря на его молодость, уже называют мастером.
– А почему? Не лучше ли сначала все как следует подготовить?
– Говорит, если вычерпать воду, течение будет давить на коффердамы сильнее.
Керис поражалась, откуда Мерфину все это известно. Азы он освоил у своего первого учителя Йоакима, отца Элфрика. Любил беседовать с приезжими, особенно с теми, кто бывал во Флоренции и Риме, и досконально изучил те места «Книги Тимофея», где говорилось о строительстве собора. Но, судя по всему, Мерфин обладал вдобавок удивительным чутьем. Сама Керис ни за что бы не сообразила, что вычерпанный коффердам слабее наполненного водой.
Хотя путники устали с дороги, им не терпелось сообщить Мерфину новости и узнать, что тот успеет сделать до окончания строительной поры – если, конечно, успеет хоть что-нибудь. Все трое спешились, передали лошадей конюхам и отправились искать юношу. Мерфин нашелся на чердаке каменщиков в северо-западной башне собора: при свете масляных ламп чертил на настиле парапет.
Увидев путников, Мерфин оторвался от работы и широко улыбнулся:
– Мы победили?
– Мы победили, – кивнул Эдмунд.
– Спасибо Грегори Лонгфелло, – добавил Годвин. – Он обошелся нам недешево, но заслужил свои деньги сполна.
Мерфин обнял олдермена и приора: стычка с последним была забыта, по крайней мере на какое-то время, – потом нежно поцеловал Керис и тихонько прошептал:
– Я скучал по тебе. Восемь недель! Мне казалось, ты никогда не вернешься.
Она промолчала. Ей нужно было сообщить ему нечто очень важное, но наедине.
Отец не заметил ее сдержанности.
– Ну, Мерфин, можешь приступать к строительству.
– Отлично.
Годвин обронил:
– Можно уже завтра начать перевозить камни, но, боюсь, до заморозков многого нам не успеть.
– Я думал об этом. – Мерфин посмотрел в окно. Короткий декабрьский день угасал. – Может, и получится.
– Вот это да! – воскликнул Эдмунд. – Что ты придумал, парень?
Мерфин спросил у Годвина:
– Вы дадите индульгенции тем, кто согласится возить камни с каменоломни?
Индульгенция отпускала грехи. Как и денежные пожертвования, она могла загладить совершенные грехи и стать предоплатой за будущие.
– Разумеется, – ответил приор. – А какой в этом смысл?
Мерфин повернулся к Эдмунду.
– Сколько в Кингсбридже повозок?
– Дай подумать. – Олдермен сосредоточился. – У каждого стоящего торговца… Значит, сотни две.
– А если обойти сегодня город и попросить всех отправиться завтра на каменоломню за камнями?
Эдмунд пристально посмотрел на Мерфина, и губы его медленно растянулись в улыбку.
– Здорово. Отличная мысль!
– Лучше говорить, что остальные уже согласились, – продолжал Мерфин. – Это будет как праздник. С мужчинами поедут родные, возьмут пиво и еду. Если каждый даст повозку, за два дня у нас наберется камней на береговые устои.