Элфрик, с которым они так и остались на ножах, пытался запретить Мерфину ходить в цеховой одежде, поскольку, мол, бывший ученик так и не вступил ни в одну гильдию. Мерфин на это отвечал, что его признали мастером, а остальное решается легко – достаточно лишь принять его в члены гильдии. Словом, дело зависло.
При этом Мерфину шел всего двадцать второй год, и Вильгельм, посмотрев на него, воскликнул:
– Какой молодой!
Керис заступилась:
– Он считался лучшим строителем в городе уже в семнадцать лет.
Мерфин перемолвился о чем-то с Томасом и подошел к гостям.
– Береговые устои моста должны быть прочными и стоять на глубоком фундаменте, – объяснил он, указывая на громоздкое каменное сооружение на берегу.
– И зачем же, молодой человек? – справился Вильгельм.
Мерфин привык к снисходительному отношению окружающих и не обиделся, а слегка улыбнувшись, ответил:
– Я вам покажу. Расставьте ноги как можно шире, вот так. – Мерфин подал пример, и после короткого колебания Вильгельм подчинился. – Кажется, что ноги расползаются, верно?
– Да.
– Вот и мост все время расползается на торцах, как ноги. Он испытывает такое же давление, как и ваши чресла. – Мерфин выпрямился и подпер стопой мягкий кожаный башмак Вильгельма. – А теперь ваша нога никуда не денется и давление в чреслах ослабло, так?
– Так.
– Береговой устой все равно что моя нога, которая подперла вас и ослабила давление.
– Очень интересно, – задумчиво произнес Вильгельм, сводя ноги, и Керис поняла, что гость переменил свое мнение о молодом мастере.
– Позвольте показать остальное, – предложил Мерфин.
За последние шесть месяцев остров изменился до неузнаваемости. Исчезло все, что напоминало о лепрозории. Каменистую почву почти целиком покрывали склады, всюду виднелись ровные насыпи камней, штабеля бревен, бочки с известью и мотки веревок. Остров до сих пор кишел кроликами, но теперь тем приходилось бороться за жизненное пространство со строителями. На кузнице чинили старые инструменты и ковали новые. По соседству располагалось сразу несколько мастерских каменотесов, а еще на острове стоял новый дом самого Мерфина, небольшой, но прочный и красивый. Плотники, резчики по камню, изготовители строительного раствора усиленно снабжали рабочим материалом каменщиков, трудившихся на лесах.
– Рабочих вроде больше, чем обычно, – шепнула Керис на ухо Мерфину.
Он ухмыльнулся и тихо ответил:
– Я просто расставил их на видные места. Хочу, чтобы всякий гость замечал, как быстро мы строим. Пусть думают, что в следующем году ярмарка пройдет как положено.
На западной оконечности острова, вдалеке от двойного моста, на тех участках, которые Мерфин сдал кингсбриджским купцам, располагались складские дворы и помещения. Хотя арендную плату назначил ниже, чем в пределах городских стен, Мерфин уже зарабатывал намного больше, чем ежегодно платил аббатству за право владеть островом.
А еще он много времени проводил с Элизабет Клерк. Керис считала ту стервой и сучкой, но признавала, что Клерк – единственная в городе женщина, помимо ее самой, кто по уму годится Мерфину хотя бы в подметки. Элизабет располагала маленьким сундучком книг, унаследованных от отца-епископа, и Мерфин частенько захаживал к ней по вечерам, якобы почитать. Развлекались ли они вдвоем как-то иначе, Керис не ведала.
Когда осмотр завершился, Эдмунд повез Вильгельма обратно в город, а Керис осталась поговорить с Мерфином.
– Дельный покупатель? – спросил юноша, когда плот отчалил.
– Мы только что продали ему два мешка грубой шерсти дешевле, чем покупали сами.
Мерный мешок чистой сухой дешевой шерсти весил 364 фунта. В этом году дешевую шерсть продавали по тридцать шесть шиллингов за меру, мешок шерсти хорошего качества – почти вдвое дороже.
– Почему?
– Когда цены падают, лучше иметь деньги, чем товар.
– Но вы ведь и не рассчитывали на изрядную прибыль.
– Однако не ожидали, что будет настолько плохо.
– Странно. Раньше твой отец обладал едва ли не сверхъестественной способностью предугадывать события.
Керис помолчала.
– Ну, всему виною низкий спрос и отсутствие моста. – На самом деле она тоже не понимала, почему отец, несмотря на безрадостное положение, покупает шерсть в прежних количествах, и гадала, почему не действует наверняка, сокращая закупки.
– Вы, верно, попытаетесь продать излишки на ярмарке в Ширинге? – предположил Мерфин.
– Именно этого и добивается граф Роланд. Беда в том, что нас там не знают. Сливки снимут местные. Так обстоит дело в Кингсбридже: крупные сделки с оптовыми покупателями заключает отец и еще два-три человека, а мелкие торговцы и чужаки доскребают остатки. Я уверена, что и ширингские купцы поступают схожим образом. Здесь мы можем продать несколько мешков, но там нам все не сбыть.
– Что вы будете делать?
– Потому я к тебе и пришла. Возможно, стройку придется остановить.
Мерфин уставился на нее и тихо произнес:
– Нет.
– Мне очень жаль, но у отца нет денег. Он все вложил в шерсть, которую не может продать.
Мерфина будто огрели кнутом. После паузы он проговорил:
– Нужно искать выход.
Керис было очень жаль Мерфина, но утешить его она не могла.
– Отец поручился выдать на постройку моста семьдесят фунтов. Половину он уплатил, но, боюсь, остальное на складе в мешках с шерстью.
– Не может быть, чтобы у него совсем не осталось денег.
– Почти не осталось. В таком же положении и другие, кто обещал дать денег на мост.
– Я могу работать медленнее, – отчаянно соображал вслух Мерфин. – Уволить нескольких ремесленников, уменьшить запасы материалов.
– Тогда ты не построишь мост к следующему году, и всем будет только хуже.
– Но это лучше, чем совсем сдаться.
– Да, лучше, – кивнула Керис. – Пока ничего не предпринимай. Когда кончится ярмарка, подумаем вместе. Я просто хотела, чтобы ты знал.
Побледневший Мерфин коротко ответил:
– Спасибо.
Вернулся плот, и Джимми предложил отвезти Керис в город.
Ступив на бревна, Керис небрежно спросила:
– Как поживает Элизабет Клерк?
Мерфин сделал вид, что несколько удивлен вопросу.
– По-моему, неплохо.
– Вы, кажется, часто встречаетесь.
– Не то чтобы часто. Но мы всегда дружили.
– Да, конечно, – отозвалась девушка, хотя знала, что это не совсем так.
Почти весь прошлый год, когда они с Мерфином фактически не расставались, тот вообще не обращал внимания на Элизабет. Но возражать было унизительно, и Керис промолчала – только помахала на прощание рукой.
Мерфин явно не хотел, чтобы у нее создалось впечатление, будто у них с Элизабет отношения. Может, так, а может, ему неловко признаваться в том, что влюбился в другую. Девушка могла лишь догадываться о его чувствах, но знала наверняка, что Элизабет влюблена в Мерфина. Достаточно было увидеть, как та на него смотрит. Пускай Элизабет прозвали ледяной девой, Мерфин сумел растопить эту ледышку.
Плот пристал к берегу. Керис сошла на сушу и направилась вверх по склону к центру города.
Мерфина ее новости явно потрясли. Керис хотелось плакать, когда она вспоминала отчаяние на его лице. Такое же лицо было у него, когда она отказалась возобновить их отношения.
Девушка по-прежнему не знала, чем хочет заниматься в жизни. Она всегда считала, что, чем бы ни занималась, жить будет в удобном доме и кормиться от выгодного ремесла. Но теперь земля уходила из-под ног. Керис ломала голову в поисках спасения. Отец держался со странным умиротворением, словно до сих пор не осознал размаха потерь, но Керис понимала: что-то нужно делать.
На главной улице она столкнулась с дочерью Элфрика Гризельдой, несшей на руках шестимесячного малыша. Гризельда назвала сына Мерфином – вечный упрек взрослому Мерфину, отказавшемуся на ней жениться. Она по-прежнему строила из себя оскорбленную невинность, хотя никто в городе не считал Мерфина отцом ее ребенка. Правда, некоторые полагали, что ему все же следовало жениться на Гризельде, так как он с нею переспал.
Когда Керис подходила к дому, навстречу вышел отец. Девушка в изумлении уставилась на него. Он был в одном нижнем белье: длинной рубахе, подштанниках и чулках.
– Где твоя одежда?
Осмотрев себя, Эдмунд недовольно фыркнул:
– Я становлюсь рассеянным. – И вернулся в дом.
Наверно, снял накидку, собираясь в отхожее место, а потом забыл одеться. Может, возраст сказывается? Но отцу всего сорок восемь, да и не похоже такое поведение на обычную забывчивость. Новый повод для беспокойства.
Эдмунд вновь показался из двери, одетый как полагается, и отец с дочерью пересекли главную улицу, направляясь к аббатству. Олдермен спросил:
– Ты сообщила Мерфину про деньги?
– Да. Он впал в отчаяние.
– Что сказал?
– Что может расходовать меньше материала и работать медленнее.
– Но тогда он не закончит к следующему году.
– Говорит, это лучше, чем вообще не достроить мост.
Они подошли к лотку Перкина из Уигли, торговавшего несушками. Ветреница Аннет, дочь крестьянина, расхаживала с подносом яиц, закинув лямку на шею. За прилавком Керис увидела Гвенду, теперь работавшую у Перкина. Подруга была на восьмом месяце беременности, ее грудь налилась и отяжелела, живот раздулся. Гвенда стояла в привычной взгляду позе будущей матери, у которой болит спина, опираясь одной рукой на бедро.
Керис подсчитала, что, не прими она тогда настой Мэтти, сейчас тоже была бы на восьмом месяце. После выкидыша ее груди сочились молоком, и она долго не могла отделаться от мысли, что собственное тело обвиняло хозяйку в совершенном грехе. Она терзалась угрызениями совести, но, стараясь рассуждать разумно, неизменно приходила к выводу, что, случись это опять, сделала бы то же самое.
Гвенда поймала взгляд Керис и улыбнулась. Несмотря на все выпавшие на ее долю испытания, она добилась своего: Вулфрик стал ее мужем. Сильный, как крепкий жеребец, и такой же привлекательный, тот неподалеку грузил на повозку деревянные ящики.