– Как ты себя сегодня чувствуешь? – заботливо спросила Керис у подруги.
– Спина все утро болела.
– Осталось чуть-чуть.
– Думаю, пара недель.
Эдмунд спросил:
– Кто это, дорогая?
– Ты разве не помнишь Гвенду? Она заходила к нам в гости по меньшей мере раз в год последние десять лет.
Олдермен улыбнулся:
– Я не узнал тебя, Гвенда. Наверно, беременность виновата. Но ты прекрасно выглядишь.
Отец с дочерью пошли дальше. Керис знала, что Вулфрик так и не получил наследство, а у Гвенды не вышло ему помочь. Керис не ведала в точности, что произошло в прошлом сентябре, когда ее подруга отправилась молить лорда Ральфа. Судя по всему, Ральф что-то пообещал, а потом не сдержал слово. Что бы там ни случилось, ныне Гвенда ненавидела лорда Уигли лютой, почти пугающей ненавистью.
Поблизости выстроились лотки, где местные суконщики предлагали бюрель, неброскую ткань неплотного переплетения, из которой люди попроще шили себе одежду. Здесь, в отличие от лотков торговцев шерстью, дело шло вовсю. Пряжей торговали оптом, и потеря нескольких крупных клиентов могла обрушить рынок, а бюрель продавали в розницу. Такое сукно пользовалось устойчивым спросом, его раскупали в любом случае. Может, в трудные времена цена чуть понижалась, но одежда ведь требуется каждому.
У Керис мелькнула смутная мысль. Не сумев распродать пряжу, купцы иногда делали из нее сукно и торговали уже им. Однако это тяжелый труд, а доход от бюреля незначительный. Все покупали самое дешевое, и торговцы занижали цены.
Внезапно девушка посмотрела на лотки другими глазами.
– Интересно, что приносит больше денег? – задалась она вопросом вслух.
Бюрель стоил двенадцать пенсов за ярд. За тусклое бурое сукно плотного переплетения, обработанное на сукновальне, платили по восемнадцать, а за окрашенное еще больше. На лотке Питера-красильщика преобладало зеленое, желтое и розовое сукно по два шиллинга – двадцать четыре пенса – за ярд, хотя цвета были не очень яркими.
Дочь повернулась к отцу, чтобы поделиться с ним возникшими мыслями, но сказать ничего не успела – ее отвлекли.
Посещение шерстяной ярмарки неприятно напомнило Ральфу события прошлого года, и он дотронулся до сломанного носа. Как же это случилось? Началось с невинного заигрывания с крестьянской девкой Аннет, потом он решил проучить ее неуклюжего хахаля, но каким-то образом все закончилось его собственным унижением.
Подходя к лотку Перкина, он утешал себя воспоминанием о том, что произошло позднее. Когда рухнул мост, он спас жизнь графу Роланду; угодил тому своей решительностью на каменоломне и наконец-то стал лордом, пусть всего-навсего крошечной деревеньки Уигли. Еще он убил человека, возницу Бена; в этом убийстве не было чести, зато он все-таки показал, на что способен.
Он даже помирился с братом. На этом настояла мать. Пригласила обоих на рождественский обед и заставила пожать друг другу руки. Отец посетовал, что его сыновья служат повздорившим между собою хозяевам, но, мол, каждый из них выполняет свой долг, как надлежит воинам, во время гражданской войны оказавшимся по разные стороны. Ральф остался доволен, и, как ему показалось, Мерфин тоже.
Он утешился, отомстив Вулфрику: лишил того наследства и заодно невесты. Любительница пострелять глазками Аннет вышла замуж за Билли Говарда, а Вулфрику пришлось довольствоваться некрасивой, хоть и пылкой Гвендой.
Жаль, что до конца Вулфрика сломить не удалось. Этот гордец расхаживал по деревне с таким видом, словно лордом Уигли был он, а не Ральф. Все соседи его любили, а беременная жена и вовсе обожала. Несмотря на невзгоды, к которым приложил руку Ральф, Вулфрик почему-то до сих пор держал голову прямо. Может, потому что жена у него такая похотливая?
Ральфу очень хотелось поведать Вулфрику о том, как Гвенда навещала его в «Колоколе»: «Я спал с твоею женой, и ей понравилось». Гонора у Вулфрика, конечно, сразу же поубавится, но ведь он сообразит, что лорд Уигли дал обещание и не сдержал слово, а значит, опять ощутит свое превосходство. Ральф даже вздрогнул, вообразив себе презрение, каким облили бы его Вулфрик и все остальные, узнай они о столь бесчестном поступке. Особенно Мерфин. Нет, история с Гвендой должна остаться тайной.
Все собрались у лотка. Перкин первым увидел приближавшегося лорда и поздоровался с ним с обычным подобострастием.
– Добрый день, лорд Ральф.
Он поклонился, а стоявшая позади жена Перкина Пегги присела. Гвенда рядом терла поясницу, будто пытаясь унять боль. Потом Ральф заметил Аннет с подносом в руках и вспомнил, какова на ощупь ее грудь: маленькая, твердая и круглая, как яйцо. Аннет перехватила его взгляд и стыдливо потупилась. Ральфу вновь захотелось дотронуться до нее. «Почему бы и нет, – подумалось ему, – ведь я тут хозяин». За спинами прочих он разглядел Вулфрика. Тот грузил ящики на повозку, но в какой-то миг остановился и уставился на лорда: физиономия нарочито бесстрастная, но взгляд уверенный, нисколько не угодливый. Да, в этом взгляде не было дерзости, но Ральф безошибочно почуял угрозу, как если бы Вулфрик посмел произнести вслух: «Только тронь ее, я тебя убью».
«Может, стоит рискнуть, – задумался Ральф. – Пусть он на меня набросится. Я заколю его мечом». Лорд в полном праве проучить крестьянина, обезумевшего от ненависти. Не отводя взгляда от лица Вулфрика, он поднес руку к груди Аннет, но в этот миг Гвенда испустила истошный вопль боли и ужаса, и все обернулись к ней.
31
Керис услышала крик и узнала голос Гвенды. На мгновение ее сковал страх. Что-то было не так. Она поспешила к лотку Перкина.
Гвенда сидела на табурете, бледная, с искаженным от боли лицом. Рука ее опять лежала на бедре, а платье намокло.
Пег Перкинс смекнула быстрее прочих:
– Воды отошли. Роды начинаются.
– Еще же рано, – встревожилась Керис.
– Рано-то рано, а ребеночек лезет.
– Это опасно. – Керис приняла решение. – Давайте отведем ее в госпиталь. – Обычно роженицы не в госпиталь обращались, но по просьбе Керис монахини наверняка примут Гвенду. Все знали, чем чреваты преждевременные роды.
Подбежал Вулфрик. Керис вновь поразилась его юности. В свои семнадцать он уже собирался стать отцом.
Гвенда проговорила:
– У меня перед глазами все плывет, но ничего, скоро оклемаюсь.
– Я тебя отнесу. – С этими словами Вулфрик легко взял ее на руки.
– Иди за мной, – распорядилась Керис и двинулась мимо лотков, время от времени покрикивая: – Пожалуйста, дайте дорогу.
До госпиталя добрались быстро. Наружные двери были широко открыты. Ночевавшие в помещении гости разошлись, и соломенные тюфяки грудой сложили у стены. Служки и послушники с ведрами и тряпками усердно мыли пол. Керис обратилась к первой же из работниц, босой женщине среднего возраста:
– Поскорее приведи Старушку Юлию – скажи, что тебя послала Керис.
Она отыскала более или менее чистый тюфяк и расстелила возле алтаря. Сама она точно не знала, исцеляют ли алтари хворых, но действовала так, как было принято. Вулфрик положил жену на тюфяк с такой осторожностью, будто та была стеклянной, и Гвенда согнула ноги в коленях и раскинула.
Появилась Старушка Юлия, и Керис подумала, сколько уже раз ее утешала эта монахиня. Сестре Юлиане было, пожалуй, едва за сорок, но выглядела она совершенно дряхлой.
– Это Гвенда из Уигли, – пояснила Керис. – С нею самой, кажется, все в порядке, но роды начались на несколько недель раньше, и я подумала, что на всякий случай нужно привести ее сюда. Мы все равно были поблизости.
– Ты правильно сделала, – ответила Юлиана, мягко отстраняя Керис, и встала на колени у тюфяка. – Как ты себя чувствуешь, милая? – спросила она у Гвенды.
Пока монахиня негромко разговаривала с Гвендой, Керис разглядывала Вулфрика. Его красивое молодое лицо искажал страх. Керис знала, что он ничуть не хотел жениться на Гвенде, поскольку все его мысли были заняты Аннет. Однако теперь юноша беспокоился так, словно любил Гвенду много лет.
Роженица вскрикнула от боли.
– Ну-ка, ну-ка… – Юлиана переместилась в ноги роженице и задрала платье. – Ребенок скоро выйдет.
Вошла другая послушница, в которой Керис узнала Мэйр.
– Может, позвать мать Сесилию? – спросила та.
– Не стоит ее беспокоить, – ответила Юлиана. – Просто сходи в кладовку и принеси мне деревянный ящичек с надписью «Роды».
Мэйр торопливо ушла.
Гвенда простонала:
– О господи, как больно!
– Тужься, – посоветовала Юлиана.
– Что не так, сестра? – спросил Вулфрик.
– Все идет как надо, – ответила монахиня. – Обычное дело. Женщины так рожают. Ты, наверно, самый младший в семье, иначе видел бы свою мать в таком положении.
Керис тоже была младшей в семье, знала, что рожать больно, однако никогда не видела родов вживую и теперь пришла в ужас от того, как страшно все выглядело.
Вернулась Мэйр с деревянным ящичком и поставила его возле сестры Юлианы.
Гвенда перестала стонать, глаза ее закрылись: казалось, она заснула – но спустя несколько мгновений вновь закричала.
Старушка Юлия велела Вулфрику:
– Присядь к ней и возьми за руку.
Юноша беспрекословно подчинился.
Монахиня продолжала смотреть Гвенде под платье.
– Теперь прекрати тужиться, – велела она наконец. – Дыши часто и неглубоко.
Юлиана засопела, показывая Гвенде, как нужно дышать. Та повторила, и на какое-то время ей полегчало, но затем роженица снова зашлась в крике.
Керис еле сдерживалась. Если сейчас все идет как надо, что же тогда такое трудные роды? Она утратила чувство времени: все происходило очень быстро, – но мучения подруги казались бесконечными. Керис чувствовала себя совершенно беспомощной и ненавидела свою беспомощность. То же самое с нею было, когда умирала мама. Она рвалась помочь, но не знала, как, и это настолько ее бесило, что она искусала губы до крови.
– Ребенок выходит. – Юлиана словно пошарила руками между ног Гвенды.