— Хватит предположений, — решила Сесилия. — Пойдемте посмотрим. Мы все сейчас отправимся в сокровищницу, откроем сундучок, и все станет ясно.
— Это не кража, — медленно произнес Годвин.
Все уставились на аббата. Наступило подавленное молчание.
— Так вы признаетесь! — воскликнула наконец аббатиса.
— Это не кража, — повторил настоятель. — Деньги были использованы во благо аббатства и во славу Божью.
— Не важно, — отрезала Керис. — Это не твои деньги!
— Деньги Бога, — упорствовал монах.
— Они были завещаны сестрам. Вы об этом знали. Сами видели завещание.
— Мне ничего не известно ни про какое завещание.
— Разумеется, известно. Я передала вам его для снятия копии… — Сесилия запнулась.
— Мне ничего не известно ни про какое завещание, — повторил Годвин.
— Он его уничтожил, — поняла Керис. — Сказал, что сделает копию, а подлинник положит в сундук… Но аббат уничтожил его.
Мать-настоятельница, открыв рот, уставилась на главу братии.
— Я должна была догадаться, — сказала она. — После того, что вы пытались сделать с Керис, мне не следовало больше доверять вам. Но я решила, что душа ваша спасена. Моя ошибка.
— Хорошо, что мы сами сделали копию завещания, прежде чем отдать подлинник. — Смотрительница госпиталя выдумала это с отчаяния.
— Разумеется, подделка, — хмыкнул Годвин.
— Если бы это были ваши деньги, тебе бы не пришлось взламывать шкатулку, — продолжила Керис. — Идемте смотреть. Так или иначе это решит вопрос.
— Тот факт, что кто-то трогал петли, еще ничего не доказывает, — вставил Филемон.
— Так я права! — воскликнула госпитальная сестра. — Иначе откуда тебе знать, что кто-то трогал петли? Сестра Бет не открывала тайник после той проверки, а тогда сундучок был цел. Значит, вы сами достали его из тайника, если вам известно про манипуляции с петлями.
Филемон смутился и ничего не ответил. Сесилия обратилась к Ллойду:
— Архидьякон, вы представляете епископа. Я полагаю, ваш долг велеть аббату вернуть деньги сестрам.
Ллойд с тревогой спросил Годвина:
— У вас остались деньги?
— Поймав вора, не спрашивают, может ли он отдать бесчестно добытые средства, — в бешенстве прошипела Керис.
— Больше половины уже истрачено на дворец, — признался Годвин.
— Строительство немедленно прекратить, — заявила Керис. — Людей уволить сегодня же, здание срыть, а материалы продать. Ты должен вернуть все до последнего пенни. Если после того, как дворец будет разрушен, не сможешь отдать деньгами, возместишь землями или каким-нибудь другим имуществом.
— Я отказываюсь, — вспыхнул Годвин.
Сесилия снова обратилась к Ллойду:
— Архидьякон, прошу вас выполнить ваш долг. Вы не можете допустить, чтобы помощники епископа обворовывали друг друга. Не важно, что все делают Божье дело.
— Я не могу сам разрешить подобный спор, — ответил тот. — Это слишком серьезно.
При виде слабоволия Ллойда у Керис от ярости и отчаяния пропал дар речи. Мать-настоятельница возмутилась:
— Но вы обязаны!
Архидьякон испугался, но упрямо покачал головой:
— Обвинение в краже, уничтожении завещания, мошенничестве… Это должен решать лично епископ!
— Но епископ Ричард во Франции, и никто не знает, когда он вернется. А Годвин тем временем тратит украденные деньги! — воскликнула аббатиса.
— Боюсь, я ничего не могу сделать, — повторил Ллойд. — Необходимо обратиться к Ричарду.
— Ну что ж, хорошо, — отрезала Керис таким голосом, что все взоры обратились на нее. — Мы поедем искать епископа.
46
В июле 1346 года король Эдуард II собрал в Портсмуте крупнейший флот для переброски армии, который когда-либо видела Англия, — почти тысяча судов. Из-за встречного ветра выход в море откладывался, но одиннадцатого июля флот все-таки покинул гавань, храня порт назначения в тайне.
Керис и Мэр прибыли в Портсмут два дня спустя, упустив епископа Ричарда, который уплыл вместе с королем. Монахини решили двигаться за войском во Францию. Было не так просто получить разрешение даже на поездку в Портсмут. Мать Сесилия собрала сестер на заседание капитула, чтобы обсудить предложение, и некоторым показалось, что путешественницы подвергнут себя всякого рода опасностям. Однако сестры выезжали из монастыря не только в паломничества, но и по делам — в Лондон, Кентербери, Рим, — а кингсбриджские монахини хотели вернуть свои деньги.
И все-таки Керис не была уверена, что ей удастся добиться разрешения на пересечение Ла-Манша. По счастью, не оказалось возможности и необходимости о нем просить. Они с Мэр не могли тут же отправиться за войском, даже если бы знали цель назначения, так как всякий мало-мальски пригодный корабль на южном побережье Англии ушел с королем. Им пришлось мучиться от нетерпения в женском монастыре под Портсмутом в ожидании новостей.
Позже Керис узнала, что король Эдуард с войском высадился на широком берегу возле Сен-Вааст-ля-Уга на северном побережье Франции, недалеко от Барфлёра. Однако суда и не думали возвращаться. Две недели они двигались вдоль берега на восток, следуя за армией до Кана. Там корабли набили трюмы трофеями — драгоценными камнями, дорогими тканями, золотой и серебряной посудой, награбленными солдатами Эдуарда у богатых горожан Нормандии, — и вернулись.
Одним из первых пришел ког «Грейс» — мощное каботажное судно с закругленными носом и кормой. Его капитан, морской волк с дубленым лицом по имени Ролло, нахваливал короля. Ему как владельцу корабля платили не очень щедро, и он не плошал при грабежах.
— Самая большая армия, которую я только видел в жизни, — со смаком говорил Ролло. По его подсчетам, больше пятнадцати тысяч человек, половина из которых — лучники, и около пяти тысяч конницы. — С такой придется повозиться. Я довезу вас до Кана, там я их оставил, а потом уж догоняйте сами. Куда бы ни двинулось войско, оно будет примерно на неделю впереди вас.
Керис и Мэр договорились с Ролло о цене и взошли на борт «Грейса» с двумя крепкими пони — Блэкки и Стэмпом. Они куда медленнее боевых коней, но смотрительница госпиталя рассудила, что войску придется время от времени останавливаться для боев и армию удастся нагнать.
Ранним августовским утром, когда корабль входил в устье реки Орн, Керис почувствовала неприятный запах лежалого пепла. Осматривая берега, она заметила, что земля вся черна, как будто посевы сгорели в полях.
— Обычное дело, — развел руками Ролло. — Все, что армия не может забрать, нужно спалить, чтоб врагу не досталось.
Приближаясь к Кану, прошли мимо обгоревших кораблей, вероятно, подожженных с той же целью.
— Никто не знает планов короля, — продолжал капитан. — Он может двинуться на юг, на Париж, а может свернуть на юго-восток к Кале в надежде встретиться с фламандскими союзниками. Идите следом. Просто следуйте за черными полями.
На прощание Ролло дал походницам ветчины.
— Спасибо, но у нас есть копченая рыба и твердый сыр, — поблагодарила Керис. — И деньги тоже, так что мы сможем купить все необходимое.
— Деньги вам не очень-то пригодятся, — ответил капитан. — Может статься, просто нечего будет покупать. Армия как саранча — после нее ничего не остается. Берите ветчину.
— Вы очень добры. До свидания.
— Пожалуйста, помолитесь за меня, сестра. В свое время я совершил немало тяжких грехов.
Кан насчитывал несколько тысяч домов. Как и Кингсбридж, рекой Орн, через которую перекинулся мост Святого Петра, он был поделен на две половины — Старый и Новый города. На берегу возле моста какие-то рыбаки продавали улов. Керис поинтересовалась ценой угря. Ответ она поняла с трудом: рыбаки говорили на французском диалекте, которого путешественница никогда не слышала. Когда до Керис наконец дошло, что те сказали, у нее перехватило дыхание. Еды так мало, что она стала дороже драгоценных камней. Монахиня еще раз про себя поблагодарила щедрого Ролло.
Мэр и Керис решили на все вопросы отвечать, что они ирландские монахини, следующие в Рим. Однако, отходя от реки, целительница с тревогой думала: а что, если местные по акценту узнают в них англичанок.
Но местных почти никого не осталось. Выломанные двери и ставни свидетельствовали о том, что дома брошены. Стояла жуткая тишина — ни выкриков торговцев, ни детского гама, ни церковных колоколов. Жизнь превратилась в сплошные похороны. Битва произошла больше недели назад, но люди все еще угрюмо выносили из домов тела и грузили на повозки. Создавалось ощущение, будто английская армия просто резала мужчин, женщин и детей. Монахини прошли мимо церкви с огромной ямой на кладбище и увидели тела, сброшенные в общую могилу без гробов и даже без саванов. Священник вел длинную поминальную службу. Вонь стояла невыносимая.
Хорошо одетый мужчина спросил у них, не нуждаются ли они в помощи. Его властные манеры говорили о том, что это знатный горожанин, желающий помочь странствующим монахиням. Керис отклонила предложение, отметив про себя, что нормандский диалект собеседника не отличается от произношения английского лорда. Это низшие слои пользуются местными наречиями, подумала она, а знать везде говорит одинаково.
Сестры выехали на дорогу, ведущую из города на восток, с облегчением оставив позади призрачные улицы. Сельская местность тоже была безлюдна. Странниц всюду преследовал горький запах пепла. Многие поля и сады по обе стороны дороги выгорели. Через каждые несколько миль попадались груды обуглившихся развалин, когда-то бывших деревнями, а теперь населенных лишь птицами, а также свиньями да курами, уцелевшими после нашествия мародеров. То и дело какая-нибудь собака растерянно обнюхивала руины, пытаясь в остывших углях обнаружить запах хозяина. Крестьяне либо бежали от армии, либо погибли при пожарах.
Керис и Мэр направлялись в женский монастырь недалеко от Кана, намереваясь по возможности заночевать там, как делали в пути от Кингсбриджа до Портсмута. Они знали названия и местоположение пятидесяти одного монастыря между Каном и Парижем. Если, пока они гоняются за Эдуардом, у них будут бесплатные ночлег и стол, безопасность от воров обеспечена, а кроме того, добавляла мать Сесилия, они избегнут плотских искушений, таких как крепкие напитки и мужское общество.