— Вот тебе и рыцарство, — прошептала она.
Обе спешились и осторожно прошли мимо обгоревших балок и гор мусора к жилым помещениям. Возле кухни Мэр вскрикнула:
— Боже, что это?
Ответ был очевиден:
— Мертвая монахиня.
На земле лежало нагое тело с подстриженными по-монашески волосами. Каким-то образом оно уцелело в огне. Монахиня погибла с неделю назад. Птицы уже выклевали глаза, а лицо обглодали звери. Груди были срезаны. Мэр еле слышно спросила:
— Это англичане?
— Уж наверно, не французы.
— Но ведь вместе с нашими солдатами сражаются иностранцы, правда? Валлийцы, германцы. Вероятно, это они.
— Все воины состоят на службе у нашего короля, — угрюмо ответила Керис. — Эдуард привел их сюда. За все, что делают они, ответственность несет монарх.
Странницы не могли оторвать глаз от жуткого зрелища. Изо рта погибшей монахини выползла мышь. Мэр вскрикнула и отвернулась. Керис обняла ее.
— Успокойся, — жестко велела она и, пытаясь утешить, погладила спутницу. — Давай-ка выбираться.
Путешественницы вернулись к пони. Керис подавила в себе желание похоронить монахиню. Если они задержатся, то застрянут до ночи. Но куда же идти? Путницы рассчитывали провести ночь здесь.
— Поехали к старухе под яблоней, — решила она. — Ее дом единственный сохранился из всех, что мы видели после Кана. — Целительница с беспокойством посмотрела на заходящее солнце: — Если поторопимся, успеем до темноты.
Странницы подстегнули уставших пони и двинулись обратно. Прямо перед ними солнце быстро опускалось к горизонту. Когда монахини подъехали к дому под яблоней, угасали последние лучи.
Старуха очень им обрадовалась, рассчитывая, что добрые сестры поделятся едой, что те и сделали, поужинав в темноте. Хозяйку звали Жанной. Дрова кончились, однако ночь была теплой, и три женщины свернулись рядышком под одеялами. Не вполне доверяя хозяйке, седельные сумки с едой монахини положили под себя.
Керис долго не могла уснуть. Она радовалась, что после долгой задержки в Портсмуте за последние два дня они так много проехали. Епископ Ричард, без сомнения, заставит Годвина вернуть деньги. Он не образец праведности, но не зашорен и по-своему хоть и вяло, но справедлив. Во время того суда над ней аббат все же не сумел добиться нужного ему приговора. Монахиня была твердо уверена, что ей удастся убедить Ричарда написать главе Кингсбриджского монастыря письмо с требованием продать братское имущество и вернуть украденное золото.
Но ее беспокоил предстоящий путь. Предположение, что солдаты не трогают монахинь, не подтвердилось. Увиденное в монастыре не оставляло никаких сомнений. Им нужно переодеться. Проснувшись на рассвете, врачевательница спросила у Жанны:
— У вас осталась одежда внуков?
Старуха открыла деревянный сундук:
— Берите что хотите. Все равно некому отдавать.
Потом взяла ведро и отправилась за водой. Керис перебрала одежду в сундуке. Жанна не попросила денег. После гибели стольких людей одежда почти ничего не стоила. Мэр спросила:
— Что ты задумала?
— Монахини подвергаются опасности. Мы станем пажами мелкого вассала — Пьера, господина Лоншана из Бретани. Пьер — распространенное имя, а селений под названием Лоншан тоже должно быть немало. Господин попал в плен к англичанам, и госпожа послала нас разыскать его и договориться о выкупе.
— Хорошо, — ответила заинтригованная спутница.
— Жилю и Жану было четырнадцать и шестнадцать, так что их одежда должна нам подойти.
Керис достала тунику, штаны-чулки и накидку с капюшоном, все тускло-коричневого некрашеного сукна. Мэр подобрала похожую одежду зеленого цвета, только туника оказалась с короткими рукавами, и монахиня разыскала нижнюю рубашку. Мужчины в отличие от женщин носили нижнее белье, но Жанна, к счастью, с любовью постирала льняные вещи погибших внуков. Обувь решили оставить: практичные башмаки монахинь не отличались от мужских.
— Одеваться? — спросила Мэр.
Они стянули свою одежду. Керис никогда не видела спутницу раздетой, и, когда невольно взглянула, у нее перехватило дыхание. Мгновенно поняла, что сама не так красива, отвернулась и стала быстро одеваться. Тунику, отличную от женской только тем, что доходила не до щиколоток, а до колен, Керис натянула через голову, затем надела подштанники, штаны-чулки, башмаки и снова закрепила пояс.
— И как я? — услышала она Мэр.
Врачевательница осмотрела ее. Компаньонка, улыбаясь, лихо заломила на коротких светлых волосах мальчишеский берет.
— Счастливая, — с удивлением ответила Керис.
— Я всегда любила мальчишескую одежду. — Монахиня прошлась по комнате. — Вот так они ходят. Всегда занимают больше места, чем нужно.
Она так точно изобразила мужскую походку, что глава экспедиции расхохоталась. Вдруг ее поразила одна мысль:
— А писать мы будем стоя?
— Я умею, только не в подштанниках — обмочусь.
Керис усмехнулась:
— Но без них нельзя. Один порыв ветра — и мы разоблачены.
Мэр тоже рассмеялась и как-то странно, по-новому осмотрела спутницу сверху вниз, задерживая взгляд.
— Ты что?
— Так мужчины смотрят на женщин — как будто они нами владеют. Но осторожнее: если посмотреть так на мужчину, он разозлится.
— Да, это может оказаться труднее, чем я думала.
— Ты слишком красива, — заметила Мэр. — Тебе нужно испачкать лицо.
Монахиня подошла к очагу, зачерпнула золы и мазнула Керис по лицу. «Вовсе я не красивая, — подумала целительница, — никто меня такой не считал — кроме Мерфина, конечно…»
— Слишком. — Девушка другой рукой стерла часть золы. — Так лучше. Теперь ты меня.
Керис испачкала Мэр щеки и горло — получилось как борода — и принялась за лоб и щеки. Спутница из женщины превратилась в хорошенького мальчугана. Обе осмотрели друг друга. На губах компаньонки играла улыбка. Керис показалось, будто сейчас случится что-то важное. Вдруг раздался голос:
— А где монахини? — Девушки виновато обернулись. В дверях с тяжелым ведром воды стояла испуганная Жанна. — Что вы с ними сделали?
Англичанки рассмеялись, и хозяйка их узнала.
— Как же вы переменились!
Керис достала к завтраку немного копченой рыбы. Хорошо, что Жанна не узнала их, думала она. Если быть осторожными, может, и проскочут.
Обе простились с Жанной и тронулись в путь. Когда сестры поднялись на холм, за которым лежал Опиталь-де-Сёр, солнце светило им в глаза, бросая кроваво-красные отблески на монастырь, и руины словно еще горели. Монахини быстро проехали деревню, стараясь не думать об изувеченном теле сестры в развалинах, и поехали на восход солнца.
47
Во вторник, двадцать второго августа, английская армия бежала. Ральф точно не понял, как это произошло. Они ураганом пронеслись по Нормандии с запада на восток, грабя и сжигая все подряд, никто не мог их остановить. Фитцджеральд оказался в своей стихии. Солдаты хватали все, что попадалось под руки — еду, драгоценности, женщин, — и убивали всех мужчин, встававших на пути. Вот так и нужно жить.
Король пришелся Ральфу по душе. Эдуард III понимал толк в сражениях. Если не воевал, то, как правило, устраивал турниры — дорогостоящие игрушечные битвы с участием целых армий рыцарей в специально пошитой для этого форме. В походе монарх всегда был готов повести за собой отряд или возглавить набег, рискуя жизнью, никогда не взвешивая «за» и «против», как кингсбриджские купцы. Старшие рыцари говорили о его жестокости, возмущались изнасилованиями женщин в Кане, но короля это не беспокоило. Прослышав, что кто-то из жителей Кана бросался камнями в солдат, грабивших дом, он приказал убить всех в городе и смягчился только после заступничества сэра Годфри де Аркура и других.
Все пошло наперекосяк, когда добрались до Сены. В Руане мост оказался разрушен, а город на противоположном берегу сильно укреплен. Сюда прибыл лично король Франции Филипп VI с мощным войском.
Англичане двинулись вверх по течению в поисках переправы, но обнаружили, что Филипп опередил их: все мосты оказались либо разрушены, либо сильно укреплены. Дошли аж до Пуасси, что всего в двадцати милях от Парижа, и Ральф решил, что теперь, конечно же, атакуют столицу, но умудренные воины лишь качали головами и говорили, что это невозможно. Пятидесятитысячное население Парижа наверняка слышало о том, что случилось в Кане, и приготовилось к сражению не на жизнь, а на смерть, понимая, что пощады ждать не приходится.
Но если король не собирался брать Париж, спрашивал себя Фитцджеральд, тогда что? Этого не знал никто, и бывший висельник начал подозревать, что у Эдуарда вообще нет тактики, кроме как вволю грабить, жечь и убивать.
Жители Пуасси бежали, англичане, отбиваясь от французов, навели мост, и армия в конце концов переправилась через реку. К этому времени стало ясно, что войско Филиппа намного превосходит английское, и Эдуард решил свернуть на север, навстречу англо-фламандским силам, продвигающимся с северо-востока. Французы погнались за ними.
И сегодня англичане встали лагерем к югу от другой реки — Соммы, а французы повторили трюк, примененный ими на Сене. Разведчики доложили, что все мосты разрушены, а прибрежные города хорошо укреплены. Более того, один английский отряд заметил на том берегу флаг самого знаменитого и самого страшного союзника Филиппа — слепого короля Богемии.
Эдуард взял в поход пятнадцать тысяч человек. За шесть недель многие пали, иные дезертировали, предпочитая вернуться домой с набитыми золотом сумками. По мнению Ральфа, осталось тысяч десять. А разведчики донесли, что в Амьене, в нескольких милях вверх по реке, у Филиппа шестьдесят тысяч пехоты и двенадцать тысяч кавалерии — громадное преимущество в численности. Никогда еще, ступив в Нормандию, Ральф так не беспокоился. Англичане попались.
На следующий день дошли по берегу до Абвиля, где находился последний мост через Сомму до ее впадения в море, но город много лет, не жалея денег, укреплял крепостные стены и, как убедились англичане, оказался неприступен. Горожане так осмелели, что выслали довольно многочисленный отряд рыцарей, атаковавших английский авангард. Завязалась ожесточенная схватка, потом французы снова укрылись в обнесенном стеной городе.