— Хорошо.
Дочь Констебля взяла третьего цыпленка и ушла. Элли спросила:
— Может быть, вы помните, мать Керис, как помогли маленькой сестре моего мужа Минни, когда она обожгла руку в кузнице?
— Да, конечно. — У целительницы перед глазами стоял тот ужасный ожог. — Ей сейчас должно быть десять.
— Верно.
— У нее все хорошо?
— Все прекрасно, благодаря вам и Божьей милости.
— Рада слышать.
— Вы не зайдете на кружку эля, мать-настоятельница?
— С удовольствием, но я очень тороплюсь. — Монахиня повернулась к мужчинам: — Благослови вас Бог, и больше не деритесь.
— Спасибо, — кивнул Джо.
Керис пошла дальше. Тоби крикнул ей вслед:
— Спасибо, мать-настоятельница.
Не оборачиваясь, махнула рукой. По дороге целительница обратила внимание еще на несколько домов, взломанных, вероятно, с целью поживиться за счет умерших хозяев. С этим что-то нужно делать, подумала она. Но пока олдермен Элфрик, а Годвин исчез, работать некому.
В церкви Святого Петра аббатиса нашла мужа сестры в окружении каменщиков и подмастерьев. Вокруг штабелями лежали каменные плиты, рабочие готовили пол, рассыпая песок и разравнивая его палками. Элфрик при помощи сложного механизма — деревянной рамы со свисающей веревкой, на конце которой был привязан кусочек свинца, — проверял, ровным ли получался пол. Это приспособление, похожее на крошечную виселицу, напомнило Керис, как зять десять лет назад пытался повесить ее за колдовство. Сама удивилась, не почувствовав к нему ненависти. Строитель для этого слишком низок и мелок. Глядя на него, аббатиса не испытывала ничего, кроме презрения. Подождала, пока он закончит, и резко спросила:
— Ты знал, что Годвин с монахами собирается удрать?
Намеревалась застать его врасплох и по удивленному взгляду поняла, что Элфрик ничего не знал.
— Почему?.. Когда?.. А-а, сегодня ночью?
— Ты их не видел?
— Что-то такое слышал.
— Я видел, — заговорил один из каменщиков, оперевшись на лопату. — Как раз возвращался из «Остролиста». Было темно, но они шли с факелами. Аббат верхом, остальные пешком, но с грузом: винные бочонки, круги сыра и что-то еще, не знаю.
Керис уже сообщили, что Годвин опустошил кладовые братьев. Он, правда, не притронулся к сестринским припасам, хранившимся отдельно.
— Когда это было?
— Не очень поздно, в девять-десять.
— Ты говорил с ними?
— Просто пожелал спокойной ночи.
— Как думаешь, куда они направлялись?
Каменщик пожал плечами.
— Братья перешли мост, но я не видел, куда они свернули на перекрестке Висельников.
Керис повернулась к Элфрику:
— Подумай, за последние несколько дней не говорил тебе Годвин чего-нибудь, что, как теперь ясно, могло бы относиться к бегству? Может, упоминал какие-то города — Монмаут, Йорк, Антверпен, Бремен?
— Нет, ничего такого.
Олдермен помрачнел от того, что его не предупредили, и монахиня пришла к выводу, что он говорит правду. Если уж и Элфрик в растерянности, вряд ли настоятель посвятил кого-нибудь в свои намерения. Аббат бежал от чумы и, очевидно, не хотел, чтобы за ним отправился кто-то со смертельной болезнью за плечами. «Уезжай как можно раньше, как можно дальше и надолго», — говорил Мерфин. Беглец может находиться где угодно.
— Если ты что-нибудь о нем услышишь, да о любом монахе, пожалуйста, сообщи мне, — попросила Керис.
Элфрик ничего не ответил. Настоятельница заговорила громче, чтобы ее слышали рабочие:
— Годвин украл всю утварь. — Раздался возмущенный ропот. Люди считали владельцами драгоценной соборной утвари себя. Богатые ремесленники и в самом деле способствовали ее приобретению. — Епископ хочет вернуть ценности. Всякий помогающий вору, даже скрывающий его местонахождение, окажется повинен в святотатстве.
Элфрик совсем растерялся. Он был близок к монаху, и вот его покровитель бежал. Олдермен растерянно пробормотал:
— Может, есть какое-то объяснение…
— Тогда почему аббат ничего никому не сказал? И даже не оставил письма?
Элфрик не находил правдоподобного ответа. Керис поняла, что нужно поговорить с купцами, и чем скорее, тем лучше.
— Созови собрание гильдии, — попросила она зятя, и тут ей пришло в голову, как лучше его убедить. — Епископ требует, чтобы заседание прошло сегодня же, после обеда. Пожалуйста, оповести людей.
— Хорошо.
Знала, что, сгорая от любопытства, придут все. Монахиня вышла из церкви Святого Петра и направилась обратно к аббатству, но у таверны «Белая лошадь» невольно остановилась. Молодая девушка, почти девочка, говорила со взрослым мужчиной, причем так, что настоятельница пришла в бешенство. Она всегда остро ощущала девичью беззащитность — может, потому, что помнила себя подростком, а может, из-за дочери, которой у нее никогда не было. Целительница остановилась понаблюдать из-за крыльца.
Бедно одетый мужчина нахлобучил дорогую шапку. Керис его не знала, но догадалась, что это работник, получивший шапку в наследство. Умерло множество людей, оставивших огромное количество роскошной одежды, и странные картины вроде этой были не редкостью. У красивой девочки лет четырнадцати уже сформировалась фигура. Монахиня с грустью заметила, что она кокетничает, хотя и не очень умело. Мужчина достал из кошелька деньги, они заспорили. Когда незнакомец положил девочке руку на грудь, аббатиса не выдержала и подошла к ним. Мужчина бросил взгляд на ее подрясник и быстро ушел. Девочке как будто стало стыдно, одновременно она разозлилась.
— Ты продаешь свое тело?
— Нет, матушка.
— Отвечай правду! Зачем позволила ему дотронуться до груди?
— Я не знаю, что делать. Мне нечего есть, а вы его прогнали. — Она разрыдалась.
Целительница поверила, что девочка голодна — бледная, тощая.
— Пойдем со мной. Я тебя накормлю. — Она взяла девочку за руку и повела к аббатству. — Как тебя зовут?
— Исми.
— Сколько тебе лет?
— Тринадцать.
Дошли до монастыря, и Керис отвела Исми на кухню, где начинали готовить обед для сестер под наблюдением послушницы по имени Уна. Кухарка Жозефина умерла от чумы.
— Дай девочке хлеба и масла, — распорядилась Керис и стала смотреть, как бродяжка ест.
Та, судя по всему, не видела еды уже несколько дней. Она замедлила темп, только съев большую часть полуфунтового хлеба. Целительница налила ей кружку сидра.
— Почему ты голодна?
— Все мои родные умерли от чумы.
— Кем был твой отец?
— Портным. Я тоже хорошо умею шить, но никто не покупает одежду — все, что нужно, берут в домах умерших.
— Вот почему ты решила торговать собой.
Девочка опустила глаза.
— Простите, мать-настоятельница. Я так хотела есть.
— Это впервые?
Отведя взгляд, Исми покачала головой. Слезы бешенства показались на глазах Керис. Кем же нужно быть, чтобы воспользоваться беспомощностью голодной тринадцатилетней девочки? Как можно допустить, чтобы подросток дошел до такого отчаяния?
— Хочешь жить здесь, с монахинями, работать на кухне? У тебя всегда будет еда.
Исми подняла полные надежды глаза.
— О да, матушка, хочу.
— Ну, оставайся. Можешь помочь готовить обед. Уна, это твоя новая помощница.
— Спасибо, мать Керис, мне впору любая помощь.
Монахиня вышла с кухни и задумчиво пошла в собор на службу шестого часа. Она начинала понимать, что чума не простая болезнь. Исми не заразилась, но душа ее оказалась в опасности. Службу вел епископ Анри, и Керис погрузилась в раздумья. Решила, что на собрании гильдии нужно говорить не только о бегстве монахов. Пора начинать борьбу с последствиями чумы. Но как?
Думала об этом и за обедом. Куда ни посмотри, пора принимать серьезные меры. При поддержке епископа, возможно, ей удастся сделать то, что в любых других обстоятельствах вызвало бы сопротивление. А заодно получить от Мона необходимое. Перспективная мысль… И после обеда аббатиса отправилась к епископу, который остановился в доме Годвина. Он сидел за столом с архидьяконом Ллойдом. Накормили их сестринским обедом. Мужчины пили вино, а служка убирал со стола.
— Надеюсь, вам понравился обед, лорд епископ.
— Прекрасно, спасибо, мать Керис, очень вкусная щука. Есть ли новости о сбежавшем аббате? — Мон даже не так ворчал.
— Судя по всему, он сделал все, чтобы никто не догадался, куда направились братья.
— Жаль.
— Пытаясь узнать что-то в городе, я стала свидетельницей настороживших меня сцен: тринадцатилетняя девочка торговала собой; два нормальных законопослушных гражданина дрались из-за собственности умершего; один мужчина напился посреди дня.
— Последствия чумы. Такое творится везде.
— Думаю, нам нужно что-то делать.
Анри поднял брови. Судя по всему, он ни о чем таком и не думал.
— И что именно?
— Лордом Кингсбриджа является аббат, который должен выступить с инициативой.
— Но аббат исчез.
— Вы епископ, то есть наш аббат. Мне кажется, вам следует остаться в Кингсбридже и взять на себя руководство городом.
На самом деле этого она хотела меньше всего. По счастью, было очень мало шансов, что епископ согласится, — у него такое множество дел. Просто пыталась загнать его в угол. Мон медлил, и на секунду Керис испугалась, что не рассчитала и Анри примет предложение. Наконец епископ ответил:
— Это невозможно. Во всех городах епархии одна и та же проблема. В Ширинге, например, еще хуже. Я должен стараться сохранить каркас христианства — ведь у меня священники умирают. Мне некогда ломать голову над тем, что делать с проститутками и пьяницами.
— Но кто-то должен исполнять обязанности аббата. Городу нужен авторитетный глава.
— Лорд епископ, немаловажно также, кто будет получать доходы аббатства, содержать собор, другие постройки, следить за землями, вилланами… — вставил архидьякон Ллойд.
Анри подвел итог:
— Ну вот вы и займитесь этим, мать Керис.
Целительница сделала вид, будто изумлена подобной постановкой вопроса.