Достала из баула льняную маску. Врачевательница не сталкивалась с чумой уже десять лет, но у нее вошло в привычку принимать меры предосторожности всякий раз, имея дело с недугами, которые могут оказаться заразными. Она смочила чистую тряпку в розовой воде и протерла женщине лицо. Как всегда, это несколько успокоило больную. Джайлс вернулся с кружкой эля, и чумная выпила. Керис распорядилась:
— Давай им пить вволю, но только эль или разбавленное вино.
Суконщица подошла к отцу семейства; жить ему оставалось недолго. Хозяин что-то бессвязно бормотал и никак не мог поймать взглядом гостью. Она протерла ему лицо, смыла засохшую кровь вокруг носа и губ и подошла к старшему брату Джайлса. Тот заболел недавно, еще чихал, но по возрасту уже оказался способен понять, что заболел серьезно, и очень боялся. Закончив с ним, целительница оставила указания Джайлсу:
— Постарайся, чтобы им было удобно, и давай пить. Больше я ничего не могу сделать. У тебя есть родные? Дяди, двоюродные братья, сестры?
— Они все в Уэльсе.
Врачевательница отметила про себя, что нужно попросить епископа Анри при необходимости позаботиться о сироте.
— Мама велела вам заплатить.
— Я ничего особенного не сделала, — ответила Керис. — Дай мне шесть пенсов.
Возле материнского матраца лежал кожаный кошель. Джайлс достал оттуда серебряную шестипенсовую монету. Хозяйка вновь подняла голову. Уже несколько спокойнее спросила:
— Что с нами?
— Мне очень жаль. Чума.
Женщина обреченно кивнула:
— Этого я и боялась.
— Вы узнали симптомы по прошлой эпидемии?
— Мы жили тогда в маленьком городке в Уэльсе и не заболели. Мы все умрем?
Бывшая монахиня считала, что в таких важных вопросах людей обманывать нельзя.
— Некоторые выживают, хотя и немногие.
— Да смилуется над нами Господь.
— Аминь.
По дороге в Кингсбридж Керис мрачно думала о чуме. Она, конечно, распространится так же быстро, как и в прошлый раз. Погибнут тысячи. Эта мысль вселила в нее страх. Похоже на бессмысленную бойню, с той лишь разницей, что войну начинают люди, а чуму — нет. Что делать? Целительница не могла сидеть сложа руки и смотреть, как повторяются страшные события тринадцатилетней давности.
От чумы нет лекарства, но она нашла способ замедлить ее смертоносное шествие. Пока лошадь трусила по утоптанной лесной дороге, Суконщица вспоминала все, что знала о болезни и методах борьбы с ней. Мерфин молчал, поняв настроение жены и, вероятно, догадываясь, о чем она думает. По возвращении домой супруга рассказала ему, что намерена делать.
— Найдутся противники, — предупредил Мостник. — Твой план весьма радикален. Не потерявшие в прошлый раз родных и друзей могли решить, будто они неуязвимы. Такие скажут, что ты перебарщиваешь.
— Поэтому ты должен мне помочь.
— В таком случае предлагаю с каждым из возможных противников работать отдельно.
— Ладно.
— Уламывать придется троих: гильдию, братьев и сестер. Давай начнем с гильдии. Я созову собрание, но Филемона не приглашу.
Гильдия теперь собиралась в новом большом каменном здании шерстяной биржи на главной улице, что позволяло вести дела даже в плохую погоду. Построили ее на прибыль от торговли кингсбриджским алым сукном. Однако перед заседанием Керис и Мерфин встретились отдельно с каждым из видных членов, чтобы заранее заручиться их поддержкой. Олдермен давно уже руководствовался девизом: «Никогда не созывай встречу, если ее исход не предрешен».
Суконщица направилась к Медж Ткачихе. Та вышла замуж, очаровав некоего крестьянина, такого же красавца, как и Марк, на пятнадцать лет моложе ее, что долго забавляло всех. Его звали Ансельм, он обожал Медж, хотя ткачиха так и осталась толстушкой и прикрывала седые волосы различными причудливыми шапочками. Еще удивительнее было то, что купчиха в сорок с лишним лет родила здоровую дочку Сельму, которой уже исполнилось восемь и она ходила в монастырскую школу для девочек. Материнские заботы никогда не мешали Медж вести дело, и она по-прежнему лидировала на рынке кингсбриджского алого сукна, а муж ей помогал.
Ткачиха все еще жила в большом доме на главной улице, куда переехала с Марком, Когда стала поступать прибыль от ткачества и крашения. Суконщица застала их с Ансельмом в переполненном складе на первом этаже, где они принимали партию красного сукна, пытаясь найти для нее место.
— Запасаюсь на ярмарку, — объяснила Медж.
Керис подождала, пока хозяева пересчитают товар, и они с Ткачихой отправились наверх, оставив Ансельма в лавке. Войдя в гостиную, Керис живо вспомнила тот день тринадцать лет назад, когда ее позвали к Марку — первому заболевшему чумой в Кингсбридже. Ей вдруг стало очень грустно. Медж заметила это и спросила:
— Что?
От женщин ничего нельзя скрыть, не то что от мужчин.
— Я стояла здесь тринадцать лет назад, когда заболел Марк.
Ткачиха спокойно кивнула:
— Тогда начался самый страшный период в моей жизни. В тот день у меня был прекрасный муж и четверо здоровых детей. Через три месяца я осталась бездетной вдовой, не имея средств к существованию.
— Дни печали.
Медж подошла в шкафу, где стояли кружки и кувшин, но, вместо того чтобы предложить Керис вина, уставилась в стену.
— Хочешь, я скажу тебе кое-что странное? После их смерти мне было трудно произносить «Аминь» после «Отче наш». — Хозяйка сглотнула и заговорила тише: — Понимаешь, я знаю латинские слова, отец научил. Fiat voluntas tua. Да будет воля Твоя. Я не могла этого сказать. У меня погибли родные, и это была просто пытка, я не могла смириться. — При этих воспоминаниях слезы показались у нее на глазах. — Я хотела обратно своих детей. Да будет воля Твоя. Знаю, что попаду в ад, но до сих пор не могу говорить «Аминь».
— Чума вернулась, — просто объявила целительница.
Медж пошатнулась и схватилась за угол шкафа. Ее крупное тело вдруг показалось совсем маленьким, уверенность ушла с лица, Ткачиха резко превратилась в старуху.
— Нет, — прошептала она.
Керис пододвинула Медж скамью, усадила подругу и какое-то время держала за руку.
— Мне очень жаль, что я тебя расстроила.
— Нет, — повторила купчиха. — Она не может вернуться. Я не могу потерять Ансельма и Сельму. Я этого не вынесу. Не вынесу.
Ткачиха побелела, ее лицо исказилось, и Суконщица испугалась — вдруг с ней удар. Налила вина и дала кружку хозяйке. Та механически выпила и слегка порозовела.
— Сейчас мы знаем немного больше. Поборемся.
— Поборемся? И как же?
— Вот с этим я к тебе и пришла. Тебе лучше?
Медж наконец посмотрела на гостью.
— Поборемся, — повторила она. — Конечно. Говори как.
— Нужно запереть город. Закрыть ворота, поставить людей на стены, никого не впускать.
— Но город должен питаться.
— Пусть запасы привозят на остров Прокаженных. Мерфин станет посредником, будет расплачиваться с поставщиками. Он перенес чуму, а дважды ею никто не заболевает. Продукты будут оставлять на мосту, а после ухода торговцев горожане будут их забирать.
— А выйти из города будет можно?
— Да, но вернуться — нельзя.
— А как же шерстяная ярмарка?
— Это, наверно, самое трудное. Ее придется отменить.
— Но кингсбриджские купцы потеряют сотни фунтов!
— Это лучше, чем умереть.
— А если мы сделаем по-твоему, чума к нам не придет? Мои останутся жить?
Керис медлила, борясь с искушением утешительной лжи.
— Я не могу тебе этого обещать. Может быть, чума уже в городе. Может быть, именно в этот момент в какой-нибудь лачуге на берегу умирает человек, которому некому помочь. Боюсь, полностью ее избежать мы не сможем. Но я не сомневаюсь, что мой план даст тебе наибольшие шансы встретить Рождество вместе с Ансельмом и Седьмой.
— Тогда давай так и сделаем, — решительно кивнула Медж.
— Твоя поддержка необходима. Если честно, от закрытия ярмарки ты потеряешь больше остальных. Поэтому тебе поверят. Нужно, чтобы именно ты сказала, как все это важно.
— Не волнуйся. Скажу.
— Вполне здравая мысль, — закивал Филемон.
Мерфин удивился. Он не помнил, чтобы аббат с такой готовностью соглашался на предложения гильдии.
— Так ты поддерживаешь? — переспросил олдермен, опасаясь, что ослышался.
— Разумеется. — Настоятель ел из миски изюм, запихивая пригоршни в рот и едва успевая прожевывать. Гостю он не предложил. — Монахов это, конечно, не коснется.
Мостник вздохнул. Как же он сразу не понял?
— Да нет, это коснется всех.
— Нет-нет, — остановил его Филемон, как взрослый, объясняющий что-то ребенку. — Гильдия не имеет права ограничивать передвижения монахов.
В ногах у монаха олдермен заметил кота, такого же упитанного, как и сам Филемон, с наглой мордой. Очень похож на Годвинова Архиепископа, хотя тот уже давно умер. Может, его потомок. Мерфин пояснил:
— Гильдия имеет право закрыть городские ворота.
— А мы имеем право входить и выходить, когда нам удобно. Мы не подчиняемся гильдии. Это просто смешно.
— И все-таки городом правит гильдия, и она решила, что, пока свирепствует чума, в город никто не войдет.
— Вы не можете устанавливать правила для аббатства.
— Но я могу установить их для города, а случилось так, что аббатство находится на территории города.
— Хочешь сказать, что, если сегодня я уеду из города, ты завтра не пустишь меня обратно?
Мерфин смутился. Действительно странная картина: аббат Кингсбриджа стоит у ворот, требуя, чтобы его впустили. Он надеялся убедить Филемона принять ограничения, не желая грубо навязывать решение гильдии, однако постарался вложить в свой ответ непоколебимую решимость:
— Ни за что.
— Я буду жаловаться епископу.
— Только не забудь ему сообщить, что он не сможет въехать в Кингсбридж.
Насельницы женского монастыря за десять лет почти не сменились. Конечно, это всецело в духе монастырей: предполагалось, что сюда приходят навсегда. Настоятельницей все еще была мать Джоана, а госпиталь под руководством брата Сайма вела сестра Онага. Теперь за медицинской помощью сюда обращались немногие: большинство предпочитало госпиталь Керис на острове. Монах отвел своим набожным больным старый госпиталь возле кухни, а новое здание оставили для гостей.