— Я добился для вас уступки, — заявил он без предисловий. — Вы можете стать помощником аббата Мёрдоу. Будете отвечать за повседневную жизнь аббатства. Тот все равно не работник, ему нужно только положение. В ваших руках сосредоточится вся власть, но отец успокоится.
— Позвольте кое-что прояснить. Мёрдоу согласен сделать меня своим помощником. Тогда мы скажем братьям, что вы одобрите только его. И вы полагаете, они с этим согласятся?
— Но у них нет выбора!
— Есть другое предложение. Передайте графу, что братья видят своим аббатом только меня. Моя кандидатура должна быть одобрена до свадьбы, в противном случае монахи не примут в ней участие. Монахини также.
Годвин не был уверен, что братья пойдут на это, не говоря уже о матери Сесилии и сестрах, но о предосторожности думать уже поздно — он зашел слишком далеко.
— Не посмеют!
— Боюсь, что посмеют.
Ричард запаниковал.
— Моего отца не запугать!
Годвин усмехнулся.
— Это действительно маловероятно. Но надеюсь, он признает доводы разума.
— Граф не отменит свадьбу. Я епископ и могу обвенчать молодых, монахи мне и не нужны.
— Конечно. Но не будет ни пения, ни свечей, ни псалмов, ни ладана — только вы и архидьякон Ллойд.
— И все-таки они будут обвенчаны.
— Но что же скажет граф Монмаут по поводу такой свадьбы его сына?
— Он будет в бешенстве, но придется смириться. Ему очень важен этот альянс.
Это, пожалуй, правда, подумал аббат, почувствовав холодный ветерок возможной катастрофы. Пора вытаскивать припрятанный нож.
— Я как-то оказал вам любезность.
Ричард сделал вид, что не понял Годвина.
— Вот как?
— Утаил совершенный вами грех. Не притворяйтесь, что забыли, — прошло всего два месяца.
— Ах да, действительно, это было очень любезно с вашей стороны.
— Я своими глазами видел вас и Марджери в постели в гостевой комнате.
— Тихо, ради Бога!
— Теперь ваш черед отплатить мне за доброту. Поговорите с отцом. Убедите отказаться от Мёрдоу. Напирайте на то, что свадьба важнее. Настаивайте на том, что вы одобрите мою кандидатуру.
Очутившись между молотом и наковальней, епископ был в отчаянии.
— Я не могу! — в ужасе воскликнул он. — С моим отцом не спорят. Вы ведь его знаете.
— Попытайтесь.
— Уже пытался! Мне удалось уговорить его сделать вас помощником аббата.
Годвин сомневался, что Роланд согласился на это. Ричард наверняка наплел про это обещание, зная, что нарушить его ничего не стоит.
— Благодарю вас. Но этого недостаточно.
— Пожалуйста, еще раз хорошенько подумайте, — умолял епископ. — Больше я ничего не прошу.
— Ладно. И хорошо бы ваш отец сделал то же самое.
— О Господи, — простонал Ричард. — Это очень плохо кончится.
Свадьбу назначили на воскресенье. В субботу вместо службы шестого часа Годвин велел провести репетицию — сначала церемонии поставления нового аббата, затем венчания. Стоял очередной пасмурный день, по небу плыли низкие, серые, набухшие дождем облака, и в соборе царил полумрак. После репетиции братья и сестры отправились на обед, послушники принялись убирать церковь, и к Годвину подошли Карл и Симеон; они держались торжественно.
— Кажется, все идет гладко? — бодро спросил интриган.
Казначей ответил вопросом на вопрос:
— А поставлять будут вас?
— Конечно.
— Мы слышали, граф велел провести еще одни выборы.
— Вы считаете, он имеет на это право?
— Разумеется, нет, — фыркнул Симеон. — Граф может выдвинуть кандидата, и все. Но уверяет, что епископ Ричард не утвердит вашу кандидатуру.
— Это Ричард вам сказал?
— Нет, сам он этого не говорил.
— Я так не думаю. Поверьте, епископ меня утвердит. — Годвин говорил уверенно и мечтал лишь испытывать такую же уверенность в душе.
Карл озабоченно спросил:
— Это вы сказали Ричарду, что монахи откажутся от участия в венчании?
— Да.
— Весьма смело. Мы здесь не для того, чтобы бунтовать против знати.
Годвин предполагал, что в случае обострения Карл пойдет на попятную. По счастью, выбранный, но пока не утвержденный аббат не собирался испытывать решимость монахов.
— Нам не придется этого делать, не волнуйтесь. Пустая угроза. Но не говорите этого епископу.
— Так вы не станете просить монахов бойкотировать свадьбу?
— Нет.
— Вы затеяли опасную игру, — высказался казначей.
— Возможно, но, уверен, опасность грозит только мне.
— Но вы ведь даже не хотели быть аббатом. Не собирались выдвигать свою кандидатуру. Просто согласились с тем, что вас выдвинули, когда все остальные отпали.
— Я и не хочу быть аббатом, — солгал ризничий. — Но нельзя позволить, чтобы граф Ширинг делал выбор за нас, а это намного важнее моих личных чувств.
Симеон посмотрел на него с уважением:
— Очень достойно.
— Как и вы, брат, я лишь пытаюсь исполнять волю Божью.
— Да благословит Господь ваши усилия.
Старики ушли. Убедив их, что действует бескорыстно, интриган почувствовал укол совести. Карл с Симеоном сочли его чуть ли не мучеником. «Но это так и есть, — говорил он себе, — я просто пытаюсь исполнить волю Божью». Годвин осмотрелся: собор вновь принял обычный вид. Монах уже собрался отправиться на обед в дом аббата, как появилась Керис. Ее голубое платье резко выделялось на мрачном сером фоне.
— Тебя завтра поставляют?
Он улыбнулся:
— Все задают мне этот вопрос. Ответ — да.
— Вроде граф начал войну.
— Роланд ее проиграет.
Девушка пристально посмотрела на брата умными зелеными глазами.
— Я знаю тебя с детства и вижу, когда ты врешь.
— Я не вру.
— Ты делаешь вид, что уверен в победе, а на самом деле это не так.
— Это не грех.
— Моего отца волнует мост. А монах Мёрдоу, судя по всему, будет еще больше на побегушках у графа, чем Савл Белая Голова.
— Мёрдоу не будет аббатом Кингсбриджа.
— Ну вот опять.
Годвин поморщился от ее проницательности.
— Не знаю, что тебе еще сказать, — отрезал он. — Меня избрали аббатом, и я намерен принять этот сан. Граф Роланд хочет помешать, но он не имеет права, и я буду бороться с ним всеми доступными средствами. Тебе интересно, страшно ли мне? Да. И все-таки я твердо намерен победить.
Суконщица усмехнулась и похлопала брата по плечу.
— Вот это я и хотела услышать. Тебя мать ждет в доме аббата, ступай к ней. Вообще-то с этим я и пришла.
Девушка развернулась и ушла. Годвин двинулся по северному рукаву трансепта. Керис умная, думал он с восхищением и раздражением одновременно. Вытянула из него почти все — так открыто он еще ни с кем не говорил. Монах был рад матери. Все, кроме нее, сомневались, что у него хватит сил выиграть схватку. Может, заботливая родительница подкинет ему сейчас кой-какие стратегические ходы.
Петронилла сидела в зале за столом, накрытым на двоих, — хлеб, эль и блюдо с соленой рыбой. Годвин поцеловал ее в лоб, вознес благодарственную молитву и позволил себе порадоваться:
— Ну что ж, вот я и настоятель, и мы обедаем в доме аббата.
— Но Роланд еще не сдался, — напомнила Петронилла.
— Граф борется жестче, чем я ожидал. Но все-таки он имеет право лишь выдвигать кандидата, а не выбирать. Следовательно, вовсе не обязательно, что будет избран его человек.
— Большинство графов удовольствовались бы этим, но не Ширинг. Он считает себя выше всех. — В ее голосе сквозила обида, и Годвин догадался, что мать помнит о расторгнутой более тридцати лет назад помолвке. Петронилла мстительно улыбнулась. — Скоро он поймет, как недооценивал нас.
— Граф знает, что я твой сын.
— Тогда это тоже играет свою роль. Может, ты напоминаешь ему о том, как непорядочно он поступил со мной. Уже достаточно, чтобы тебя возненавидеть.
— Какой позор. — Монах понизил голос на случай, если их подслушивают. — До сих пор твой план срабатывал превосходно. Не вступать в открытое состязание, затем всех дискредитировать — блестяще.
— Возможно. Но победа еще может выскользнуть из рук. Ты больше не говорил с епископом?
— Нет. Я напомнил ему про Марджери. Он испугался, но, вероятно, недостаточно, чтобы в открытую пойти против отца.
— Нужно напугать его как следует. Если история выйдет наружу, его песенка спета. Он станет мелким рыцарем, как сэр Джеральд, и кончит иждивенцем аббатства. Неужели Ричард этого не понимает?
— Может, думает, что у меня не хватит духу его сдать.
— Тогда иди к графу.
— Господи! Роланд лопнет от ярости!
— Держи себя в руках.
Родительница всегда так говорила. Именно поэтому он так ее и боялся. Мать всегда требовала, чтобы Годвин действовал смелее, рисковал отчаяннее, чем ему по силам. Но отказывать ей сын не умел. Петронилла продолжила:
— Если станет известно, что Марджери не девственница, свадьба не состоится. Роланд не захочет позора. Следовательно, выберет меньшее из двух зол — тебя на должности аббата.
— Но граф станет моим врагом по гроб жизни.
— Он станет им в любом случае.
Слабое утешение, подумал Годвин, но спорить не стал: мать права. В дверь постучали, и вошла леди Филиппа. Монах и Петронилла встали.
— Мне нужно поговорить с вами.
— Позвольте мне представить вам мою мать, Петрониллу.
Та поклонилась со словами:
— Я лучше пойду. Вы, очевидно, пришли для переговоров, миледи.
Филиппа с интересом посмотрела на нее:
— Если вам это известно, то, наверное, понимаете всю важность происходящего. Полагаю, вам лучше остаться.
Две женщины стояли друг против друга, и Годвин заметил, что они похожи: высокие, статные, властные. Филиппа, разумеется, моложе лет на двадцать и держится со спокойной уверенностью, даже ироничностью, контрастировавшей с упорной решимостью Петрониллы. Может, это оттого, что Филиппа замужем, а Петронилла вдова. Сильная леди Кастер проводила свою волю через мужчину — лорда Уильяма, и Годвин вдруг понял, что мать тоже действует через мужчину — него самого.