— Сожги.
Затем монахиня осмотрела Гвенду и нахмурилась. Керис проследила за ее взглядом и поняла: кровотечение не прекратилось. Юлия протирала ноги роженицы, но красные струи тут же появлялись снова. Когда вернулась Мэр, Старушка распорядилась:
— Пожалуйста, позови мать Сесилию, скорее.
— Что-то не так? — спросил Вулфрик.
— Вообще-то кровь должна уже остановиться.
В комнате повисло напряжение. Юноша испугался. Ребенок заплакал, и Гвенда вновь дала ему грудь. Он немного пососал и уснул. Юлия смотрела на дверь. Наконец появилась аббатиса и, посмотрев на Гвенду, спросила:
— Послед вышел?
— Пару минут назад.
— Ребенку грудь давали?
— Сразу, как перерезали пуповину.
— Я за врачом.
Настоятельница быстро вышла и через несколько минут вернулась, держа в руках небольшой стеклянный сосуд с желтоватой жидкостью.
— Аббат Годвин прописал, — сообщила она.
Керис возмутилась:
— А осмотреть Гвенду аббат не хочет?
— Разумеется, нет, — отрезала Сесилия. — Он священник и монах. Как же он будет смотреть роженицу?
— Podex, — презрительно бросила Суконщица, что на латыни означало «задница».
Монахиня сделала вид, что не расслышала, и встала на колени возле Гвенды.
— Выпей, дорогая.
Та выпила лекарство, но кровотечение не прекратилось. Молодая мать совсем побледнела и казалась еще слабее, чем сразу после родов. Только ребенок спокойно спал у нее на груди, все остальные были напуганы. Вулфрик то вставал, то садился. Старушка, чуть не плача, стирала кровь. Гвенда попросила пить, и Мэр дала ей кружку с элем. Керис отвела в сторону Юлию и прошептала:
— Она истечет кровью!
— Мы сделали что могли, — покачала та головой.
— Вы уже сталкивались с подобными случаями?
— Да, с тремя.
— И чем они кончились?
— Смертью рожениц.
Керис простонала:
— Но должен же быть какой-то выход!
— Она теперь в руках Божьих. Молись.
— Я про другое.
— Осторожнее со словами.
Девушка осеклась. Вовсе не хотела ссориться с такой доброй женщиной, как Юлия.
— Простите, сестра. Я вовсе не отрицаю силу молитвы.
— Надеюсь.
— Но и не намерена сдаваться.
— Что же ты можешь сделать?
— Увидите.
Керис выскочила из госпиталя, нетерпеливо проталкиваясь между посетителями ярмарки. Ей было странно, что люди могут покупать и продавать, когда в нескольких ярдах человек при смерти. Но нередко и сама она, узнав, что кому-то предстоят роды, желала женщине удачи и отправлялась по своим делам. Суконщица выбежала с территории аббатства и помчалась к дому Мэтти Знахарки. Постучав и открыв дверь, она с облегчением вздохнула: Мэтти дома.
— Гвенда родила, — выпалила она.
— Что не так? — тут же спросила Знахарка.
— С ребенком все в порядке, но у нее кровотечение.
— Послед вышел?
— Да.
— Кровотечение должно прекратиться.
— Ты можешь помочь?
— Может быть. Попытаюсь.
— Скорее, пожалуйста.
Мэтти сняла котелок с огня, надела башмаки и, выйдя из дома, заперла дверь. Керис в ужасе покачала головой:
— Клянусь, у меня никогда не будет ребенка.
Они быстро добрались до аббатства и вошли в госпиталь. Суконщица почувствовала сильный запах крови. Знахарка вежливо поздоровалась со Старушкой Юлией:
— Добрый день, сестра Юлиана.
— Привет, Мэтти, — буркнула та. — Думаешь, можешь помочь этой женщине, после того как лекарства святого аббатства не возымели действия?
— Если ты помолишься за меня и больную, сестра, кто знает.
Этот ответ смягчил монахиню. Мэтти встала на колени возле матери и ребенка. Гвенда лежала с закрытыми глазами и с каждой минутой становилась все бледнее. Младенец сосал молоко, но у молодой матери не осталось сил, чтобы ему помогать. Знахарка распорядилась:
— Ей нужно много пить, но не крепкого. Пожалуйста, принесите кувшин теплой воды, разбавленный небольшой кружкой вина. Потом спросите на кухне, есть ли у них бульон. Нужен теплый, но не горячий.
Мэр вопросительно посмотрела на Юлию. Помедлив, та сказала:
— Иди, но никому не говори, что просила Мэтти.
Послушница быстро ушла. Знахарка забрала повыше платье роженицы и осмотрела живот. Кожа, еще несколько часов назад туго натянутая, обвисла и легла складками. Мэтти одной рукой удерживала расслабившиеся мышцы, а другой осторожно, но твердо прощупывала живот. Гвенда застонала, но скорее от неприятного ощущения, чем от боли.
— Матка мягкая, не сокращается. Поэтому и кровотечение.
Вулфрик, который, казалось, вот-вот разрыдается, спросил:
— Вы можете что-нибудь для нее сделать?
— Не знаю. — Знахарка начала массировать Гвенде живот. — Иногда это помогает.
Все молча смотрели. Керис боялась дышать. Вернулась Мэр с водой и вином.
— Дайте ей немного, пожалуйста. — Мэтти продолжала массировать. Мэр поднесла кружку к губам роженицы, и та стала жадно пить. — Не слишком много.
Послушница убрала кружку. Мэтти все массировала, время от времени посматривая на таз. Юлия беззвучно молилась. Кровотечение продолжалось. С тревогой на лице Знахарка левую руку положила Гвенде на живот пониже пупка, правую сверху и медленно надавила. Керис испугалась, что будет больно, но Гвенда находилась в полубессознательном состоянии. Мэтти давила все сильнее. Казалось, она перенесла весь свой вес на руки. Старушка воскликнула:
— Прекратилось!
Мэтти не шевельнулась.
— Может кто-нибудь сосчитать до пятисот?
— Да, — ответила Керис.
— Только медленно.
Суконщица начала считать вслух. Монахиня вытерла кровь и стала молиться вслух:
— Святая Мария, Матерь Господа Иисуса Христа…
Все словно окаменели: мать лежала с ребенком на кровати, знахарка давила роженице на живот, муж тихо плакал, монахиня молилась, Керис продолжала счет:
— Сто одиннадцать, сто двенадцать…
Кроме голоса Юлии и собственного, дочь Эдмунда слышала далекий гул сотен людей. Мэтти заметно устала, но не двигалась. По загорелым щекам Вулфрика струились слезы. Когда Керис досчитала до пятисот, Мэтти медленно ослабила давление. Все боялись, что сейчас кровь хлынет снова. Но этого не случилось. Знахарка глубоко вздохнула. Вулфрик улыбнулся. Юлия воскликнула:
— Слава Богу!
Мэтти попросила:
— Дайте ей, пожалуйста, еще пить.
Мэр поднесла полную кружку к губам Гвенды. Та открыла глаза и выпила всю кружку.
— Теперь все будет в порядке, — кивнула Знахарка.
Гвенда прошептала:
— Спасибо. — И закрыла глаза.
Мэтти посмотрела на Мэр:
— Может, вам удастся найти бульон. Ей нужно восстановить силы, иначе молоко пропадет.
Послушница кивнула и ушла. Ребенок заплакал. Гвенда ожила. Она переложила младенца на другую сторону и помогла ему найти грудь, затем посмотрела на Вулфрика и улыбнулась.
— Какой красивый малыш, — заметила Юлия.
Керис вновь посмотрела на ребенка и впервые увидела в нем человека. Каким он будет — сильным и честным, как Вулфрик, или трусливым и лживым, как дед Джоби? Младенец не похож ни на того, ни на другого.
— На кого же он похож? — спросила она.
Юлия присмотрелась:
— Кожа и цвет волос от матери.
И впрямь, подумала Керис. У малыша темные волосы и смуглая кожа, а Вулфрик светлокожий, с каштановой гривой. Младенец кого-то ей напоминал, и через мгновение девушка поняла — Мерфина. Глупая мысль промелькнула в голове, но Суконщица тут же отбросила ее. И все-таки сходство налицо.
— Знаешь, кого он мне напоминает?
Вдруг дочь Эдмунда поймала взгляд Гвенды. Ее глаза расширились, на лице отобразился ужас, и подруга едва заметно покачала головой. Это длилось лишь долю секунды, но смысл был ясен: «Молчи!» Суконщица стиснула зубы.
— Кого же? — простодушно спросила Юлия.
Девушка помедлила, отчаянно соображая, что ответить. Наконец ее осенило:
— Филемона, брата Гвенды.
— Ну конечно, — спохватилась монахиня. — Нужно позвать его, чтобы он поглядел на племянника.
Керис нахмурилась. Значит, ребенок не от Вулфрика? Тогда от кого? Точно не от Мерфина. Нет, он, конечно, мог переспать с Гвендой, мог поддаться искушению, но потом обязательно рассказал бы ей. Но если не Мерфин…
Вдруг ее посетила ужасная мысль. Что произошло, когда подруга ходила просить Ральфа за Вулфрика? Может, ребенок от Фитцджеральда-младшего? Думать об этом было слишком тяжело. Она посмотрела на Гвенду, потом на ребенка, потом на Вулфрика. Молодой отец радостно улыбался, хотя лицо его еще не высохло от слез. У него никаких подозрений. Юлия спросила:
— Вы уже решили, как назвать младенца?
— О да, — ответил Вулфрик. — Я хочу назвать его Сэмюэлом.
Гвенда посмотрела на малыша и кивнула.
— Сэмюэл, — повторила она. — Сэмми. Сэм.
— В честь моего отца, — улыбнулся счастливый Вулфрик.
32
А ведь через год после смерти настоятеля Антония Кингсбриджское аббатство не узнать, удовлетворенно думал Годвин, стоя на воскресной службе после закрытия шерстяной ярмарки. Главным новшеством стало отделение братьев от сестер. Они больше не встречались в аркаде, библиотеке, скриптории. Даже в соборе новая резная дубовая ширма по центру хора не позволяла им видеть друг друга во время служб. Только в госпитале монахи и монахини иногда невольно сталкивались.
В проповеди аббат Годвин говорил о том, что крушение моста в прошлом году было Божьей карой за развращенность братьев и сестер и за грехи горожан. Новый дух строгости и чистоты в аббатстве и дух благочестия и смирения в городе явится залогом благоденствия в этой жизни и в вечности. Он видел, что проповедь приняли благосклонно. После этого настоятель обедал в доме аббата с казначеем Симеоном. Филемон поставил на стол тушеного угря и сидр.
— Я хочу построить новый дом аббата, — начал Годвин.
Длинное худое лицо Симеона еще больше вытянулось.
— По какой-то особенной причине?
— Убежден, что из всех христианских аббатов я единственный живу в такой лачуге, будто дубильщик. Подумайте о господах, гостивших здесь за последние двенадцать месяцев, — граф Ширинг, епископ Кингсбриджский, граф Монмаут; этот барак недостоин подобных особ. Он создает превратное представление о нас и нашем ордене. Нам необходимо величественное здание, отражающее статус Кингсбриджского аббатства.