хом невезения, разрушителем планов, давно растаяла в раскаленном воздухе, за что Легба и ругает собрата своего Каррефура последними словами.
Я не слушаю их. Никого. Меня мучают вопросы, на которые ответит дорога. Когда закончится и сведет нос к носу с Синьорой Уия, с оседлавшей ее Помба Жирой, самым бесстыдным из всех бесстыдных духов. Я думаю о мужчинах.
О человеческих мужчинах, чей разум легко затуманить одним только обещанием блаженства, сокрытого между ног хорошенькой женщины. Хотя… у нас есть шанс. Марк слишком стар, а Фрель слишком гей, чтобы они могли хоть как-то отреагировать на междуножье Синьоры. А также - Гвиллион слишком каменный, Морк слишком водяной, не говоря уже о том, что нас с бабулей фиг соблазнишь. Мы скорее вырвем этой особе по имени «Дада»[45] обе ноги с корнем, чем станем что-то такое между ними искать. Мы слишком добродетельные чудовища, чтобы у сексуального чудовища был шанс нас обольстить.
Может, в таком случае мы неуязвимы для тайного, стыдного и неотразимого оружия Помба Жиры? Может, мы фыркнем ей в нос в ответ на все ее прельщения и потребуем сотрудничать по-хорошему с нами, с группой грубых асексуалов? Эти мысли меня успокаивают. Но что, если мысли мои - не что иное, как пустые самоуговоры? Не может же древний, опытный дух тупо предлагаться всем мимохожим-мимоезжим в надежде на вознаграждение, точно девица с обочины? Наверняка у нее припасена целая колода тузов в рукаве. И мы плывем точнехонько в расставленные сети, как последняя плотва.
- Ада, не мучай себя! – сопит мне в ухо Морк. – Это не то место, где можно заранее планировать события. Ты себя изведешь, а на деле окажется, что мы по уши не в дерьме, а…
- …в клубничном варенье! – обрываю его я. Морк смотрит на меня с недоумением. Я и сама в недоумении Далось мне это клубничное варенье! Откуда оно вообще взялось в моей голове? И почему всё никак не выветрится?
- Хоть бы и там, - не обидевшись на глупую шутку, продолжает Морк. – Сколько мы уже ошибались? Что ни сделаем – все наизнанку выворачивается. Планы, планы, внутри планов – другие планы, а внутри них – опять планы, и так без конца…
- Дети! – вопит Мулиартех. – На горизонте море!
Будь моя бабка человеком, я бы ей сказала: какое море, с ума ты сошла, старая, мираж тебе видится. Окстись и продолжай поступательное движение. Но Мулиртех – не человек. Она даже не фомор, если зрить в корень. Она – морской змей, который чует море в глубинах подземных пещер и соленых долин, не прибегая к зрению.
Нам кажется, что мы переходим на бег, хотя на самом деле всего лишь меняем вяло-черепаший темп на ускоренно-черепаший. Бровки соли впиваются в наши ступни сквозь подошвы, мы волочем себя через это представляющееся бесконечным пространство, чтобы через час оказаться на берегу… Мертвого моря.
Разумеется, это оно, я же вижу! И пускай вода в нем не сияет аквамарином, потому что заходящее солнце преображает воду в кипящее на плите – да, да! - клубничное варенье, с розовой пенкой и ягодными бурунами, пускай не плавают по его поверхности пузом кверху туристы, но это оно, мировая солонка, окропленная иссякающе малым количеством влаги. Соль вытягивает жизнь из всего, что попадет в эту… воду, оставляя только оболочку, готовую рассыпаться в пыль, и хрупкие косточки. Вода-мумификатор. И ничего-то в ней не выживает, да и мы бы не выжили, кабы не наши фоморские таланты. Мулиартех деловито наполняет мешки чистой, пресной водой, пропуская мумифицирующую отраву сквозь пальцы. Потом деловито отряхивает белые кристаллы с ладоней.
- Ну вот, водой запаслись, можно искупаться и тут же переночевать.
Она права. Если двигаться дальше, ночь застанет нас в пустыне и люди окоченеют на тяжелом холодном песке, мгновенно утратившем дневной жар. А здесь вода и грязь еще долго будут теплы и нагреют нам дивную походную постель.
- Здоровье рожи всего дороже!!! – визжит Фрель и ласточкой рушится с обрыва в воду.
- Ненормальный! – орет Марк и вскакивает на ноги. – Там же камни под водой! Шею свернешь! А ну выныривай, псих поганый, выныривай!
- Там глубоко, он проверял, не бойся, - утешает Марка Гвиллион. – Этот парень вовсе не так глуп, как тебе кажется.
- Шли бы вы в воду, дедушка, - язвит Фрель, появляясь из-за камня у самых ног Марка. – Погрели бы старые кости, провели отшелушивание… А то вы уже чешуей покрылись от древности!
- Тьфу на тебя! – совершенно по-стариковски ворчит Марк. – Напугал до усрачки. Будешь так себя вести – буду тебя пороть по субботам. Авось поумнеешь.
Так. Похоже, нервный творец-провидец решил усыновить непутевого клоуна-трансвестита. То-то веселая семейка получится!
Марк осторожно идет по обросшим кристаллами валунам в воду, все глубже, медленно, с щемящей сердце осторожностью человека, каждую минуту ждущего предательства от собственного тела. Голова его скрывается под водой, неугомонный Фрель плещется где-то рядом, будто бронзовый дельфин… Я отворачиваюсь от воды и принимаюсь расшнуровывать ботинки. Сейчас я сниму эту кошмарную людскую обувь и тоже пойду купаться. Ну и что, что такая вода не принимает людей, выталкивает наверх… Фоморы способны жить и в Мертвом море. Жить и нырять. Вот только в Мертвом море они почему-то не синие, а зеленые, наши несчастные собратья…
Дикий, истошный вопль заставляет меня буквально выпрыгнуть из ботинок и свечой вонзиться в воду, на лету превращая ноги в хвост. Мы с Морком одновременно оказываемся там, где стоит по грудь в воде Фрель, придерживая руками тело, лежащее на волнах, точно на диване. Тело Марка. Его молодое истинное тело, почти исчезнувшее из нашей памяти. Вода подбрасывает его, точно мячик, и тело беспомощно бултыхается. А Фрель держит голову Марка над водой и орет без слов, точно мартовский кот.
- Живой он, живой, - сообщает Морк, дотронувшись до шеи провидца. – Просто без сознания. Сейчас в норму придет.
- А что… почему… как это… он… - икает от ужаса Фрель и тут же сам себя прерывает голосом Легбы. – Ну что, вот и пришли. С первым заложником нас. Барон, какие же мы с тобой дураки…
- Ага, - мрачно отзывается Каррефур. – Два старых идиота. Могли бы и понять, что это ловушка.
- Какая ловушка? О чем ты? – быстро спрашиваю я. Слова «заложник» и «ловушка» сами по себе уже многое дают, но я хочу знать, что происходит! Хочу знать ВСЁ, что происходит!
- Помба Жира забрала душу старика… тьфу, Марка, - скрипит Легба. – Всю целиком, вместе с демоном, одолевшим вашего друга. Поэтому тело и вернулось в прежнее состояние. Эта вода – ее вода. Мы на земле Синьоры Уия. Она открыла счет. В свою пользу.
Глава 5. Кладбище обманов
Йернвид, Йернвид, Железный лес. Как хорошо, что для достижения цели нам не надо бродить на своих двоих по топям-лесам-полям, ночуя где попало и питаясь простым, здоровым подножным кормом. Как хорошо, что все идет не по законам жанра. И в то же время что с нами станется за поворотом – неясно. И даже неясно, какие мы герои – положительные или отрицательные, черт нас дери.
Мы вроде как спасаем мир, разве нет? С другой стороны, может, его и спасать не стоит? Может, он весь заплесневел и слежался, точно стопка старых журналов, упиханных в угол антресоли? Ты вот подошла хоть к одному из своих творений, заглянула ему в глаза, спросила, каково ему здесь живется? Ты захотела узнать, почему созданный тобой мир предал тебя? Почему он принял в свое лоно и вырастил в своем чреве Бога Разочарования, Бога Безмолвия, Бога Отмщения, как некоторые звери растят в себе собственную смерть? Звери не понимают, что детки дозреют до каннибализма, с аппетитом сожрут мамочку и разбегутся, но природа-то знает, как она все устроила. Я и есть природа. Я должна быть умнее, я должна предвидеть последствия. А я не могу. Я – плохой демиург.
Сизые метелки полыни бросают на наши лица кружевную тень. Мы с Нуддом сидим на поле, за которым начинается Утгард, Ётунхейм, страна великанов, пришедших первыми, до богов, до замыслов, до системы. Порождения хаоса и тьмы, непредсказуемые и непонятые, ждут нас там, где обрывается полоска травы и земля падает вниз, в песчаный карьер, огромный, точно провал в памяти. Я не хочу туда идти. И потому сижу, положив голову на плечо Нудду и демонстрируя вселенной самую кислую из своих гримас.
- О чем ты думаешь? – спрашиваю я сына воздуха, чтобы хоть что-то спросить.
- Думаю, зачем Мореход послал с тобой МЕНЯ, - грустно отвечает он.
- Что, разве у него были варианты?
- Один, получше меня, уж точно был. Гвиллион.
- Почему Гвиллион?
- Потому что он – дух упрямства и ярости, самый лучший помощник в битве. А я тебе не помощник. За все время, пока мы здесь, ни разу тебя не уберег, не предупредил, не защитил ни разу. Наоборот, ты защищала и вызволяла меня. Никакого толку от нас, духов радости, когда мир в беде. – Нудд вздыхает. – Мы гораздо нужнее там, где жизнь идет привычным чередом и вязнет оскоминой в зубах. Без нас обыденность убивает, как война…
- Мореход послал тебя со мной, потому что только ты, наверное, поймешь, что со мной не так, - быстро говорю я. – Гвиллиону бы показалось, что у меня и с головой, и с жизнью все в порядке, но я-то знаю, что нет!
- О чем ты? – Нудд озабочен. Он, похоже, в таких вещах не больно-то разбирается. У него дофрейдовское восприятие мира, некогда ему замечать наши кратковременные человеческие заморочки.
- Я совсем не знаю, что такое радость… - тихо говорю я. – Совсем. У меня чересчур мало свободы, чтобы испытывать ощущения, не похожие на оскомину. Я совсем не умею расслабляться. Я привыкла все контролировать и никому не делать поблажек. А чтобы побыть счастливым хотя бы несколько минут, нужно как минимум несколько часов ничего не контролировать. Однажды… - я надолго замолкаю. Нудд терпеливо ждет. – Однажды случилось со мной такое, странное…
Женщины не слишком часто испытывают (и еще реже признают, что испытывают) «одноразовое» желание. Чтобы вот сейчас, сию минуту предаться страсти - всем телом и без единой мысли в голове – и больше никогда, мамой клянусь. Нет уж, надо держать себя в руках, ситуацию тоже надо держать в руках. А если чему и предаваться, то или по любви, или в рамках законного брака, или хотя бы думая о последствиях, как разумный человек. Женщины вообще много думают о последствиях, потому что желают продолжения отношений – они этого желают даже персонажам порнофильма.