– Две капсулы, да…
Кассель достал из кармана пробирку, вытащил пробку зубами, высыпал на ладонь сиреневые шарики, прожевал.
– Кассель, успокойтесь, – сказал Миллер. – Вам надо взять себя в руки, вы так скоро заболеете.
– Я не заболею, – сказал Кассель. – У меня железное здоровье. Я никогда в жизни не болел… Бейти, примите. Это помогает…
Кассель протянул Бейти пробирку.
– Спасибо, – сказал Бейти. – Мне не нужно.
– Бегите, Бейти, – без всякого убеждения сказал Миллер. – Не будьте дураком.
Кассель промолчал.
С востока продолжалось солнце, капли вспыхивали редким золотом. «Дестер» приблизился и завис над крышей Института. Пилот переложил двигатели, звездолёт медленно разворачивался, заходя на стартовый стол. По обшивке корабля плясали маленькие прозрачные призраки, они сияли, внутри каждого жила пурпурная молния, дождевая вода срывалась с винглетов, испарялась в пыль, и над двигателями сияла яркая и острая радуга.
Елена Клещенко
Владимир Викторович Орлов (1936–2014), русский писатель-прозаик и сценарист, родился в семье журналиста в Москве. В 1954 году поступил на факультет журналистики МГУ. На третьем курсе стал внештатным сотрудником газеты «Советская Россия». В 1957 году побывал на журналистской практике в Сибири, сначала на Алтайской целине, потом на Енисее, написал очерки о строителях дороги Абакан – Тайшет. Преддипломную практику проходил в газете «Красноярский рабочий». В 1959 году, после окончания факультета журналистики, был приглашён в «Комсомольскую правду», где проработал 10 лет.
Первые книги Владимира Орлова вышли в 1960-е годы: книга очерков «Дорога длиною в семь сантиметров» (1960), романы «Солёный арбуз» (1962) и «После дождика в четверг» (написан в 1966-м, напечатан в 1968 году). Оба романа имели успех, хотя публикация второго была замедлена политической цензурой. В производственной линии сюжета – мост, построенный в рекордные сроки, но с конструктивным дефектом, рушится под напором воды – виделся «неконтролируемый подтекст». Сам Орлов признавал, что в этом романе он попытался показать атмосферу всеобщего страха и трусости в послевоенный период.
Ещё сложнее оказалась судьба следующего романа – «Происшествие в Никольском» (опубликован в 1976 году, почти одновременно с «Альтистом Даниловым»). Героиня романа Вера, девушка из Подмосковья, мечтающая о красивой городской жизни, становится жертвой изнасилования. Роман, уже принятый к публикации в «Новом мире», возвратили для переработки, сокращения острых эпизодов и смягчения трагического финала. «Диссидентом я не был, – вспоминал Орлов. – Ну, были у меня эти восемь с половиной лет, где-то с 68-го по 76-й примерно, когда совсем не печатали». Орлов продолжает работать в «Комсомольской правде» и параллельно начинает писать рассказы в жанре фэнтези.
Основная статья: Фэнтези § Фэнтези в СССР и России
В первой половине века жанра фэнтези в СССР фактически не существует, авторская сказка предельно идеологизирована и несёт обязательный педагогический заряд. Свободный вымысел считается порочным, поскольку уводит от реальности, мистические мотивы вредны, поскольку противоречат материалистическому мировоззрению. Однако в 1955 году выходит десятое (и первое после пятнадцатилетнего перерыва) издание книги Корнея Чуковского «От двух до пяти» с главой «Борьба за сказку», где автор доказывает необходимость вымысла, фантазии для советских детей и взрослых.
В 1960-е опубликован с цензурными сокращениями и правками роман Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита» – сначала в журнале «Москва» (№ 11, 1966 и № 1, 1967), потом отдельной книгой (1970) со вступительной статьёй и комментариями, дающими «верную оценку» религиозным мотивам романа. В 1966 году журнал «Техника – молодёжи» начал публиковать «Повесть о Кольце» Джона Толкина в переводе Зинаиды Бобырь. Перевод фактически являлся переработкой, целью которой было обойти рогатки цензуры. Авторский текст сильно сокращён и снабжён «обрамлением», маскирующим фэнтези под научную фантастику. Во вставных эпизодах люди будущего, Инженер, Физик, Химик, Кибернетик и Координатор, исследуют Кольцо, таинственный прибор иных цивилизаций, найденный в недрах земли. Прибор показывает им телепатические видения о Средиземье, учёные предлагают материалистические объяснения эпизодам, в которых действует магия: двери Мории – «нечто вроде реле», назгулы – пришельцы из параллельной реальности, палантиры – видеотелефоны с телепатическим управлением и т. д.
Публикация первых частей вызвала бурную полемику. Наряду с восторженными отзывами переводчика и журнал обвиняли в попытке навязать советскому читателю произведение о магии и волшебстве. Профессиональные переводчики возмущались бесцеремонным обращением с текстом Толкина. Общее мнение читательской аудитории, знакомой с западной литературой, выразила Наталья Трауберг в статье «Надпись на Кольце» («Иностранная литература», 1967, № 6): волшебная сказка не нуждается в извинениях, давать чудесам и магии научные объяснения – пошлость и глупость. Исследования литературы, языков, архетипов мышления не менее ценны, чем естественные науки, а значит, не менее ценна и литература мечты, которая экспериментирует с языками, мифами, архетипами; «Фэнтези – научная фантастика гуманитариев».
Очевидно, что орган Союза писателей СССР не мог опубликовать подобную точку зрения без санкции сверху. На IV съезде Союза писателей (22–27 мая 1967 года), собравшемся в год 50-летия Октябрьской революции, обсуждалась необходимость дать отпор антикоммунизму и ревизионизму, опровергнуть измышления зарубежных «советологов» о конфликте поколений в советской литературе. В коллективном докладе правления СП, как и в ряде других докладов, подчёркивалась важность поддержки молодых писателей, возвращающихся к истокам: к романтизму молодого Максима Горького, «Уральским сказам» Павла Бажова и даже феериям Александра Грина, в противовес «ходульному романтизму» конъюнктурной новой прозы, которую критиковал Твардовский. «Борьба за умы и сердца молодёжи, начатая на поле научной фантастики, – и не сказать чтобы блестяще, – должна быть продолжена на поле гуманитарной фантастики, исторической сказки», – заявил А. Тихонов. Участники дискуссии сошлись на том, что использование сказочных и фантастических элементов не противоречит методу социалистического реализма, если происходит на высоком художественном уровне и способствует решению верно поставленных задач, в частности, исследованию души и творческой силы народа. Легитимизировались не только сказочные, но и мистические элементы, подобные тем, что присутствовали в «Чёрных досках» Владимира Солоухина.
В 1970 году «Властелин колец» (уже не «адаптированный») выходит отдельной книгой, в том же году – журнальный вариант «Волшебника Земноморья» Урсулы Ле Гуин. Все более явные сказочные мотивы появляются в творчестве писателей-«деревенщиков». Модной тенденцией становятся «глубинная упрощённая народность, языковая связь с корнями общества» (Д. Шашурин). Однако запрос на «чистую» отечественную фэнтези оставался по большому счёту неудовлетворенным до середины семидесятых годов.
В 1971 году выходит рассказ Владимира Орлова «Что-то зазвенело» – трогательная и одновременно ироничная история любви домового к земной женщине. (Этот эпизод получит развитие в «Альтисте Данилове».) Рассказ был хорошо принят критиками и читателями, и после окончания работы над «Альтистом» Орлов пишет ещё несколько рассказов, которые формально можно отнести к «городскому фэнтези». Местом действия их неизменно остаются Москва и Подмосковье в их магической и мистической ипостаси. «В Останкине, как известно, живут коты, псы, птицы, тараканы, люди, демоны, ведьмы, ангелы, привидения, домовые и иные разномыслящие существа».
Действие цикла рассказов «Мастер Серебряной слободы» об Алексее Щелканове перемещается вниз по течению Яузы, из Останкина к Земляному Валу и Швивой горке. В этих рассказах уже виден тот Орлов, к которому мы привыкли. Писатель уверенно пользуется общеизвестными образами из классических и городских мифов, но не становится рабом тематики и не скатывается в индустрию развлечений, как некоторые его зарубежные современники, не боится раздражать критиков и читателей нестандартным и необъяснённым.
Успех Владимира Орлова вдохновил других авторов. Начали появляться эпигоны, а затем и оригинальные произведения: трилогия Кира Булычёва о колдуне Брюсе и его подручном, «Алый сокол» и «Дети Калиостро» Андрея Севастьянова. Пять лет спустя, в начале 1980-х, состоялся дебют Марии Семёновой – «Хромой кузнец» и «Рассказы о викингах». Начинался так называемый золотой век жанра в СССР/РФ.
Владимир Орлов. Людмила и Мелия
Щелканов вышел на Серебряническую набережную и направился под мост, мимо усадьбы Усачёвых. Сентябрь был райский, солнечный и безветренный, однако смеркалось рано и кроны парковых деревьев уже темнели. Но в парке Щелканову не было нужды сегодня. Он остановился там, где чугунную ограду прерывал серый камень, – тут был сход к воде. Поглядел вниз, увидел белёсый затылок и чёрную спинку. Агафья на своём месте.
Сидела в пальто, белые босые ноги свесила к воде, стоявшей низко на исходе лета. Сразу являлась мысль, что другой одежды под этим пальто и нет. Повернула голову на его шаги, мотнулись белёсые пряди, как у льва в зоопарке. Зеленоватый оттенок в меркнущем свете не был различим.
– Мужчина, выпить есть?
– И тебе привет, Агаша, – ответил Щелканов. Сел рядом со щекотухой, не жалея джинсов. Камень тут был вовсе не гранит, а какой-то на вид вроде школьного мела, утопленного озорниками в поломойном ведре. – Мороженое будешь?
Он вынул из портфеля стаканчик, завёрнутый в полиэтиленовый пакет. Агафья близоруко прищурилась, вздёрнув губу. Темнота ей не была помехой, в Яузе светлых дней не приключается. Но в воздухе она видела только вблизь.
Пальто, босые ноги и нечёсаная голова какому-нибудь сержанту милиции могли внушить соображение, что перед ним потерянная душа вроде тех, что отираются у рюмочных и на вокзалах. Но потом слышался голосок скрипичный и флейтовый, без всякого признака похмельной хрипоты, и личико выглядывало среди неопрятного стога волос не багровое и опухшее, а нежное, серебряно-бледное, из оперы Даргомыжского. Спросил бы сержант у старших товарищей, что означает такое явление, если повезёт сержанту уйти от воды. Агафья четвёртый век вековала при Яузе. В этой речке, которую камнем перебросить можно, утопленников находили ещё в те времена, когда к воде спускались по травяному склону.