Павел уже проснулся и завелся:
– А может, совсем наоборот? Скажем, так: давеча к нам подъезжала колбаса, обнюхала – чужие! Сообщила хозяевам. Хозяева из осторожности высылают автомат. Автомат обнаруживает неживой предмет, пытается вскрыть. Предмет двигается. Автомат начинает стандартную серию сигналов первого контакта. Предмет реагирует правильно. Автомат спешит к хозяевам, доложить, что, мол, прибыли разумные и не нападают.
– О-хо-хо… И какие отсюда вытекают предложения?
– Стоять на месте и ждать хозяев!
– Ой, Павлик, боюсь, долго ждать придется. Что-то мне брюшной мозг дает пессимистические прогнозы… Но я твоего энтузиазма гасить не намерен. Садись и жди, тем более время все равно к двум и тебе пора на вахту.
Хозяева не появились и через месяц, когда маршрут был завершен. Не удалось увидеть хозяев. Видели машиностроительные и металлургические заводы, открытые разработки руд, нефтяной промысел, перерабатывающий комбинат – и бесконечные прямые шоссе, идущие в меридиональном и широтном направлениях, со стандартными пересечениями на двух уровнях, стандартными заправками на каждом втором перекрестке, стандартными ремонтными мастерскими на каждом четвертом перекрестке; шоссе, усеянные бесчисленными сороконожками, цистернами, фургонами, трубовозами, ревущими на разные голоса, мелодично завывающими, громыхающими, дребезжащими, звякающими… И ни одного проселка. Ни одной тропинки. Ни одного города, селения, хутора – ни возле шоссе, ни в стокилометровых квадратах, сплошь заросших пышной зеленью – деревьями, кустами, травами…
И ни одного человека. Что-то живое было: мелкие пугливые ночные животные размером от землеройки до собаки, четвероногие и шестиногие, большеглазые, хищные и травоядные, мохнатые постоянно и обрастающие на ночь, симпатичные и противные – но все до одного безнадежно неразумные. А разумных не было, и не было никаких признаков их наличия.
Если не считать развитой и исправно функционирующей промышленности.
Утром тридцать первого дня, после долгого сна без вахты в привычных и уютных каютах корабля, после душа и гаргантюозного завтрака, они устроились в рубке за штурманским столом и начали подводить итоги.
Павел расстелил большой лист бумаги и разрисовал его квадратиками и стрелками:
– Значит, так: добывающая промышленность – нефть и руда. Перерабатывающая: нефтехимия и металлургия. Машиностроение производит оборудование для всех отраслей промышленности, а также транспортные и управляющие машины. Путь нефти – добыча, переработка, потребление. Потребители: вся промышленность, энергетика и транспорт. Смысл существования этих отраслей – обеспечивать оборудованием, энергией и транспортом нефтедобычу. Итог: замкнутая система, находящаяся в динамическом равновесии. Нефть добывается, чтобы сгореть в машинах, которые работают, чтобы добывать, перерабатывать и транспортировать нефть. И абсолютно нет производства предметов потребления.
Михайлов слушал, постукивая карандашом по столу. Когда Павел замолк, он подумал немного, отложил карандаш в сторону и подытожил:
– Значит, некому потреблять.
– Значит так, – согласился Павел.
– Тогда зачем? Кому и зачем нужна вся эта промышленность? Откуда она взялась и куда развивается? А ведь развивается – новые машины, сходящие с конвейера, совершеннее старых… Но зачем? Сейчас это замкнутая система, она сама себя сохраняет и развивает, но она не могла сама собой создаться. А тогда – где создатели?
– Создателям надоело, и они улетели на другие планеты. Или вымерли от ветрянки.
– Ну-ну, должны были остаться пищевые комбинаты, скот, пусть одичавший, легкая промышленность, руины городов…
– Это все под землей, – без энтузиазма отстаивал свою версию Павел.
– Скот под землей? Нефтекомбинаты снаружи, а птицефабрики под землей? Если б наоборот – еще туда-сюда… А-а, бред, – махнул рукой Роберт.
– Бред, – уныло согласился Павел. Но тут же оживился: – А вот вариант получше: основное население планеты – растения. Они создали промышленность, которая добывает, перерабатывает и сжигает нефть, а сами потребляют углекислый газ. Взамен выделяют кислород, необходимый для работы машин – без него нефть гореть не будет. Автомобили курсируют по всей территории и распределяют углекислый газ равномерно. А заодно перевозят грузы, которые нужны, чтобы добывать нефть и делать машины…
– Прекрасно. А не проще было бы сжигать нефть на промысле, а СО2 гнать направленными ветрами во все стороны?
– Так нельзя: во-первых, это привело бы к скоплениям населения в местах наибольшей концентрации углекислого газа, во-вторых – вызвало бы перегрев атмосферы.
– Пабло, в твоем безумии не хватает системы. В смысле последовательности. Прямое сжигание имело бы намного больший КПД… Господи, чем мы с тобой занимаемся! Сидим, сочиняем бредовые гипотезы…
– Отчего ж это бредовые, моя растительная гипотеза учитывает и объясняет все факты…
– Не все. Мы не коснулись одной детали… Павлик, ты обратил внимание на антенны?
– Которые?
– Возле каждого перекрестка, завода, заправки торчат на столбах антенны-параболоиды.
– А, эти… Это направленные антенны системы координации.
– Направленные, говоришь? Ты гляди, соображает… – одобрительно покивал головой Роберт. – А вот куда они направлены?
– А куда?
– Мне вот чудится, что вроде бы в одну сторону. Давай кассеты.
Павел приволок ящик видеокассет, а Михайлов сел к компьютеру и вызвал на экран схему маршрута. Когда на видеомониторе появлялась антенна, Павел перегонял стоп-кадр в компьютер, Роберт обсчитывал угол направленности и наносил на схему.
– Найди кассету подальше, с самой восточной точкой, где медный рудник… Ага! Ну вот, гляди.
На схеме было видно, что все направления сходятся примерно в одну точку – где-то далеко на юго-востоке.
На следующее утро они вылетели туда на вертолете.
Внизу однообразно тянулись зеленые стокилометровые квадраты, разделенные серыми ленточками шоссе. Через шесть часов полета картина изменилась – в зелени появились бурые проплешины, их становилось все больше, пока леса и луга не сменились бурой выгоревшей степью. Но все так же по ниточке стелились одинаковые шоссе, сплетались в стандартный узор клеверного четырехлистника на перекрестках и снова разбегались в четыре стороны. Изредка проплывали заводы и карьеры.
– Знаешь, дед, – не выдержал наконец Павел, – самое тошное будет, если и там окажется автомат.
– Я уже давно об этом думаю, только молчал, чтоб не сглазить, – проворчал Роберт, нервно передернул лопатками и вздохнул.
Еще через три часа снова появилась зелень и быстро заполонила все пространство от горизонта до горизонта. А впереди засинели смутные контуры гор.
Они летали над горами почти сутки, пока нашли то, что искали. На плоской каменистой вершине, высоко поднявшейся над старыми, заглаженными буро-зелеными холмами, вращались громадные антенны – восемь установок по три скрещенных решетки в каждой. В стороне помахивали крыльями ветряки на трубчатых башнях. А центре восьмиугольника антенн стоял домик – небольшой бетонный параллелепипед с глухими стенами, в которых не было окон, но зато была дверь.
Роберт вздохнул – то ли облегченно, то ли обреченно – и повел вертолет на снижение.
Дверь была незаперта. Скрипнули под ногами старые пересохшие половицы. Короткий коридорчик, из-за внутренней двери – приглушенный многоголосый шум. Михайлов сдвинул кобуру вперед, под руку, и рванул дверь.
Шум обрушился на них лавиной – механический, дребезжащий звук, невообразимая смесь, в которой едва выделялась, как тема, неоконченная музыкальная фраза и исчезала, покрытая ревом, скрежетом, гудками, механическими ударами; вдруг все стихало, и тогда слышался только ровный металлеский шорох, а потом, откуда-то с другой стороны, внезапно прорывалась заливистая трель пневматического перфоратора или вежливое кваканье клаксона; временами можно было распознать лязг труб и надрывное гудение бурового станка…
Посреди комнаты, утонув в глубоком кресле, над спинкой которого едва торчала коротко остриженная голова, сидел человек. Лица его не было видно, только чуть-чуть подрагивало большое розовое ухо и шевелились пальцы, выбивающие на подлокотнике сложный ритм.
Павел кашлянул и громко сказал:
– Здравствуйте!
Пальцы на подлокотнике замерли.
– Здравствуйте! – повторил Павел. – Выключите на минутку эту трескотню, поговорим…
– Чудак, он же не понимает! – пробормотал Михайлов.
Над подлокотником поднялась сухая рука в выцветшем синем рукаве, потянулась к пульту, нажала кнопку. Стало тихо.
Кресло повернулось, и они увидели перед собой маленького, худого, очень старого человека. Он не встал, только поднял блекло-голубые глаза и долго смотрел, не разжимая провалившихся внутрь рта высохших синих губ. А потом они услышали:
– Кто вы?
Это звучало не в ушах, а прямо в мозгу.
– Телепатия, ее так… – буркнул Роберт.
– Мы – люди! – гордо заявил Павел. – Мы прилетели из далекой звездной системы. Мы хотим познать этот мир.
– Спросите. Я отвечу. А потом вы уйдете…
– Да. Потом мы уйдем, – согласился Павел.
– Но это будет нескоро. Сначала мы будем спрашивать, – твердо сказал Михайлов. – Вот главный вопрос: зачем? Зачем все это? Машины, круговорот нефти, индустрия для индустрии. Зачем? Что они все производят?
– Звуки. Каждая машина – свой звук. Вместе – радость, удовольствие, приятность.
– И все?! – у Роберта приоткрылся рот.
– Все. Звуки – самая большая радость. Наивысшее удовольствие. Лучшая приятность.
– Откуда все это взялось.
– От меня. Я сделал машины, которые добывают нефть и руду, и другие, которые их перерабатывают, и те, которые возят, и каждая звучит по-своему, а вместе – это радость.
– Но зачем?! – Роберт закусил губу.
– Чтобы были звуки. По всей планете работают машины, каждая шумит, а вместе – звуки. Радость.