Ирина улыбнулась и чмокнула мужа в белую как бумага щеку.
— Итак, слишком много снукера, милый.
— Этого не может быть, лапочка.
Они поднялись и покинули кабинет.
Ирина в принципе верила в Британскую национальную службу здравоохранения. Прекрасно, когда человек может получить медицинскую помощь и ничего не платить, однако противники спешили указать на среднюю зарплату и низкий налог, говоря, что у бесплатного здравоохранения одно достоинство — оно бесплатное. На практике эта сфера была хронически стеснена в средствах. Очереди на операции занимали порой смертельно много времени. Периодически газеты пестрели заголовками, как больным раком пациентам отрезали не ту грудь, не ту почку, не ту ногу.
Не редкостью в государственных больницах была и «зараза» под названием метициллин-резистентный золотистый стафилококк, убивавший по результатам 2002 года тысячу двести человек в год. Добрая треть бюджета государственных учреждений уходила на оплату исков о халатности и профессиональной небрежности. Звучит ужасно, но, выйдя из кабинета доктора Салеха, Ирина уже не боялась ни услышать ничего ужасного, ни сказать: «Пусть бесплатными услугами врачей пользуются другие».
Таким образом, Ирина настояла, чтобы определяющие дальнейшую судьбу Рэмси обследования они проходили в частных клиниках. Там, по крайней мере, не надо ждать приема. Она также убедила его еще раз сдать ПСА и биопсию, чтобы исключить возможность того, что результаты были перепутаны глупцами из бесплатных поликлиник или просто неверно записаны. После того как результаты анализов независимой лаборатории упорно показали те же результаты, частный онколог потребовал сделать компьютерную томографию, радионуклидное сканирование костей, биопсию лимфатических узлов и МРТ. Решив не поддаваться типичному для американцев желанию получить все лучшее, Ирина отказалась от действий, опустошивших счета многих ее соотечественников. Она не хотела платить за лучшие обследования. Она была готова платить лишь за лучший результат.
В противном случае деньги будут потрачены впустую — огромные деньги. Лишившись большей части своих сбережений, она была вынуждена признать, что им, поджав хвост, придется вернуться в бесплатную клинику. Поскольку большинство врачей из этих клиник занимались частной практикой, по иронии судьбы они попали к тому же доктору, которому платили деньги, и он был — о боже, видимо, болезнь обнажает не лучшие черты в человеке — белым.
— Значит, назад к пролетариям, — констатировал Рэмси.
Как и предсказывал доктор Салех, доктор Димблеби назначил гормональную терапию, а затем и химиотерапию, и облучение, когда стало ясно, что первое не приносит положительных результатов. Осведомленная о побочных эффектах такого лечения, Ирина старалась успокоить себя в кабинете доктора Димблеби фразами: «Мы будем бороться» и «Я знаю, ты справишься», которые она почерпнула из фильмов и сериалов. Они казались ей больше подходящими для предвыборной кампании, чем для разговора с больным человеком. Рэмси тихо поинтересовался, не может ли он просто пойти домой и пусть все идет своим чередом, ведь, если болезнь до сих пор его не убила, может, она отступит.
Он сомневался, что гормональная терапия окажется так же сильна против болезни, как в прошлом году тори против лейбористского большинства. Кроме того, ему было трудно смириться и с тем, что, помимо многочисленных инъекций, анализов, обследований, потери возможности общаться с женой и перспективы значительного ухудшения состояния, ему еще предлагают собрать последние силы в кулак и маршировать под транспарантами.
Когда Ирина выразила разочарование, что он не поддерживает ее лозунг о необходимости бороться, ее перебил противный онколог.
— Чтобы разрушить общепринятое мнение, — сказал он, — были проведены сравнительные исследования развития болезни у оптимистично настроенных пациентов и у тех, которые «сдались». Удивительно, но у них не наблюдалось статистически значимых различий по уровню выживаемости или скорости выздоровления.
Таким образом, решать, размахивать мечом и дальше или бросить его в Темзу, можно было, руководствуясь лишь желанием.
После череды тестов и восстановления в самом конце очереди в государственном учреждении Рэмси предстояло начать лечение в дни ближайшие ко дню его рождения. Понимая, что небольшое промедление ничего не изменит, Ирина лично обратилась к Димблеби с просьбой провести первый сеанс лучевой терапии и андрогенной блокады после 6 июля.
Учитывая их финансовое положение, один вечер в «Омене» или ужин с домашними суши не слишком изменил бы ситуацию. Однако Ирина не любила повторяться.
В тот вечер она установила на кухонном столе две зажженных свечи, все равно теперь им ненужные. В июле темнеет так поздно, что пришлось ждать до одиннадцати вечера. Она поставила перед Рэмси серебряный поднос, на котором лежала одна-единственная ярко-синяя таблетка.
Оглядев странный ужин, как из мультфильма «Джетсоны», Рэмси повернулся к жене:
— Это то, что я думаю?
— Димблеби сказал, что от одной вреда не будет, а попробовать стоит. Он также просил тебе передать, что, начиная такое лечение, надо «сконцентрироваться на выздоровлении».
— Значит, мне будет чертовски хреново, — заключил Рэмси.
— Ну, ты знаешь врачей.
— Они все лжецы.
— Их можно понять. Итак! Ты готов?
— Я готов, леди, даже если придется использовать деревянные палочки для мороженого.
Ирина налила в его бокал совиньон блан — тридцать фунтов бутылка и последняя из их запасов.
— У тебя в глазах чертики, — сказал Рэмси и проглотил таблетку.
Они пили вино и ждали. Ирина рассказала ему историю о том, как в школе добыли у какого-то сомнительного парня галлюциногенных грибов. Они с подругой Терри уселись за кухонный стол в ее доме, когда родители ушли. Потом положили сморщенные коричневые кусочки в чашки и залили горячей водой, а через несколько минут пили горький противный напиток. А потом они сидели, как сейчас с Рэмси, и ждали эффекта. Смотрели на желтые стены и картины, в ожидании того, что краски начнут меняться на глазах, что полки начнут плясать, а холодильник петь, как участник музыкального шоу. Ирина пожалела, что начала рассказывать историю, которая ничем не закончилась. С ними ничего не произошло. Но Ирина добавила, что после отвратительного привкуса во рту она не покупала никаких грибов, кроме шиитаки в китайском квартале. Впрочем, тогда ей показалось, что краски стали немного меняться, а изображение на картинах подрагивало. Грибы оказались сушеным пудингом, но после этого каждый раз, входя в кухню Терри, она вспоминала о неудачном опыте употребления наркотиков. Ей показалось, что на лице Рэмси отразилась радость. Она наклонилась и поцеловала его.
— Не страшно, если не подействует.
— Я понимаю, — кивнул Рэмси, допивая вино. — Но, кажется, все же действует.
Они поспешили в подвал. Рэмси включил свет над столом; зеленая поляна снова пригласила их на пикник. Психоделический разброс шаров, зеленого, желтого, треугольник поблескивал, словно попал сюда с кухни Терри; весь мир заиграл в новом, псилоцибиновом ритме. Застекленные и вставленные в рамки постеры с турниров в Малайзии, Гонконге, Бингене-на-Рейне подтверждали, что Рэмси прожил отличную жизнь. Нехорошо думать о его жизни как о чем-то прошедшем и завершенном, но лучше любоваться прекрасно выполненной работой, чем вновь впадать в тоску по несбыточному, как делали его фанаты на матчах чемпионата мира, который ему ни разу не довелось выиграть.
Рэмси принялся медленно расстегивать рубашку. Вот оно? Прошедшие пять лет вернулись? Странно, она, как каждый раз, с нетерпением ждет возвращения к жизни, как в кухне Терри она ждала возможности увидеть нечто прекрасное, хотя оно уже было рядом.
Невозможно постоянно ждать того, что у вас уже было, и барабанить пальцами в ожидании курьера «Федерал экспресс», в то время как он терпеливо ждет за закрытой дверью.
Они принялись поспешно раздевать друг друга. Наконец показался обнаженный живот Рэмси и его член, как сочла Ирина, своего обычного размера.
— Знаешь, мы знакомы много месяцев, — произнесла она, пробегая пальцами по старому другу. — Он все такой же. Мне снилось, как ты идешь по улице с этим — с бейсбольной битой.
— Да. В те недели, что мы не виделись, лежа на кровати в отеле, я много раз представлял, какие ужасные вещи с тобой сделаю.
— …Ты хорошо себя чувствуешь?
— Мне лучше, — ответил Рэмси, прижимаясь к ней, — чем просто хорошо.
Не желая его утомлять, Ирина сделала попытку занять положение сверху, но Рэмси удержал ее:
— Нет уж, лапочка, сегодня я сделаю это, как настоящий мужчина.
Ирина была счастлива. Она наслаждалась видом его лица у нее над головой. Это было достаточно долго, чтобы не позволить затеряться в уголках памяти, поскольку человек обычно не скучает по тому, чего не помнит. От его следующей фразы глаза ее удивленно распахнулись.
— Ирина.
Рэмси так редко называл ее по имени, словно считал, что это все было частью ее прошлой жизни с Лоренсом или принадлежало самому Лоренсу.
— Прости меня за все скандалы. Я всегда так любил тебя, но…
Ах.
— …не всегда знал, как с этим жить.
— И в большом, и в малом, — прошептала она, — особенно в большом, у тебя очень неплохо получалось. — Если ей и должна была прийти в голову мысль о том, что секс с Рэмси всегда был таким прекрасным, то она пришла, ведь он таким и был.
— Ты такая славная, а я вел себя как подонок. Теперь я мечтаю лишь о том, что ты найдешь в себе душевные силы, чтобы меня простить.
Не стоило так прямо подчеркивать то, что они оба знали, — это происходит между ними в последний раз. Впрочем, в жизни каждого человека есть то, что он делает в последний раз. Завязывает шнурки на ботинках. Смотрит на часы.
Простудившись, Рэмси вел себя как ребенок, но в этой ситуации проявил настоящую мужскую стойкость — словно отпущенное ему желание постоянно ныть закончилось и судьба принялась готовить его к настоящим испытаниям. Следствиями облучения пять раз в неделю в течение двух месяцев стали болезненные высыпания в промежности, диарея и слабость, заставлявшая сразу по возвращении из больницы ложиться в постель. Его постоянно мучила тошнота, еда, которую Ирина ему приносила, часто оставалась нетронутой. Если бы не андрогенная блокада, сделавшая его тело одутловатым, он непременно потерял б