Французская улица) и восемь с другой (Кельтская улица). Однако вру: над домом справа от мостка возвышается высокий деревянный крест – ага, значит, это церковь или что-то вроде того. Видно, что дома, как и казарма, поставлены недавно: вокруг них заметны остатки строительного беспорядка и не до конца убранный мусор.
Завидев наше приближение, от казармы отъехала тележка, запряженная двумя серыми ослами, сопровождало ее с десяток легионеров. Авто остановилось, ожидая их приближения, встали и мы. Когда тележка подъехала, старший команды за руку поздоровался с пареньком-шофером, и, пока нижние чины переваливали тушу кабана на тележку, перебросился с ним парой слов на плохом русском языке – примерно на таком говорят недавно приехавшие в Россию иностранцы. Как я понял, речь шла о нас – кто, мол, такие и откуда. Наш сопровождающий ответил, что его дело – доставить этих людей к Большому Дому, а там, мол, вожди разберутся. Интересно, какой из этих домов называется Большим, ведь они все одинаковые? И как выглядят вожди? Получается, что их тут даже несколько? Мое воображение упорно рисовало мне суровых мужчин зрелого возраста с уборами из перьев на голове. Но разум подсказывал, что к индейцам все эти странные жители не менее странных мест не имеют никакого отношения. И оттого растерянность и тревога во мне усиливались. Это какой-то мир абсурда! Словно все эпохи смешались здесь самым причудливым образом… Все происходящее с нами напоминало красочный бред. Но пришлось отмести идею, что все это мне привиделось (хотя и имелся такой соблазн). Здравый смысл – это главное, что мне сейчас необходимо. Кроме того, несмотря на наше весьма аховое положение, меня распирал жгучий интерес ко всему увиденному и желание наконец получить ответы на все свои вопросы, жужжащие у меня в голове роем растревоженных ос.
Мы перешли через мосток (тот даже не колыхнулся под весом авто), а затем, не сворачивая ни направо, ни налево, по просеке углубились в сосновый лес, при этом дорога ощутимо поднималась в гору. И вот мы увидали тот самый Большой Дом… Это было двухэтажное строение под железной крышей, крашеной кирпичным суриком. Узкие, но высокие окна-бойницы придавали дому вид средневекового замка, а ухоженный двор с дорожками, цветочными клумбами, конюшней, коровником, гаражом для авто и замеченным мной на заднем плане парником говорили о том, что, в отличие от только что виденного нами поселка, это место достаточно обжитое.
Авто поехало дальше по дороге, а нам конвоирши приказали остановиться.
При нашем приближении на крыльцо вышли люди, в которых я безошибочно узнал вождей… Разумеется, никаких перьев на них не было. Не было и роскошных одеяний, свидетельствующих о высоком статусе. Но при этом эти люди имели вид большого начальства. За их спинами толпились их помощники или, как бы это сказать, «приближенные лица».
Первым мне в глаза бросился суровый моложавый мужчина средних лет, обмундированный в местную военную форму, по-офицерски перетянутую ремнями портупеи. Картину дополняли пистолет в кобуре и большой кривой нож (или даже небольшой меч). Судя по виду, это наверняка генерал или как минимум полковник. Такой, не задумываясь, прикажет расстрелять по первому же подозрению в трусости или измене…
Рядом с «генералом» – улыбчивый круглолицый человек в очках, одетый в подобие охотничьего костюма. Он кажется добрее «генерала», но это может быть обманом, а сейчас этот человек смотрит на нас с напускной строгостью. Наитие мне подсказывает, что, скорее всего, что это именно он здесь князь и верховный вождь, а «генерал» – его правая рука. Безусловно, эти двое здесь главные, а все остальные «вожди» – не больше чем их помощники.
По другую руку от «князя» стоит одетый похожим образом плотный рыжебородый дед, смахивающий на гриб-боровик. Весь его вид говорит о том, что мы ему неинтересны, и он присутствует тут только потому, что это положено по должности. Похоже, он проходит тут по интендантскому ведомству, и скорее привык иметь дело с вещами, а не с людьми: с ними проще – они лежат там, где их положили и не высказывают своего мнения. Рядом и чуть позади «интенданта», между ним и «князем» – вот те на! – дама. Ну да, именно дама, по-другому и не скажешь. Она одета так же, как и мужчины, и, хоть и немолода, все еще хороша собой. Она тут не главная, но ее слово имеет вес, иначе ее бы здесь не было. Пожалуй, в том случае, если дело пойдет совсем плохо, именно ее следует просить о замене расстрела каторжными работами…
Рядом с «дамой» во втором ряду стоят две молодые барышни, также одетые по-мужски. Одна из них имеет выраженную восточную наружность, а у другой чисто европейский облик. По другую руку от дамы еще одна особа, своим нарядом, похожим на народное платье испанских крестьянок, радикально отличающаяся от остальных. Но это не служанка-простолюдинка – об этом говорит спокойное и уверенное выражение ее лица. Там, во втором ряду, за спинами вождей, она – равная из равных, и признает над собой только власть «князя» и «генерала».
Еще трое молодых людей стоят на земле рядом с крыльцом. Двое из них обмундированы так же, как «генерал», причем один из них нам уже знаком. Этот тот самый юноша, который ускакал к вождям с вестью на могучем жеребце. Несмотря на свою молодость, это явно младшие офицеры, адъютанты при «генерале». Третий молодой человек одет как большинство «вождей» и, подобно «интенданту», тяготится своим присутствием в этом месте: наверное, судьбы других бедолаг, также занесенных в эти края, решали без его присутствия. С чего это нам такая честь, что ради нашего появления собран полный синедрион?
Но более всех из общей массы выделяется святой отец. По его виду – простой домотканой рясе коричневого цвета и большому деревянному кресту – невозможно понять, православной он веры или католической, и вообще трудно сказать, священник это или монах. Однако он тоже входит в окружение князя – стало быть, каждое распоряжение «верховного вождя» освящено согласием местной церкви. Он смотрит на нас понимающим и всепрощающим взглядом, но я чувствую, что если что-то пойдет не так, этот служитель Божий будет суров как Торквемада. В воздухе носится ощущение, что наше положение крайне неустойчиво. К нам могут сразу отнестись как к «своим», а могут одним движением пальца обречь на ужасную смерть. Об этом говорят как лица присутствующих вождей, так и лица наших конвоирш (которые, отойдя чуть поодаль, держат свои винтовки и дробовики стволами к земле, но в общем направленными в нашу сторону).
При этом мне очевидно, что если для сопровождавших нас девиц русские погоны – это китайская грамота, и поэтому они не отличают нижнего чина от подпоручика, то «генерал» и «князь» сразу опознали в господине Котове офицера, и теперь смотрят на него внимательными взглядами. Мол, господин подпоручик, почему не делаете того, что положено, и какой вы после этого офицер? Почему-то мне показалось, что от дальнейшего поведения господина Котова зависит, как нас тут примут: как своих, которых задержали по недоразумению, или как пленных врагов. Во втором случае жизнь наша осложнится многократно.
Очевидно, это же понял и Евгений Николаевич. Он скомандовал: «Команда, равняйсь, смирно!». И наши солдатики, за последнее время изрядно подзабывшие, что такое дисциплина, непроизвольно вспомнили воинскую науку и изобразили какое-то подобие нормального одношереножного строя. Да и я сам подравнялся и по-молодецки выкатил вперед грудь. Тут, где любое распоряжение начальство исполняется с полуслова и даже полувзгляда, по-иному нельзя. Нагляделся я на наших пленительниц: вроде бы премиленькие девицы, и показного чинопочитания за ними не наблюдалось, перед своими командирами в струнку не вытягиваются и глазами начальство не едят – и в то же время любое распоряжение выполняют буквально мгновенно и в точности.
Дождавшись, когда солдатики выровняются, подпоручик Котов сделал шаг вперед и, как положено, отрапортовал:
– Господа начальники, рабочая команда, составленная из унтер-офицеров и рядовых нижних чинов 5-го особого пехотного полка русского экспедиционного корпуса во Франции, построена. Старший команды подпоручик Котов, Евгений Николаевич.
При этих словах «генерал» и «князь», переглянувшись, кивнули. Остальные же остались беспристрастны, будто эти сведения им ничего не говорили.
– Вольно, господин подпоручик, – на чистом русском языке ответил на рапорт «генерал» и добавил: – А теперь доложите год, месяц и день, в который вы отбыли из своего мира в наш и сколько времени вы тут уже находитесь?
– В «ваш мир», господа? – непонимающе вопросил подпоручик, растерявшись.
– Да, в наш, в другой мир, – совершенно будничным тоном подтвердил «генерал». И таким же тоном, словно речь шла о чем-то обыденном, добавил: – Сейчас вы находитесь примерно за тридцать восемь тысяч лет до нашей эры. Время от времени патрон отца Бонифация, – кивок в сторону то ли священника, то ли монаха, – подбрасывает нам сюрпризы иногда приятные, а иногда не очень. Сразу скажу, что выхода из этого мира нет, только вход, так что вы здесь навсегда. – Он обвел нас испытующим взглядом – очевидно, наслаждаясь при этом нашими ошарашенными физиономиями; впрочем, на его лице никаких эмоций не отразилось. Затем добавил: – ну так, господин подпоручик, каков будет ваш ответ?
Тут солдатики встревоженно загомонили, и только вскинутые в нашу сторону стволы оружия восстановили подобие тишины и порядка.
Подпоручик откашлялся и, и переборов смятение от столь ошеломляющих новостей, начал отвечать:
– Наша команда вышла на работы из казарм в селении Курно, расположенном к югу от Бордо, ранним утром двадцать пятого сентября тысяча девятьсот семнадцатого года по юлианскому календарю, или восьмого октября по григорианскому. Об этом у меня имеется соответствующая бумага, составленная на французском языке, на случай если нас остановит полиция или военный патруль. – Он достал из внутреннего кармана сложенный лист и протянул «генералу».
– Викто́р, прочти, – сказал тот.