яин сахарный плантаций Жан-Мари де Шаньон. Жена – мадам Мадлен. Дочь – мадмуазель Оливия. Порт прибытий – Байонна. Двести матрос, восемь офицер, капитан – Бенджамен де Босижюр. Тогда идти Семилетняя война, и Франция воевать с Англия, колониальный товар быть очень дорого, поэтому возить их только так.
– Погоди, Викто́р, – сказал Сергей Петрович. – Сахар и табак я понимаю, но откуда в новом Орлеане взялись меха?
– Я читать, – ответил Виктор де Легран, – часть меха водяной зверь ловить прямо там, другой, шкура олень и бобер, привозить с севера по Миссисипи. Когда идти англо-французский война, Квебек слишком опасно. Много британский капер.
– Понятно, – сказал Сергей Петрович, – читай дальше.
– А вот, ясно, – произнес Виктор, – они пропасть прямо на Миссисипи, пока плыть к морю. Долго плыть, два раза дольше, чем надо. Капитан де Босижюр удивляться и писать это журнал. Потом он не встречать в море ни один корабль. Испания тогда быть французский союзник и капитан хотеть зайти Гавана, но не найти порт. А когда он проходить пролив Сантарен, тот оказаться очень узкий. Маленький Багамский острова нет, большой остров или материк быть. Все это капитан де Босижюр удивляться и писать журнал. Он думать, что плохо только Америка, а Европа хорошо. Он приплыть, два раза почти сесть на мель, а Байонна нет. Никого нет. А еще быть холодно, очень холодно, во Франции такой холод нет. Они зайти сюда, быть большая вода, потом вода уйти, и фрегат садиться на мель. Как говорить у вас – приехали. Еда нет, лосось идти – сеть нет. Снег идти есть. Приходить местный человек, бить лосось острога, он его убить и прогнать. Тогда он посылать много матрос и старший помощник искать местный селений, чтобы отнять еда. Дать им порох, мушкет, пули – никто не вернуться. Тогда капитан и пассажир кушать много, матрос – мало. Ловить еда сам. А потом бунт. Матрос хотеть много еда, хотеть Оливия и Мадлен, чтобы они быть как Ева, а матрос быть как Адам. Часть матрос быть за капитан, часть за бунтовщик. Начаться война, и все умереть. Жить только мадмуазель Оливия, мадам Мадлен и капитан де Босижюр. Мадам Мадлен взять стилет и заколоть мадмуазель Оливия, а потом капитан де Босижюр заколоть мадам Мадлен. Он писать, что будет убить себя, чтобы не быть смерть от голод и холод. Я думать, что это быть прошлый год, когда ты уже уплыть. Вот и все. Они свернуть не туда и потому умереть.
– Хорошо, что они свернули не туда, – проворчал Сергей Петрович, – потому что тогда они уничтожили бы наше племя, а потом закончили бы точно так же. Ты думаешь, что они погибли, потому что им никто не помог? Совсем нет. У них было все необходимое, чтобы основать форт, в котором они могли бы пережить зиму. Ты же знаешь, местные по большей части совсем не агрессивны, и с ними тоже можно было договориться, как ваши миссионеры договаривались с индейцами. Тут вполне достаточно разных мелочей, на которые матросы могли бы выменять себе в соседних кланах лишних вдов и девок в жены, после чего команда этой «Медузы» смогла бы стать родоначальницей нового народа. Но все кончилось кучей трупов.
– Да, – сказал Виктор, – мой дядя рассказывать, и его совет помогать мне жить тут с дикари. Но я не быть много, не быть мушкет и порох, не думать, что я сильный. Я знать, что слабый, и делать мир. А они – наоборот. Я думать так.
– Правильно думаешь, Викто́р, – подтвердил Сергей Петрович и кивнул в сторону мумии капитана де Босижюр. – А он думал неправильно, и потому его команда сожрала сама себя. И это совсем не исключительный случай. Я читал, что такое нередко случалось в начале колонизации Америки и с испанцами, и с французами, и с англичанами. Оставляет экспедиция на диком берегу форт со всем необходимым вместе с сотней-другой здоровых и сильных моряков, а приплыв на следующий год, обнаруживает только трупы…
– Может быть… – уклончиво ответил Виктор де Легран, – я такой случай не слышать, но ты знать лучше.
Алохэ-Анна внимательно слушала весь этот разговор. Старшая полуафриканская жена Петровича достаточно хорошо владела русским языком, и поняла каждое слово.
– Они как наш шаман Шамэл[13], - прервала она наконец свое молчание, – мерзость в глазах Великий Дух. Теперь мы должны думать, принять их наследство или положить его в могилу к мертвецам. Я это правильно поняла, Петрович?
– Ты это поняла правильно, Аннушка, – подтвердил Сергей Петрович, – и мы это наследство, конечно же, возьмем, потому что оно существенно увеличит наши шансы на выживание. Но сначала нужно доставить к нам домой груз соли и посоветоваться со знающими людьми, стоит пытаться снять с мели фрегат и отвести его вместе с грузом к нам в Гаронну или придется таскать товар на «Отважном» в час по чайной ложке. А то я даже не знаю, как и управиться с такой громилой.
2 ноября 2-го года Миссии. Пятница. около полудня. Первый этаж, правая столовая Большого Дома.
Триумфальное возвращение Петровича из вояжа за солью поначалу никто не заметил. То есть не заметили, что оно было триумфальным. Правда, пришлось немного поволноваться, ведь это событие ожидалось на сутки раньше – но тут уж ничего не поделаешь: мало ли какие могли быть причины для задержки. Второго ноября в десять утра «Отважный» причалил у Старой Пристани, по соседству с делающей первый пробный заброс рыбацкой бригадой. После этого отряженные в наряд легионеры забегали с плетеными корзинами, полными кусками каменной соли, загружая их на запряженные осликами тележки, а Сергей Петрович и Виктор де Легран отправились докладывать о результатах своего поиска Большому Совету. Ничего необычного, по крайне мере, никаких новых людей из этого вояжа капитан «Отважного» не привез.
Прочие вожди тоже ни о чем не подозревали до тех пор, пока Петрович с видом фокусника не вытащил из принесенного с собой мешка обернутую в плотную провощенную бумагу сахарную голову и связку прессованных табачных листьев. При этом Виктор де Легран выложил на стол инкрустированный серебром пистоль господина де Шаньона, а также плотный том корабельного журнала.
Немая сцена минут на пять…
– Что это? – наконец спросил Андрей Викторович. – И откуда?
– Это пуля, – ответил Сергей Петрович, – которая просвистела у нашего виска год назад, а мы о ней и не знали. Французский торговый фрегат из середины восемнадцатого века – как сказали бы в веке двадцатом, блокадопрорыватель, выполнявший рейс из Нового Орлена в Байонну во времена Семилетней войны. Груз – сахар, табак и меха, пассажиры – семья луизианского плантатора-сахарозаводчика. Это корыто провалилось в наше время во время спуска к Мексиканскому заливу по реке Миссисипи, после чего своим ходом пришло к пункту назначения. Случилось это около года назад. По моим расчетам, мы с ними тогда разминулись примерно на неделю. Обнаружив отсутствие города и порта на ожидаемом месте, команда начала ставить укрепленный лагерь, но задолго до окончания работ произошел мятеж – и после этого на корабле и в окрестностях остались одни трупы. Последние трое оставшихся в живых сами убили друг друга, чтобы не умирать мучительно от холода и голода. Сначала мать заколола свою дочь ударом стилета в сердце, потом капитан также поступил с самой женщиной, а затем выстрелил себе в рот из пистолета. Вот здесь, – Сергей Петрович похлопал рукой по корабельному журналу «Медузы», – эта трагедия описана во всех подробностях. Жутчайшая история, и при этом вполне закономерная. Когда человек человеку волк, хозяин и слуга, то исчезновение пресса государственного насилия сразу приводит к разгулу анархии и жестокости.
– Фрегат стоять целый, – добавил Виктор де Легран, – почти исправный, только слегка мель быть. Товары быть в полной кондиции и сухой. Но хозяин нет – одни мертвецы.
– Да уж, – сказал Андрей Викторович, задумчиво покачав головой, – картина маслом. И какие из этого следует сделать выводы?
– Вывод простой – нам нужно принимать наследство, – ответил Сергей Петрович. – Я предлагаю считать этот случай еще одним забросом на пополнение нас материальными ценностями и одновременно проверкой на вшивость, то есть на брезгливость.
– А какие там материальные ценности? – спросил Антон Игоревич. – Ну, кроме сахара и табака, которые для нас не предмет первой необходимости.
– Во-первых, – начал загибать пальцы Сергей Петрович, – нам нужны имеющиеся там шкуры оленей-карибу. Римских легионеров надо одевать по сезону, и как можно скорее. Во-вторых – шкуры ондатры и бобра пойдут на шапки и душегреи, в-третьих – сахар тоже будет совсем не лишним в нашем рационе. В-четвертых – двадцать четыре медные, точнее, бронзовые пушки, каждая весит почти тонну, тоже ценный ресурс: сколько всего хорошего можно будет сделать из этого металла, если их переплавить. В-пятых – сам фрегат как транспортное средство. Вроде он находится во вполне приличном состоянии, спущен на воду в той же Байонне за год до исчезновения, и если стащить его с мели, то корпус прослужит еще лет двадцать, не меньше. А если с него еще снять артиллерию и выгрузить боезапас, то грузовместимость увеличится тонн на пятьдесят, а остойчивость и управляемость только улучшатся.
– Скажи, Петрович, – прищурился Антон Игоревич, – а ты сам-то сможешь управиться с классическим фрегатом середины восемнадцатого века, или предел твоих возможностей – это коч с парусной оснасткой классической яхты? Ты знаешь, какая там нужна команда? Если всех наших полуафриканок, включая самых мелких, собрать в кучу, то и половины не наберется. А еще, насколько я понимаю, матрос парусного судна должен, не моргнув глазом, лазить на высоте пятнадцатиэтажного дома и обладать немалой силой для того, чтобы тянуть канаты. Да и паруса там настоящие, из парусины, а не из дакрона, тяжеленые, будто сделанные из свинца, особенно если намокнут во время шторма или в дождь.
– Вот в своих возможностях я не уверен, – ответил тот, – хотя перед отбытием один хороший человек и снабдил меня соответствующей литературой. Нам бы как-нибудь, хоть хромая, вдоль стеночки, довести этот фрегат на якорную стоянку напротив Большого Дома, и уже здесь с толком и расстановкой разгрузить его от всех вкусностей. А иначе на то, чтобы вывезти все содержимое, на мой опытный взгляд, понадобится не меньше двадцати рейсов. Да и все прочее. На таком корабле, как я читал, одних только хороших пеньковых канатов не меньше двадцати километров.