Если посмотреть на левый борт, то можно было увидеть, как эти исполинские волны, разогнавшиеся на просторах Атлантического океана, сначала увенчиваются шапкой белой пены, а потом, вздымаясь вверх подобно атакующим кобрам, обрушиваются на отлогий песчаный берег. Так было в те времена, когда никакого человека не было еще и в помине, и так будет, когда все мы исчезнем с лица этой планеты. Молодой синьор Алессандро – надо сказать, человек сугубо сухопутный – несколько занедужил от морской болезни, поэтому мы с синьором Сергием почти не разговаривали.
Ночь я провел в жарко натопленной офицерской каюте, а утром все изменилось. Океанская волна перешла в крупную зыбь, а впереди, на горизонте, сквозь дождевую морось обозначились Пиренеи. Берег был уже гораздо ближе, чем тогда, когда я уходил спать, и я понял, что мы почти прибыли, и что синьор Сергий ищет устье реки Адур, прикрытое длинным наносным островом. Времени ему для этого понадобилось совсем немного, ибо в нагромождении мелей, покрытых сверху перебаламученной водой, синьор Сергий ориентировался с помощью рыболовного асдика. Я с удивлением узнал, что там, у него на родине, в двадцать первом веке, компактную гражданскую версию устройства, при помощи которого британцы ловили наши субмарины, может приобрести любой желающий. Во-первых – этот прибор видит косяки рыбы на глубине, во-вторых – очень четко замеряет глубину и позволяет не сесть на мель вот в таких сложных условиях. Дальше было уже проще. Никаких особых волн на реке шириной всего двести метров быть не могло, и поэтому даже молодой синьор Алессандро выбрался на палубу подышать свежим воздухом.
А потом мы увидели мачты фрегата. Он по-прежнему стоял на том месте, где его оставил синьор Сергий, но у меня имелось сомнение, что мы сможем вывести этот корабль на глубокую воду. Издали невозможно было понять, насколько хорошо он сохранился, но, взяв бинокль, я убедился, что паруса собраны на реях и закреплены рифами; если бы они были убраны в трюм, то поднять их обратно на мачты с моей малочисленной и необученной командой представляло бы неразрешимую проблему. Чем больше мы приближались, тем лучше было видно, что корабль стоит на ровном киле, а его корпус не имеет каких-нибудь видимых повреждений. Он явно не бывал в бою, и все его злоключения были вызваны только Божьей Волей, которой было угодно перебросить его оттуда сюда. Когда мы подошли почти вплотную, синьор Сергий указал мне на какую-то палку, торчащую из воды, и сказал, что когда отплывал, то воткнул ее точно в береговую линию, а сейчас там воды по колено. Осенние дожди, мелко сеясь с небес, вот уже пару недель наполняют водой реки, и должны облегчить нам задачу снять этот корабль с мели.
Когда «Кораджосо» причалил рядом с фрегатом, мы разделились на две команды. Синьор Сергий и светлые синьоры принялись готовить команде мертвецов погребальный костер, а я, молодой синьор Алессандро и темные синьоры отправились обследовать вверенный нам корабль. Да-да – на Большом Совете, перед отправкой в путь, было принято решение сжечь истлевшие тела матросов офицеров и пассажиров, и падре Бонифаций его благословил. Бросать трупы просто так сочли неправильным, и в то же время рыть для них обычную могилу потребовало бы слишком много усилий. Да и не заслужили этой чести люди, истребившие себя в междоусобной сваре, вместо того, чтобы дать жизнь новому народу. Местом погребения стал недостроенный пакгауз, а источником дров – валяющийся по берегу плавник, которого на местных реках хоть отбавляй, а также остатки недостроенного палисада. При этом одновременно с погребальными работами синьор Сергий собирался пополнить запас дров для газогенератора своего корабля. И вскоре там, внизу завыло устройство, называемое «электрическая цепная пила», перегрызающее древесные стволы на удобные к употреблению чурбаки.
Пока они там занимались этим нужным, но грязным делом, я, синьор Алессандро и темные синьоры поднялись на палубу «Медузы». Для начала следовало проинспектировать корабль, проверить уровень воды в трюме, состояние помп, а также осмотреть бегучий и стоячий такелаж. Пока я лазил в трюм и, вспомнив юность, карабкался по вантам, чтобы проверить состояние парусов и такелажа, темные члены моей команды деловито собирали валяющиеся на палубе истлевшие тела и оттаскивали их к месту огненного погребения. Туда же отправились мумии всех троих пассажиров и капитана. Мир их праху, хоть все они и самоубийцы. Когда очистка корабля от предыдущих владельцев была окончена, а я завершил ревизию фрегата, где-то там, за плотными дождевыми тучами, солнце уже клонилось к закату. Состояние корпуса, такелажа и парусов оказалось даже лучшим, чем я мог надеяться, но начало подготовки к походу лучше было перенести на следующий день, а пока следовало озаботиться ночлегом. Здешняя осень – это хуже итальянской зимы, и спать в такой холод в неотапливаемом помещении было бы не очень уютно.
Единственным помещением на фрегате, имеющим печь, был камбуз. Я осмотрел его и пришел к выводу, что он вполне подходит в качестве временного кубрика. Печь и дымоход исправны, а палуба вокруг печи в противопожарных целях обшита медными листами. Если даже из топки случайно вывалится уголек, то из-за этого не сгорит весь корабль.
Печь растопили, затеплили масляную лампу типа «летучая мышь», из матросского кубрика принесли парусиновые койки-гамаки и подвесили их к специально вбитым в бимсы крюкам – получилось вполне уютно, по крайней мере, для походных условий. Сам я тоже решил заночевать со своей временной командой. Скорее всего, на мое решение повлияло то, что за последний месяц я изрядно набрался у Основателей их демократических замашек, или, возможно, то, что на субмарине офицеры живут той же жизнью, что и нижние чины. И гибнут в пучине одинаково и те и другие. Кроме того, я говорил себе, что в капитанской каюте холодно, через выбитое стекло задувают сквозняки, и вообще, долго находиться в помещении, где пришедший в полное отчаяние человек решил себя убить, не в моих силах. Сначала эту каюту следует отмыть со щелоком во всех местах до блеска, потом падре Бонифаций прочтет там соответствующие молитвы, изгоняя дух самоубийцы – и только тогда это помещение можно использовать по прямому назначению.
Кстати, о духах мертвых. Угнетающая картина разлагающихся тел вызывала во мне мысли о привидениях, которые незримо бродят вокруг этого места… Мистический страх нет-нет да и пробегал вдоль моего позвоночника холодной змейкой – думаю, не один я испытывал подобное. И та мысль, что мы позаботимся и мертвых и отдадим дань их памяти, какими бы они ни были, существенно утешала меня; казалось, сам Господь одобрительно кивает с небес и ласково улыбается, глядя на то, что мы делаем.
Когда сгустились сумерки, синьор Сергий позвал нас на ритуал сожжения тел членов предыдущей команды. Все было вполне благопристойно. Жерди палисада и куски плавника составляли решетку, сложенную в несколько слоев на полу недостроенного пакгауза, поверх них по лестницам через отсутствующую крышу были свалены полуразложившиеся фрагменты мертвых тел, которые удалось собрать, и пришедшие в негодность личные вещи покойных. Трепеща на ветру, горели факелы, отбрасывая на лица живых оранжевые отсветы. Синьор Сергий, как оказалось, при необходимости имел полномочия выполнять обязанности духовного лица, так что он произнес короткую речь-молитву, которую мне перевел молодой синьор Алессандро.
Русский вождь просил Господа снисходительно отнестись к упокоеваемым, потому что они не ведали что творили, были разрознены, слабы духом и не верили в свои силы. Они пришли сюда только для того, чтобы умереть, хотя, будь у них мудрый руководитель, они бы могли достичь многого. Мы скорбим о напрасно потраченных жизнях. Аминь.
Как только синьор Сергий закончил говорить, две его темные жены с факелами в руках подошли к двери пакгауза и подожгли подложенную под дрова растопку. Занявшийся огонь сначала неохотно лизал толстые жерди, и я уже думал, что это предприятие окончится неудачей, но потом пламя поднялось, загудело и дымным ревущим столбом взметнулось к темнеющим небесам, сеющим мелкие капли. Огонь пожирал бренные останки, освобождая души мертвецов и унося их в иную обитель. Мною владело чувство какого-то освобождения и глубокой убежденности, что мы все сделали правильно.
Мы стояли там до тех пор, пока погребальный костер не превратился в груду рдеющих углей, а потом разошлись в молчании и глубоких раздумьях. А ведь мы тоже в похожих условиях под руководством капитано ди корвета Карло Альберто Тепати могли прийти к тому же печальному концу, бесцельно растратить на диком берегу свои ресурсы и бесславно погибнуть… Человек, ставящий свою власть превыше общих интересов, непременно приведет подчиненных ему людей к разорению и гибели. Будь нашим командиром лейтенант Гвидо Белло, все могло бы обернуться иначе, но, к сожалению, бытующие там у нас в будущем порядки не дают таким людям настоящей власти. Думая об этом, я исполнился глубокой благодарности к Создателю, который преподал нам мудрый урок…
Когда все закончилось, и души мертвых покинули это место, улетев в небеса вместе с дымом, мы вернулись к своему временному обиталищу на камбузе «Медузы». А там – тепло и уют, светит лампа, бросают багровые ответы на медный лист почти прогоревшие угли. Шкворчит в котле уже упревшее варево из взятых с собой в дорогу подсоленного свиного мяса, картофеля и овощей, распространяя божественный аромат. И только в этот момент я понимаю, насколько голоден. На свет Божий появляется стопка деревянных походных чашек, которые из просушенной липы точит на токарном станке мастер Валера. Деревянная посуда хороша в походных условиях потому, что она не бьется, как керамическая или стеклянная. А еще, в отличие от металлических, в такие чашки можно накладывать горячее варево и держать их голыми руками, не обжигаясь.
Еда наложена, мы достаем ложки, рассаживаемся на полу вокруг печи и начинаем не спеша ужинать. Для местных сидеть на полу – самое естественное занятие. В эти дикие времена мебель еще не изобретена, и Основатели, говорят, очень долго приучали своих подопечных сидеть на стульях и спать в кровати.