– Да, действительно, – поддержала меня Жаклин, – Лида права. Пьем компот и смотрим бесплатное представление.
Так мы и сделали. Пока мы разговаривали, приехали еще несколько саней, в основном со старшими девочками, потом привезли малышню (мадам Мадлен попросила нас за ней присмотреть), и лишь после этого эвакуировали старших мальчишек. Пару раз те самые силачи, которые заносили нас в дом, притаскивали к очагу охапки заиндевевших дров, а девица из кухонного наряда подбрасывали их в огонь. К тому времени, когда начали привозить взрослых, ужин был уже готов, и прибывшие первыми уже уплетали за обе щеки из керамических мисок. В жизни не ела такой вкусной тушеной свинины с картошкой! К моему удивлению, Аделина не отставала от остальных, как и другие девочки-башкирки.
– Аделя, как ты, мусульманка, можешь есть свинину? – удивленно спросила Маша.
– Чтобы ты знала, – ответила та, – в походе мусульманину разрешено есть любую пищу, лишь бы не умереть с голоду. А мы сейчас с вами как раз в походе…
И как раз в этот момент появился наш куратор Мергенов вместе со своим сыночком. Едва освободившись от меховой оболочки, он тут же сел за стол, но, отведав первую ложку, выплюнул еду прямо на стол. Он принялся кричать на мадам Мадлен и девочек из наряда, что ему поставили поганую еду, что он этого есть не будет, и станет жаловаться на них начальству, чтобы их примерно наказали.
И тут все произошло точно так, как и предсказывала Маша. Открылась боковая дверь, и на шум появилось начальство… Первым вышел гладковыбритый, подтянутый мужчина средних лет, а за ним – трое молодых парней: рыжий, накачанный как Шварценеггер; коренастый и мускулистый блондин; а также высокий худощавый брюнет, слегка смахивающий на юного д`Артаньяна в исполнении молодого Боярского. Все четверо были в гимнастерках защитного цвета, покрытых черными камуфляжными пятнами и перетянутых кожаными ремня, при ножах и кобурах с пистолетами, а у брюнета еще из-за левого плеча по-восточному выглядывала рукоять шпаги. Ну чисто группа «Виагра» – только, наоборот, мужская…
– Месье Андре! – воскликнула мадам Мадлен. – Серж…
По выражениям лиц этих четверых стало понятно, что наш мелочный мучитель (изводивший нас придирками до того самого момента, пока мы не сели в самолет) наконец нарвался. Блондин даже хотел достать пистолет, чтобы пристрелить Мергенова на месте, но старший его остановил.
– Погоди, Сергей, – сказал он, – не стоит тут дополнительно мусорить[30].
И тут девицы кухонного наряда наперебой заголосили:
– Андрея Викторович, он тут плеваться и ругаться как дикий, а так нельзя! Да!
Тот подошел к Мергенову почти вплотную, посмотрел на него очень внимательно и угрожающим тоном сказал:
– Я тут начальство, а ты никто. Будешь есть то, что дали, и спать там, где положат, даже если это будет свинарник. Это тебе первое и последнее предупреждение. Если еще раз позволишь себе что-то подобное, то вылетишь впереди собственного визга, в чем к нам пришел, прямо в темный лес. Волки сейчас голодные, сожрут любую падаль. Понял меня, скунс?
Тот нервно кивнул. Было забавно видеть, как он сникает под суровыми взглядами настоящих мужчин.
– А если понял, – продолжил Андрей Викторович, – то убери за собой немедленно. Тут тебе не отель в Барселоне, а наш кухонный наряд – не слуги. Ну?!
И бывший господин Мергенов, вмиг ставший шелковым, сначала вытер поданной ему тряпкой стол, а потом торопливо, давясь, стал поедать то, что дали ему на ужин. И это видели все наши, включая учителей, но никто не сказал ни слова. Только Маша многозначительно хмыкнула и показала нам большой палец.
Тем временем блондин, которого зовут Сергеем, обнял мадам Мадлен, в качестве утешения поглаживая ее по спине и что-то шепча на ушко.
– Оу, девочки… – тихо сказала Маша, – кажется, мы наблюдаем месье Петрова… Хорош, ничего не скажешь.
– А по моему мнению, – ответила Жаклин, – брюнет гораздо интересней. Жаль только, что мы не знаем, как его зовут.
– Куда ты торопишься? – неожиданно рассудительно сказала Аделина. – Если мы здесь навсегда, то у тебя еще не раз представится случай свести знакомство со всеми здешними мальчиками.
– Да, – сказала та, – в кои-то веки Адель оказалась права. Кто напрасно торопится, тот все портит. Не надо, чтобы меня принимали за совсем испорченную девушку. Фи, знала я таких… низкий класс, нечистая работа. Мне интересен процесс ласкового охмуряжа, а совсем не то, на что надеются мальчики.
После ужина нам всем предложили подняться на второй этаж, где над столовой, расположенной в торце дома, находился так называемый класс. Как оказалось, с другого торца этот дом имел такую же конструкцию: столовую на первом этаже и класс на втором. Девушкам предназначалось помещение с одной стороны дома, а мальчикам – с другой. Когда мы поднялись по лестнице, то увидели, что никаких парт в нашем классе нет, а вместо того прямо на полу лежат набитые сеном полотняные матрасы с расстеленными на них прямоугольными кусками шкур, изображающие одеяла… Светленькая девочка, которая нас сопровождала, показала на эти матрасы и сказала: «Ты ложиться. Бай-бай. Сейчас быстро-быстро. Завтра быть лучше». Сначала я думала, что вся эта подстилка должна кишеть самыми мерзкими насекомыми: моя мама-врач научила меня брезгливости в подобных вопросах. Поэтому сказала девочкам, чтобы они подождали на краю лестницы.
Пол оказался чисто вымытым, так что я разулась у входа и сказала девочкам, чтобы делали то же самое. Не стоит топтать там, где ты потом будешь складывать одежду. Закончив с эти делом, я осмотрела постели. Чехлы на матрасах были выстираны (так и хранились на складе), а сено внутри оказалось свежим и пахло скошенной травой, а не трухой. В шкурах тоже не обнаружилось ничего подозрительного. Поэтому я махнула рукой, чтобы они заходили, а сама быстро разделась и легла прямо поверх шкуры. Натоплено было так, что вполне можно было спать в одних трусиках. Я думала, что мы перед сном немного будем рассказывать друг другу разные страшные истории, но по сравнению с тем, что мы пережили за этот день, любые детские страшилки казались преснятиной, поэтому, немного поворочавшись, девочки засыпали одна за другой. Уснула и я. Мне снилось, что я дома, рассказываю папе и маме про свое приключение, а они мне не верят. Счастливый, светлый сон.
Утром нас разбудила высокая стройная девушка-блондинка, одетая вполне европейским образом. При этом некоторую оторопь у нас вызывали висящие у нее на поясе большой кривой нож в ножнах и кобура с пистолетом.
– Вставайте, дорогие гостьи, – на чистом русском языке сказала она нам, – я леди Ляля, главная жена нашего верховного вождя и великого шамана Сергея Петровича, сейчас отведу вас на завтрак, а потом у нас будет сортировка.
Мы вскочили и стали одеваться, а в наших головах в это время крутились вопросы. Ну нельзя же сообщать людям столько новостей сразу, да еще и спросонья…
– Госпожа Ляля, – спросила торопливо застегивающая платье Виталина, дочка Инны Аркадьевны, – а что значит «главная жена»? У вашего мужа есть еще жены?
– Во-первых, – ответила та, – не госпожа Ляля, а просто леди Ляля, господ у нас тут нет. Есть товарищи, но называть меня «товарищ Ляля» вы сможете только тогда, когда получите полноправное гражданство. Во-вторых – в нашей семье девять женщин, и, помимо главной жены, еще имеется три старших: старшая жена из бывшего клана Лани леди Фэра, старшая жена из бывшего племени Тюленя леди Алохэ-Анна и старшая жена из клана Рохан леди Гвендаллион. И все мы, сколько бы нас ни было, являемся друг другу добрыми подругами и надежными товарищами.
– И так у всех ваших мужчин? – с вызовам спросила малознакомая мне девочка из другой школы, которую, как я знаю, звали Гульнисой Хусейновой.
– Почти у всех, – ответила леди Ляля. – Женщин в нашем народе много, а мужчин мало, поэтому мы были вынуждены ввести такой порядок. Все женщины, признанные взрослыми и имеющие гражданство, должны быть замужем, и все рожденные у нас дети должны знать своих отцов. Беспорядочные связи запрещены. Но вам об этом пока думать не надо. Ведь для того, чтобы вступить в семью, как я уже говорила, требуется полноправное гражданство. Кроме того, вы все еще не взрослые женщины, и для брака слишком маленькие. Вот подрастете, и тогда сможете выбирать себе мужа.
– Выбирать мужа? – ошарашенно спросила моя подруга Аделина. – А разве не наоборот?
– Забудьте про наоборот, – сказала леди Ляля, – у мужчины есть только право отказа, а еще отказать кандидатке могут уже входящие в семью жены. В последнем случае, если причиной отказа стала женская ревность, а не неисправимые недостатки претендентки, вопрос может рассмотреть Совете Матрон. В случае положительного решения брак заключается не по всеобщему согласию, а по праву свободного выбора, при этом ревнивице делают моральное внушение. Это чувство – ревность – у нас под запретом. Наши мужья не собственность, а наши друзья и любимые. Впрочем, как я уже говорила, вам еще слишком рано об этом думать. А теперь, если вы все уже оделись, то идемте, завтрак стынет.
Легко сказать – не думать о желтой обезьяне, если ты знаешь, что она есть. Я-то ничего, брачным вопросом не озабочена, но очень многих моих знакомых девочек (из сами знаете каких семей) преследовал страх, что однажды, после того, как им стукнет семнадцать, папа приведет домой незнакомого парня и скажет: «Знакомься, дочка, это твой будущий муж. И точка. Мы с мамой уже договорились с его родителями». Как раз такие, услышав о возможном будущем замужестве, напряглись, но, когда поняли, что тут их ни к чему не будут принуждать, тут же расслабились. С их точки зрения, это просто райские условия. Но оставался еще один нерешенный вопрос.
– Леди Ляля, а что такое сортировка? – спросила я.
– Те из вас, – сказала та, обернувшись, – кому уже исполнилось четырнадцать лет, считаются почти взрослыми и обязанными не только посещать школу, но и учиться какому-нибудь практическому мастерству. Мальчиков в этом возрасте записывают в ополчение и начинают учить, что и как нужно делать, если находишься по ту или другую сторону от мушки, а также обучать столярному, гончарному или кузнечному мастерству, а девочки у нас чешут шерсть, ткут, шьют, работают воспитателями в детском саду или учатся на медсестер… Здесь нет институтов и университетов, и научиться профессии можно только у того, кто ею уже владеет.