— Что, например?
— У вас это называется музыкой, звуком, мелодией. Если ты выйдешь без скафандра в лес за куполом, то ты не увидишь ни одного Иче, но, возможно, услышишь их.
— Бармадончик, — попросила Анна. — Исполни что-нибудь, для папы. Ну, пожалуйста.
— Хорошо. Сейчас.
Дин с изумлением смотрел на Иче. Бармадон заметно уменьшился, потом внезапно стал больше, и в воздухе разлился тонкий переливчатый звук. Он колебался, то нарастал, то ослабевал. И сколько непонятной скорби, готовности к самопожертвованию и в то же время такая жажда жизни слышалась в этом заполнявшем все вокруг звуке, что Дин почувствовал, как по спине у него побежали мурашки. Взглянув на дочь, он увидел слезы, медленно катившиеся по ее ставшему вдруг не по-детски серьезным лицу. И вдруг Анна тоже запела, без слов, одним голосом вплетая в чужую мелодию свою хрупкую партию. Но вот ее голос окреп, он отделился на каком-то томительном, звенящем звуке от основного русла и вдруг посыпался светлыми и ликующими водопадами. У Дина свело губы. Он почувствовал, что не может сдержаться, из него тоже рвутся непонятные, упоительно-прекрасные звуки, он приготовился вступить, но мелодия уже кончилась. Тишина на какое-то время оглушила его.
— Папа, ты плачешь, — блаженно пробормотала девочка и торопливо начала отирать собственные слезы.
— Мне плохо, — предупредил Бармадон. — Я истратило много энергии. Меня надо покормить.
— Включить свет? — с готовностью спросила Анна.
— Лучше бы грелку. Это быстрее и вкуснее.
Девочка вздохнула.
— Грелку забрала мама.
— Сейчас принесу, — раздался в дверях спокойный голос.
Вздрогнув, отец и дочь повернулись на голос. В дверях стояла Джулия.
Пока Бармадон молча наслаждался теплом грелки, Дин рассказывал жене все то, что только что узнал.
— Надо разрушить купол, — решительно сказала жена, ласково поглаживая ставший очень большим живот.
— Ты думаешь? — с сомнением проговорил Дин.
— Тут и думать не о чем. Я не смогу спокойно родить, если буду знать, что где-то в нескольких шагах от меня погибает живое существо, которому я могу помочь, но не хочу. Ведь им и надо-то только света и тепла. Сделаем для них что-то вроде инкубатора с зеркальными стенками и большими раскаленными лампами.
— А если они начнут хулиганить? Дерзить и ссорить нас друг с другом? Им это по силам.
Она задумалась.
— Если они не будут вести себя прилично, мы покинем планету. Их всех надо об этом предупредить. Вот и все.
— Правильно, — поддержала ее Анна. — Они очень послушные, когда для них делаешь добро.
— А с тобой я, между прочим, еще собираюсь поговорить. И очень строго, — сказала мать и, тяжело поднявшись, пошла к двери. — Спать-то собираетесь? Полуночники.
Когда на Л-412 опустился звездолет, весь экипаж с изумлением приник к иллюминаторам. Прозрачного купола не было. Дом стоял совершенно открыто, и по ступеням крыльца сбегала девочка.
— Наши подопытные кролики прижились, — удовлетворенно сказал биолог Стив. — Этого и следовало ожидать. Я всегда утверждал, что Л-412 пригодна для проживания.
И он смело шагнул к люку, даже не взглянув на приготовленные скафандры.
— Откройте, — распорядился он. — Мне пора идти.
Командир корабля был так изумлен увиденным, что, забыв инструкцию, выпустил трап и открыл люк. Стив, весело насвистывая, двинулся через лес лишайников к едва видневшемуся вдали дому.
— Прелестный мотив, — услышал он чей-то голос и замер на середине мелодии.
— Да, — подтвердил другой голос. — Особенно вот это место…
Стив услышал собственный свист.
— Из него будет толк, — вновь сказал первый голос.
— Посмотрим… — усомнился еще кто-то.
Стив потряс головой. Голоса пропали. Стив сделал еще несколько шагов и услышал:
— Быстрее, за мной. Там должно быть вкуснейшее излучение. Мне прошлый раз досталось совсем чуть-чуть, так я до сих пор жалею, что опоздало.
Стив затравленно огляделся кругом, но никого не было, и голоса стихли. Стив двинулся к дому.
— Интересно, что у него вкуснее всего? — задумчиво проговорил первый голос.
— Узнаем, — убежденно сказал второй.
Стив испуганно присел, но тут же опомнился и бросился бежать.
Только подбегая к дому, он сообразил, что совершил глупость. Бежать надо было к звездолету. Но сил уже не было. Задыхаясь и обливаясь потом, он рванул дверь дома и тут же захлопнул ее за собой. Стараясь не шуметь, он приоткрыл ближайшую дверь и обмер. На полу, на расстеленном одеяле, лежал грудной младенец, а в воздухе слышался негромкий разговор.
— Кажется, он опять мокрый. Зови Джулию.
— Само зови. Я сегодня слабое, утром в инкубатор не попало. Ой! Здесь новый человек, и он волнуется. Просто объедение.
Очнулся Стив на диване. Джулия круговыми движениями водила у него под носом ваткой с нашатырем.
— Где я? — с трудом пробормотал Стив.
— На Л-412,— дружно ответило сразу несколько голосов.
Стив застонал и вновь закрыл глаза.
— Замолчите, — строго сказала Джулия. — Дайте ему в себя прийти.
За столом Джулия, Дин и Анна, перебивая друг друга, рассказывали Стиву и экипажу корабля-звездолета о том, что на Л-412 произошло за год.
— Они очень милые, — сказала Джулия. — И с тех пор, как они хорошо освоили нашу речь, с ними стало легче, но и труднее. Как с детьми. Они так же наивны и эгоистичны. Везде лезут и все хотят знать.
Стив нахмурился:
— Но это же немыслимо. Эти… детки запросто уморили целую колонию психически здоровых молодых парней, подготовленных для освоения неизвестных планет и прошедших кучу тестов на все случаи жизни.
— Не знаю, что бы с нами было, если бы не Анна, — задумчиво произнес Дин. — Только ребенок в состоянии воспринять Иче такими, какие они есть. Взрослому это недоступно. А что касается предыдущей экспедиции… Нелепое стечение обстоятельств… Наверное.
— В тот год было очень холодно, — печально сказала Анна, — а им всем хотелось жить, вот они и собрались со всего леса сюда и ссорились, потому что на всех не хватало света и тепла.
— Да, — поддержал ее Дин. — А разговаривать они еще не умели. Они и сейчас вроде как не говорят, но… в общем, знают наш язык и с удовольствием пользуются им. А тогда, первое, что они научились делать, — это заставлять людей ссориться. В этом они быстро стали виртуозами. Открыли, так сказать, самый простой способ добывания пищи. Беда в том, что в колонии были только материалисты, верившие не своим ощущениям, а приборам.
— Услышав бесплотный голос, знающий твои сокровенные мысли, — откликнулась Джулия, — я бы тоже, наверно, спятила. Самое страшное на свете — это опасность, которой не видишь. Мое счастье, что один из них попал под облучение и начал светиться. Теперь, правда, нашего Бармадона не отличишь ото всех остальных. Да его теперь и нет, как такового. Он разделился, и мы называем его Бармадон Первый и Бармадон Второй. У меня такое ощущение, что они считают его чем-то вроде национального героя, спасителем отечества.
Звездолетчики как-то странно переглянулись между собой.
— А много их? — без энтузиазма спросил Стив.
— Лично я со счета сбилась, — рассмеялась Джулия.
— А я — нет, — заявила Анна. — Они у меня все в тетрадку записаны.
Стив поперхнулся чаем.
— Ты еще и учет им ведешь? — насмешливо проговорил он.
— Конечно. Ведь кто-то должен их изучать, а папе и маме некогда.
— Мы бы, пожалуй, продлили контракт еще на год, — задумчиво сказал Дин.
— Компания согласна, — кивнул капитан звездолета, — но… только за половинную плату.
Дин взглянул на жену, и она чуть заметно кивнула.
— Ты хочешь остаться здесь еще на год? — спросил Дин у дочери.
— Нет, — твердо ответила девочка. — Я хочу остаться здесь насовсем, ведь если меня не станет, он, — она показала на Стива, — перестанет включать им инкубатор. Разве вы не видите, он же до сих пор не верит, что они есть.
— Это точно, — дружно подтвердило сразу же несколько голосов.
— Они все не верят, что мы есть, — авторитетно сообщил еще кто-то невидимый. — Но трусят при этом очень вкусно.
Андрей ТепляковСоседи
— Здорово, Никодим! Встречай гостей!
Никодим, хозяин лучших ремонтных доков станции «Айс-6», внешне напоминавший гнома и даже на огромном мониторе «Ignis sanat» выглядевший маленьким, ушастым и помятым, потер глаза:
— Ной, храни тебя Бог! Ты?
— Я.
— Что у вас? Надеюсь, стоящее?
— «Дельта». Маркировка 16193-4.
— На ходу?
— Нет. Топлива нет. Тащим на себе.
— Ной, это жуткое старье.
— Сколько?
Никодим задумчиво потер щетинистый подбородок.
— По весу.
— Не пойдет. Мы даже топливо не окупим.
Лицо «гнома» приобрело вкрадчивое выражение. Он наклонился ближе к экрану, заняв почти все видимое пространство.
— Ной, дорогой мой, почему мне кажется, что топливо с «Дельты» находится в твоем трюме? Почему я не могу отделаться от мысли, что тащите вы ее только потому, что двигатели на этой колымаге не работают? Я весь в сомнениях.
— Ты слишком долго общался с шантрапой.
— Предлагаю в последний раз — беру этот хлам по весу. И, только для тебя, я готов увеличить ставку на пять процентов. Сколько там у вас?
— Никодимушка, — вмешался вдруг Ежик. — Ты его не слушай. Откуда ему знать, что он тащит, — он всего лишь капитан.
— И ты тут, балабол! Поторговаться хочешь?
— А можно?
— Валяй.
Никодим откинулся в кресле и сложил руки на большом животе. Ежик кротко взглянул на Ноя. Тот кивнул.
— Двигатели, Никодимушка — четыре «роллсройса»! Лет по десять, не больше! Зуб видишь?
Ежик придвинулся вплотную к экрану и осклабился.
— Виишь? — прошепелявил он.
— Брось свои ужимки. Я спать хочу!
— Скоро! Скоро ты вернешься в свою кроватку! Итак. — Ежик отодвинулся и принялся загибать пальцы. — Что мы имеем: четыре двигателя, требующие легкого ремонта. Шестьдесят криокамер — двенадцать рабочие.