«Строго секретно», — вслух прочитал Ханк, предварительно набрав номер шефа. — «Отчёт специальной экспедиции объединённых сообществ Утопии по поиску активита на Окуси».
Впервые за вечер он улыбнулся.
10
Брелок утопянина коротко пискнул.
Порхе объявил сумму в шесть миллиардов.
Ведущий перевёл взгляд на Дерека.
— Я беру тайм-аут, — ответил тот и подозвал метрдотеля.
11
Прижав плечом трубку к уху, Ханк торопливо зачитывал шефу фрагменты отчёта.
Масштабы тайной экспедиции утопян поражали даже привычное к подобным делам воображение Ханка. Десятки кораблей, сотни тонн оборудования, операции прикрытия на соседних планетах. Всё это больше напоминало авантюрный роман, нежели изыскательский отчёт.
Он листал страницу за страницей, торопливо скользя взглядом по строчкам, пропуская целые куски, чтобы быстрее добраться до финала. А когда добрался, был шокирован. «Никаких признаков активита на Окуси не обнаружено», — гласило резюме.
— Не обнаружено, — повторил Ханк, бледнея, и замолчал.
— Любопытно, не правда ли? — раздался рядом знакомый голос.
В двух шагах от него, ухмыляясь, стоял Носорог. Конкурент слышал всё до последнего слова. Но, видимо, ещё не успел доложить начальству. И в этом факте Ханк увидел возможность увести Фонд от неминуемой катастрофы.
Он сунул руку в карман, нащупывая предохранитель. Носорог схватился за свой пистолет.
Прогремели выстрелы, отражаясь эхом от бронированных шкафов.
Охранник охнул и спрятался за конторкой, нервно давя на кнопку тревоги.
12
Дерек вышел из игры задолго до истечения срока.
— Я пас, — спокойно произнёс он, допил вино и откинулся в кресле.
— Но вы можете торговаться до семи миллиардов, — не выдержал ведущий.
— Эта планета не стоит семи миллиардов, — заметил Дерек. — В коммерческом смысле, конечно. Что касается её ценности некоммерческой, то здесь аукцион, а не трибуна для политических речей.
— Номер десять, господин Левко? — Ведущий перевёл взгляд на представителя института.
— Пас! — выпучив глаза, выкрикнул Левко с такой поспешностью, словно сбрасывал с себя ядовитого паука.
Ведущий ударил молотком.
— Продано!
Порхе схватился за сердце. В зале вновь воцарилась тишина. Даже публика на балконе на какое-то время перестала жевать.
Выбор у Порхе был невелик. Либо отказаться от планеты и заплатить штраф за срыв аукциона, а значит, получить на оставшиеся до пенсии годы пятно в послужном списке. Либо уплатить за никчёмную планету умопомрачительную сумму, и в этом случае завтра же остаться без работы.
Он выбрал позор и работу.
— Фонд отказывается от купли, — заявил он осипшим голосом.
Зал взорвался грохотом освобождённых от ноши сидений, громкими голосами публики, выкриками журналистов…
13
Ханк лежал в проходе, опираясь на один из шкафов, и, морщась от боли, зажимал рану в боку. Крови уходило не много, но остановить её он не мог. Рядом валялся разбитый телефон, чуть дальше — пистолет.
Ханк ни о чём не думал, он сильно устал.
В глазах потемнело. От дверей, словно откуда-то из другого мира, донёсся шум. Прибыли полицейский спецназ и комендантская рота.
14
Федеральный инспектор проснулся, пробежал глазами распечатку результата аукциона и произнёс:
— В соответствии с законом «Об управлении собственностью Федерации», торги по планете откладываются на двадцать пять лет. Штраф, за вычетом комиссионных устроителям аукциона, обращается в доход государства.
Народ колыхнулся к выходу, журналисты осадили покидающего зал Порхе.
Учитель пристально взглянул на подошедшего к нему Дерека.
— Подозреваю, вашу планету ожидает бэбибум, — заметил утопянин. — У вас ещё четверть века в запасе. За это время можно многое сделать.
— Спасибо, — сказал учитель.
— Не за что, — улыбнулся Дерек. — Просто я большой охотник поесть на халяву.
Утопянин поправил шляпу и вышел из зала, тут же смешавшись с расходящейся публикой. Через три часа отправлялся транспортный корабль на Кубышку. Он хотел успеть переговорить с капитаном.
Александр ПрокоповичНастоящая любовь
… Зато пива здесь было — немерено. На ночь точно хватит, а в утро верилось слабо. Мне ни разу не доводилось слышать, чтобы после атаки панцирников кто-то выжил. Если быть более точным, мне не доводилось слышать, чтобы выжил любой, кто увидел панцирника. Я был первым. Но это не надолго. Где-то до утра. Пятый бокал пива, а я все не чувствую вкуса. Если утро все же наступит, оно должно меня научить одному — верить клиентам нельзя. Даже, если они оплатили аванс. Особенно, когда они, не торгуясь, оплатили огромный аванс. Денег у меня было много. Непонятно только, на что их тут можно потратить. Пиво, кое-что крепче, нехитрая закуска, при желании можно купить весь этот кабак, вместе с номерами на втором этаже и десятком женщин разного возраста, веса, роста, умения. Одна сидела напротив. Конечно, если она еще на сантиметр задерет юбку, я не выдержу и брошусь к ней в объятья. Сейчас.
Что во мне такого привлекательного? Обгоревшая одежда, одна штанина короче другой, и вовсе не потому, что симметрия вышла из моды. Просто этот кусок горел быстрее, чем все остальное.
Мой корабль упал в двух кварталах отсюда. Если бы не панцирники, я бы убил сотни людей и развалил пару домов. Панцирники проделали всё это неделю назад, поэтому единственным пострадавшим оказался я.
Спасти удалось немного — только то, что было на мне, если забыть о штанах.
В корабле осталась куча полезных вещей типа коммутатора, оружия и нормальной одежды. Осталась — это несколько преувеличенно. Ярко и хорошо горели — это вернее. Я не слышу одним ухом. И очень хочется умыться. Что она на меня так смотрит? Я и так знаю, что в пыли, крови, но эта чертова пивная — единственное, что светилось в округе, и у меня просто не было сил идти дальше. Я первый раз пью пиво на такой высоте. Я бывал в ресторанах, расположенных куда выше, но там как-то все больше напитки благородные и дорогие. Пивная на седьмом этаже — это довольно причудливо. Будь она на первом, я бы её, скорее всего, просто не заметил. В округе почти все дома двух-, трехэтажные и этот воспринимался почти что башней. Выше — только звезды. Проклятые звезды.
У них тут только пиво и пиво покрепче. Электричество идет от чудом уцелевшего кабеля, и холодильник полон. Место, в котором мне отчаянно хотелось бы осмотреться и попытаться привести себя в пристойный вид, отсутствует напрочь. Может, у них не принято? А кружки с виду чистые…
Народ приходил и уходил, изредка поднимался на этаж выше.
Наверное, они так жили всегда. Здесь все было так обыденно, что как-то не верилось в то, что неделя войны с панцирниками сделала их такими. Боже, она мне улыбалась… Какое счастье, что я не стал стоматологом! Я отвернулся и могу не смотреть, а они так на жизнь зарабатывают.
— Мне все равно что, лишь бы крепкое и холодное… Ты ведь угостишь меня?
Наверное, решила, что если я не ведусь на обнаженную плоть, то обязательно сработает улыбка. Может, местные настолько талантливы, что способны безошибочно определять наличие денег, или настолько тупы, что не способны протянуть тонкую нить логики от того, как человек одет, к тому, что он в состоянии, а что нет? Я угощу её. Пусть хоть кто-то будет в эту ночь счастливым.
— Меня зовут Кэрэн, а как ты хочешь, чтобы я тебя называла?
Я оторвал взгляд от кружки и внимательно осмотрелся. Нет. Это она мне. Осмотр присутствующих дал результат: кажется, мы все тут только что выбрались из рухнувшего корабля. Я не видел вывески, но знаю, что там написано: «Отель у погибшего звездолетчика». На самом деле — какая разница, откуда именно ты выбрался, главное, что жив. Умрем мы точно скоро, и, похоже, что одновременно.
Панцирники давно были бедой, но бедой далекой. Время от времени они с кем-то сталкивались, и это неизменно кончалось гибелью имевших несчастье их повстречать. Собственно вся информация о панцирниках сводилась к случайно перехваченным сигналам уже гибнувших кораблей. Известно было мало, но и этого малого должно было хватать, чтобы не соваться на планету, которой не повезло оказаться на пути у флота этих чудовищ.
Панцирники — те, о которых мы знали, — передвигались большими соединениями, за дальними пределами обжитого космоса, были всегда вооружены и всегда первыми вступали в контакт. Что характерно — вступали отменно вежливо и на языке тех, кого встречали. Представьте себе: летите вы, никого не трогаете, и вдруг с вами заговаривает чудище, больше всего похожее на черепаху, из-под панциря которой свисает густая зеленая слизь, что само по себе неприятно, но у создания еще есть голова. Голова находится сверху на панцире и расположением сильно напоминает башню танка. Только очень уродливую башню. Глаза, большие и маленькие, беспорядочно разбросаны по голове этого существа и время от времени, чтобы наблюдатель не скучал, — открываются и закрываются. Я сказал, что у панцирника огромный двойной рот и внутри у этого четырехстворчатого рта что-то постоянно шевелится? Уже просто для проформы все это зрелище сопровождается четырьмя парами ложноножек непрестанно, то переплетающихся, то расплетающихся…
У президента Феофании была своя теория. Он считал, что с панцирниками можно договориться. Для этого я ему и понадобился. Планировалось, что меня встретят, и сейчас я, проанализировав всю информацию, предложу что-нибудь президенту и его правительству и мирно отбуду вместе с другими спешно покидавшими Феофанию путешественниками.
Кстати, умные местные жители уже давно пили пиво далеко от панцирников и от Феофании. Умные и богатые. Боюсь, любительница крепкого и холодного не накопит средств на билет отсюда, даже если отдастся всем мужчинам этого города.
Я знаю еще одну печальную вещь. В Империи были рады, что Феофания в нее не входит. Пришлось бы в дело вступить имперскому флоту, а Император совсем не хотел из-за какой-то там планеты остаться без флота.