Вместо револьвера Фемия схватила его ботинок. Однако не остановилась, ударив головой его в живот и протащив несколько метров вперёд, продолжая бороться. Но удар локтей сверху ей прямо по спине, и Фемия тут же оседает от такой чудовищной силы. Кажется, что кости ломаются и силы даже вдохнуть покидают её тело.
Скверна хватает её за грудки, поднимая перед собой без видимых проблем.
— Сука… такая же упорная и упоротая, как и твой отец, — прошипел он.
— Почту это за честь, быть похожим на него, — выдавила она со злобой и плюнула ему в лицо. — Грязный ублюдок.
— Быть похожим на него… так почему бы тебе тогда не присоединиться к нему? Оба упоротые, даже не знающие, за что боретесь и что пытаетесь разрушить.
— Пошёл ты к чёрту! — выкрикнула Фемия и ударила его по лицу, но ощущения были такие, словно под чёрной обволакивающей его дымкой была сталь.
На её удар Скверна лишь рассмеялся.
— Твои нежные ручонки не знают насилия. Твои удары не больнее, чем щелчок по носу.
— Тогда почему бы тебе не попробовать это?!
Тяжёлый, полный ненависти голос вперемешку с рычанием раздался за спиной Бога Скверны, и следующий удар в всиок отбросил его в сторону.
Фемия наконец получила свободу из хватки, упав на пятую точку.
Перед ней возвышался пафосно Мэйн.
Во всех делах самое важное всегда поймать тайминг и сделать пафосный выход. Хоть и не об этом сейчас думал Патрик, однако ему удалось поймать идеальный момент; он мог бы гордиться собой, если бы его мысли сейчас были не заняты другим…
Он набросился с кулаками на Скверну, словно теперь это было смыслом его жизни.
Мне хватило всего несколько минут, чтоб уделать уебана в говно. И теперь я сижу сверху на забитом в дерьмо Боге, продолжая вбивать ему в рожу кулаки. Вряд ли это его убьёт, боги очень живучие, но точно остановит. Всё револьвера не видать чото.
Я бью его, пока костяшки у меня самого не опухают и не начинают болеть. Разбитые в кровь, они представляют из себя жалкое зрелище, но мне всё равно. Удар, удар, удар, даже сквозь боль в руках и чувстве что я что-то сломал всё равно удар.
Успокаиваюсь, когда мой внутренний голос говорит: достаточно. Очень мягкий и нежный со стальной жилкой, и рука касается моего плеча. Он трогает те струны в моей душе, которые отвечают за моё состояние.
Но это не мой голос. Как и рука не принадлежит тому, кто жив. Нежная, успокаивающая и дающая мне вздохнуть спокойно.
Мои кулаки останавливаются, запачканные кровь, словно поршни в вставшем двигателе, и медленно опускаются.
Я знаю, чей это голос, и кто пришёл меня проведать…
— Я выполнил клятву, — тихо сказал я. — Она будет счастлива.
— Я вижу. Спасибо… теперь я буду спокойна…
Я встаю и медленно оборачиваюсь. Не знаю, почему так, но я не чувствую страха или удивления перед тем, кого должен сейчас увидеть за спиной.
Констанция. В лёгком голубом сарафане, с распущенными волосами, она стоит передо мной с улыбкой, словно так и должно быть. Действительно, словно душа на водной глади, она стоит передо мной такой, какой должна была быть. Не воином, а просто счастливой девушкой. Не убийцей, а матерью.
Война всё забрала у нас. Этот безумный мир изорвал наши мечты и надежды в клочья. Осталась лишь боль и разочарование. Которым тоже скоро придёт конец.
— Я пришла попрощаться со своей семьёй…
— Я что-то типа этого и подумал, — кивнул я.
Нет ни удивления, ни страха, ни чего-либо ещё. Мне спокойно, очень спокойно.
Я почти умер, но в этом мире нельзя умереть, если тебя не убьют. Всего несколько сантиметров вбок, и я бы уже не встал, но… я жив. И мне не страшно здесь умереть от ран. А вот Бог Скверны кажется не знает, с какой стороны находится сердце у человека.
— Мам? М-мама? — маленький тонкий напуганный голос доносится откуда-то с пола, где сидит на пятой точке Фемия. Она выглядит сейчас совсем ребёнком. И снова плачет, снова в шоке, но теперь приятном. — Мама… Мама, я…
— Я знаю… — Констанция шагнула к ней, помогая подняться, и прижимает к себе. — Я всё знаю, моя маленькая девочка, я знаю…
Это их время.
Я оставляю их наедине, отходя подальше, чтоб они могли пошушукаться. Подхожу к Фиалке, который всё ещё держится за глаз окровавленными руками.
— Ты молодец. Не зассал. Возможно, теперь я понимаю, что видит в тебе Фемия.
— Всё равно ненавижу. Тебя ненавижу. Но спасибо, — он принимает мою руку, и я дёргаю его обратно на ноги.
— Надо вытащить его, иначе вы не выберетесь отсюда.
Он лишь поджимает губы и отводит трясущуюся ладонь, позволяя мне схватиться за цепочку и со звуком «чпок» выдернуть кристаллик обратно. Пискнул, схватившись за глаз, но не так громко, чтоб привлечь внимание других, а я аккуратно отчищаю амулет от крови.
— Он узнал его… — выдавил Фиалка.
— Я заметил. Но теперь это не играет роли. Это ваш путь обратно домой. Береги Фемию.
— А ты?
— А я что-нибудь придумаю, — пожал я плечами и обернулся.
Фемия стояла и плакала одна. Констанция наконец была свободна и отправилась в своё новое путешествие в неведомые земли к неведомым людям, чтоб вновь начать свой путь, ещё раз попытать счастья там, где ещё не пробовала его.
Когда мы подошли, дочка подняла ко мне голову, но вопреки моим ожиданиям, на её лице вместе со слезами была улыбка. Улыбка человека, который был прощён.
— Спасибо… Теперь я спокойна… тоже…
— Я рад за тебя, — кивнул я, подошёл, обнял её, поцеловал в щёку. — Будь умницей, будь той, кем хочешь быть. Всё в твоих руках.
— А ты…
— Каждая история имеет свой конец, Фемия, — улыбнулся я. — Я прожил хорошую жизнь, и пусть бы не согласился на неё, но и жалеть мне не о чем.
Она улыбнулась сквозь слёзы и вновь обняла меня, после чего отошла назад. Я протянул ей сумку, в которой был кристалл с силой Скверны. Здесь она была не нужна, Бог останется здесь со мной и шансов я ему давать не намерен.
— Вам пора, — кивнул я на сумку. — Отсюда иначе не выбраться.
— А ты? — спросила она жалобно.
— У меня всегда есть выход. Запасной и экстренный, если не найдётся другого способа.
— Я…
— Хотела бы многое сказать, — закончил я за неё. — Но именно эти слова и говорят мне то, что ты бы хотела сказать. В полном объёме. Так что…
Я толкнул Фиалку к ней в руки, после чего сам аккуратно повесил на её шею кристаллик.
— Пора. Тебе пора, моя маленькая принцесса.
— Я люблю тебя, пап, — стёрла она слёзы с глаз. — Ты реально крутой, и я горжусь, что ты был мужем моей ма.
— А я горжусь такой дочерью. Чуть не отправила Бога на тот свет.
Она хихикнула, а я сдержанно улыбнулся.
— Пока, па.
Мгновение, и оба силуэта просто исчезли, оставив голубоватую пыль в форме их контуров, которая быстро оседала на пол.
Я молча смотрел на то место, где были они мгновение назад. Секунду, другую, минуту…
Смотрел на водную гладь, отражающую ряд бесконечно плывущих облаков, что уходили за горизонт, чтоб появиться с другой стороны. И непонятно, то ли это иллюзия, то ли какая-то планета.
И ведь вода под ногами тоже странная, ты её пытаешься продавить рукой, но она твёрдая и даже не мочит пальцы, хотя влагу ты чувствуешь. Сумасшедший мир.
И сумасшедший я.
Металлический щелчок за моей спиной ознаменовал близкий конец.
Револьвер… В пылу боя… да и при встрече с Констанцией здесь… неожиданной встречи… Я забыл о нём. Куда он делся? Куда они его закинули, пока я приходил в себя? А, плевать… Это не имело значения. Теперь ничего не имело значения. Смерть здесь — лишь избавление. Теперь она не страшнее, чем укол доктора гигантской иглой тебе в глаз, который брызжет слюной и замахивается, словно пытаясь всадить тебе в башку кол.
Короче — страшно. Но при этом плевать. Это, скорее всего, единственный выход из этого мира и, если бы не получилось отсюда выбраться, рано или поздно я им бы воспользовался. Как видно, раньше.
Всё равно плевать.
Я оборачиваюсь назад, где двумя трясущимися руками держит мой револьвер Бог Скверны. Его дымка до сих пор на нём, хотя уже растворяется, всё чётче показывая его тонкие хрупкие контуры.
— Ты должен был умереть… ты должен был умереть! — крикнул он.
— Но не умер, — развёл я руками. — И система меня не видит.
— Она не может не видеть! — вскрикнул Скверна тонким голоском.
В ответ я лишь показал ему свой амулет, что однажды отдал мне один из хранителей.
— Ебал я в рот всю вашу систему, Скверна. Ебал в рот весь мир и тебя лично. Только я решаю свою судьбу.
— Но я видел, как ты умираешь! Видел, как ты стоишь в этом, моём мире и получаешь копьё в сердце!
— Тогда надо было свериться со своими воспоминаниями, прежде чем поворачиваться ко мне спиной, уёбок. Сердце с другой стороны, а от ран здесь не сдохнуть, сам знаешь.
— Ты ДОЛЖЕН был сдохнуть! Почему ты борешься!? Чего ты добиваешься?! Ведь всё кончено! Всё было почти кончено! Почему?! За что ты цепляешься?! Зачем ты это сделал!? — кажется у него началась истерика.
— А зачем борешься ты? — задал я встречный вопрос.
— Потому что я должна!
— Кому?
— Всем! Потому что это долг, о котором ты не слышал! Тебе же насрать! Ты спасаешь не мир, ты спасаешь свои убеждения и своих людей! Но есть целый мир, который можно спасти! Который нуждается в помощи!
— О, так ты переквалифицировался в мать Терезу? Спасителем себя мнишь?
— Я мог его спасти! Я мог! — а потом настройки громкости его съехали, и Скверна уже тише добавил. — Я мог спасти этот мир… у меня была возможность начать всё сначала…
Скверна медлил, всё так же целясь в меня, после чего… опустил револьвер. Просто опустил руки, которые безвольно легли на его колени. Я слышал его тяжёлое дыхание, в котором кажется проскакивал плач.
— Это бесполезно… — наконец вымолвил он. В его голосе было лишь смирение сдавшегося человека под напором напастей. — Они были правы, наше время сказки прошло, где всегда побеждает добро… Пришла пора героев, попаданцев, антигероев и всемирного зла, с которым надо бороться… и мы больше не нужны… пришла череда ненависти и безумия… — он посмотрел на револьвер, который был в его руке. — Сколько раз не пытайся, всё равно найдётся тот, кто всё разрушит… Возможно такова действительно судьба… Зло невозможно победить… потому что оно есть суть этого мира теперь…