Гарп начал второй роман. Хелен сменила место работы: стала адъюнкт-профессором на кафедре английского языка в университете штата, расположенном неподалеку, в соседнем городке. Гарп получил возможность ходить в спортзал и играть там со своими мальчиками, а у Хелен порой появлялся какой-нибудь смышленый аспирант, с которым она отводила душу после довольно однообразных занятий со студентами младших курсов; появились у нее и интересные коллеги.
Одним из них был Харрисон Флетчер, специалист по литературе Викторианской эпохи, однако Хелен он нравился совсем по другой причине, чисто личной: он состоял в браке с писательницей. Его жену звали Элис, и она тоже работала над своим вторым романом, хотя еще так и не закончила первый. Познакомившись с ней, Гарп и Хелен дружно решили, что ее запросто можно принять за одну из джеймсианок, так упорно она хранила молчание. Харрисон, которого Гарп стал называть просто Харри, сказал, что так его никто прежде не называл, но Гарп ему нравится, а потому он не возражает против нового имени и оно ему, Харрисону, настолько по душе, словно Гарп сделал ему какой-то особый подарок. Хелен, впрочем, продолжала называть его Харрисоном, но для Гарпа он стал Харри. Харри Флетчер. Так у Гарпа появился первый друг, хотя он и чувствовал, что Харрисон предпочитает общество Хелен.
Ни Хелен, ни Гарп не знали, что им делать с Тихоней Элис, как они ее прозвали.
— Она, должно быть, накатала какой-то здоровенный талмуд, — предполагал Гарп, — и истратила на него все свои слова.
У Флетчеров был пока только один ребенок — девочка, по возрасту, увы, не подходившая ни Дункану, ни Уолту: она попадала как бы между ними. Предполагалось, что Флетчеры непременно заведут еще одного ребенка, как только Элис закончит свой второй роман.
Время от времени Гарпы и Флетчеры обедали вместе, но Флетчеры оказались людьми совершенно «некухонными», готовить ни тот, ни другая не умели, а Гарп как раз настолько увлекся кухней, что даже хлеб пек сам и на плите у него вечно что-то исходило аппетитным паром. Так что чаще всего собирались у Гарпов. Хелен и Харрисон обсуждали книги, учебный процесс и своих коллег; они также ходили вместе на ланч в университетскую столовую и — весьма подолгу! — беседовали вечерами по телефону. А с Гарпом Харри ходил на футбол, на баскетбол и на соревнования по борьбе, и три раза в неделю они играли в сквош, любимую игру Харри и единственный доступный ему вид спорта; но Гарп все равно играл с ним на равных, потому что был куда лучше подготовлен физически и постоянно занимался бегом. Ради этих встреч с Харри за сквошем Гарп подавил даже свое отвращение к мячам.
На второй год этих дружеских отношений Харри сообщил Гарпу, что Элис любит ходить в кино.
— Я-то кино терпеть не могу, — признался Харри, — а ты вроде бы любишь — Хелен сказала, что любишь. Может, пригласишь Элис когда-никогда?
Во время фильмов Элис Флетчер хихикала, причем особенно если картина была серьезная — почему-то она с недоверием относилась практически ко всему, что видела на экране. Лишь через несколько месяцев Гарп сообразил, что у Элис Флетчер нечто вроде тика; к тому же она не то заикается, не то у нее какой-то еще дефект речи, возможно вызванный психической травмой. Сперва-то Гарп думал, что все дело в попкорне.
— По-моему, у тебя проблемы с речью, да? — спросил он как-то вечером, подвозя Элис домой.
— Та, — сказала она и с готовностью кивнула. Иногда она просто шепелявила, иногда вообще не могла произнести большую часть звуков, а иногда не испытывала никаких трудностей. Возбуждение, похоже, эти трудности значительно усугубляло.
— Как продвигается работа над книгой? — спросил ее Гарп.
— Хорофо, — сказала она. Однажды в кино она вдруг выпалила, что ей понравился его роман «Бесконечные проволочки».
— А хочешь, я прочитаю какую-нибудь из твоих книжек? — спросил ее Гарп.
— Та! — воскликнула она с восторгом, покачивая маленькой головкой и крепкими короткими пальцами терзая юбку на коленях — точь-в-точь как ее дочка, Гарп не раз это видел. Иногда девочка, сама того не замечая, так старательно скатывала в трубочку подол юбки, что становилась видна резинка на трусиках и голый пупок (впрочем, Элис всегда вовремя ее останавливала).
— Извини, но твои неполадки с речью — это что, последствия несчастного случая? — спросил Гарп. — Или врожденное?
— Врожденное, — отчетливо сказала Элис. Машина остановилась возле дома Флетчеров, и Элис вдруг взяла Гарпа за руку, открыла рот и его пальцем указала куда-то в глубину, словно там и крылось объяснение. Гарп увидел маленькие, идеально ровные и крепкие белые зубы и пухлый розовый язык, на вид совершенно здоровый, как у ребенка. Ничего особенного он разглядеть не смог, хотя в машине, конечно, было темновато. Но он бы наверняка и на свету не понял, что там такого особенного. Когда Элис закрыла рот, он увидел, что она плачет — и одновременно улыбается, словно этот акт невинного эксгибиционизма потребовал от нее невероятных душевных сил. Во всяком случае, она явно проявила огромное доверие, и Гарп, кивнув, пробормотал:
— Понятно…
Элис вытерла слезы тыльной стороной одной руки, а другой рукой сжала руку Гарпа.
— У Харрифона ефть любовнифа, — сказала она. Гарп знал, что это не Хелен, но понятия не имел, что думает бедная Элис.
— Это не Хелен, — сказал он.
— Нет, нет, — помотала головой Элис. — Другая женщина.
— Кто же? — спросил Гарп.
— Одна фтудентка! — Элис всхлипнула. — Маленькое тупое нифтофефтво!
Прошло уже года два с тех пор, как Гарп изнасиловал Птенчика, за это время он успел увлечься другой приходящей няней, чье имя, к своему стыду, позабыл. Теперь же он честно считал, что навсегда потерял аппетит к такому «лакомству», как приходящие няни. Но Харри он искренне сочувствовал: Харри был его другом, а к тому же другом Хелен, что еще важнее. Впрочем, Гарп сочувствовал и Элис. В Элис запросто можно было влюбиться, хотя бы потому, что она всегда казалась крайне уязвимой; эту уязвимость она носила на поверхности, точно свитер, весьма соблазнительно обтягивавший ее небольшую женственную фигурку.
— Мне очень жаль, — сказал Гарп. — Я могу чем-нибудь помочь?
— Пуфть он перефтанет, — сказала Элис.
Сам Гарп всегда «перефтавал» с легкостью, но он никогда не был преподавателем, у которого на уме (и в объятиях) «фтудентки». Возможно, у Харри вовсе и не студентка, а совсем другая женщина. Единственное, что Гарп смог придумать — в надежде, что Эллис станет легче, — это признаться в своих собственных ошибках.
— Так бывает, Элис, — сказал он.
— Но не ф тобой, — возразила она.
— Со мной так было дважды, — сказал Гарп. Элис смотрела на него, потрясенная до глубины души.
— Фкажи правду, — потребовала она.
— Правда в том, — сказал он, — что оба раза это были приходящие няньки.
— Гофподи! — ахнула Элис.
— Но эти девушки ровным счетом ничего для меня не значили, — сказал Гарп. — Я люблю Хелен.
— А эта фтудентка для меня значит! — сказала Элис. — Харрифон делает мне больно. Я фтрадаю. И не могу пифать.
Гарпу было хорошо знакомо состояние писателя, который не может «пифать»; и уже одно это сразу же заставило его чуть ли не влюбиться в Элис.
— Этот поганец Харри завел интрижку, — сообщил Гарп Хелен.
— Знаю, — ответила она. — Я уже сто раз говорила ему, чтобы он прекратил, но он все время возвращается к этой студентке. Даже и девица-то не очень способная.
— Что мы можем сделать? — спросил Гарп.
— Траханое «плотское вожделение», — сказала Хелен. — Твоя мать была права. Это действительно мужская проблема. Вот ты с ним и поговори.
Гарп попытался поговорить с Харрисоном, и услышал в ответ:
— Элис рассказала мне о твоих няньках! Но тут совсем другое. Она — особенная девушка…
— Она твоя студентка, Харри, — сказал Гарп. — Господи, да пойми ты наконец!
— Она — особенная студентка! — возразил Харри. — Да и я не такой, как ты. Между прочим, я сразу же честно предупредил Элис. И она, в общем, сумела как-то к этому приспособиться. Я сказал ей, что она тоже абсолютно свободна и, если хочет, может завести себе любовника.
— Она же не водит знакомств со студентами, — сказал Гарп.
— Зато она хорошо знакома с тобой, — заметил Харри. — И она в тебя влюблена!
— Господи, что же нам делать? — спросил Гарп у Хелен. — Представляешь, теперь Харри пытается свести меня с Элис, чтобы она не так болезненно воспринимала его любовные похождения!
— По крайней мере, он был с ней честен, — сказала вдруг Хелен. И повисла та самая тишина, когда слышно, как дышит каждый из присутствующих. В открытые двери верхнего холла доносилось ленивое дыхание Дункана, которому было уже почти восемь лет — целая жизнь впереди; Уолт дышал, как все двухлетние малыши, осторожно, коротко и возбужденно; Хелен — ровно и холодно. Гарп затаил дыхание. Он понимал, что она знает про нянек.
— Харри тебе сказал? — спросил он.
— Ты мог бы рассказать мне об этом раньше, чем Элис, — сказала Хелен. — И кто же была вторая?
— Я забыл, как ее звали, — признался Гарп.
— По-моему, это отвратительно! — возмутилась Хелен. — Недостойно и меня, и тебя самого. Надеюсь, теперь ты уже вырос и избавился от своих… юношеских недостатков.
— Да, совершенно, — честно признался Гарп. Он имел в виду только то, что действительно перерос свои увлечения приходящими нянями. Но куда деваться от «плотского вожделения»? Ну вот, приехали. Значит, Дженни Филдз была права, указав на одну из проблем, что коренятся в душе любого мужчины и ее собственного сына тоже.
— Нам нужно помочь Флетчерам, — сказала Хелен. — Мы к ним слишком привязаны, чтобы сидеть сложа руки и смотреть, как распадается их семья.
Хелен, с восхищением подумал Гарп, работает над их семейной жизнью так, словно воплощает в жизнь план некоего эссе — вступление, основные идеи, развитие главной темы…
— Харри считает, что эта студентка