Внизу, под окном, бирюзовый грузовичок двинулся вперед вместе с остальным транспортом; крылья грузовичка были в пятнах ржавчины, решетка радиатора вдавлена и почернела от слоя засохших мух и — как показалось Стэндишу — от перьев разбившихся о нее птичек. В кабине рядом с водителем виднелась хорошенькая женщина — что-то в ее профиле и прическе напоминало Хоуп, да и платье, заметил Стэндиш, именно того цвета, какой больше всего любит его жена. Но он стоял на четвертом этаже, грузовичок быстро проехал мимо, а заднее стекло кабины было так густо залеплено засохшей грязью, что разглядеть сидевшую в кабине женщину оказалось невозможно. Тем более Дорси спешил на лекцию, начинавшуюся в девять тридцать, и решил, что женщина, которая ездит на таком безобразном грузовике, вряд ли может быть такой уж хорошенькой.
— Спорим, твой муженек все время трахает своих студенток, — сказал Орен Рэт. Его огромная лапища, сжимавшая нож, лежала у Хоуп на животе.
— Нет, я так не думаю, — сказала она.
— Вот дерьмо! А что ты вообще в этом понимаешь! — рявкнул он. — Вот я, например, собираюсь так хорошо тебя оттрахать, что тебе небось и останавливать меня не захочется.
— Мне все равно, что ты со мной сделаешь, — сказала ему Хоуп, — раз ты теперь не можешь ничем повредить моему мальчику.
— Зато тебе могу, — сказал Орен Рэт. — Еще как!
— Да. Ты ведь ко мне «по делу» пришел, — язвительно заметила Хоуп.
Они уже выехали за город. Некоторое время Рэт молчал. Потом снова заговорил:
— Я не такой сумасшедший, как ты думаешь.
— А я вообще не думаю, что ты сумасшедший, — солгала Хоуп. — Я просто считаю, что ты туповатый, грубый парень, который еще ни разу по-настоящему не был с женщиной.
Орен Рэт, должно быть, именно в этот миг почувствовал, как быстро испаряется ее страх, который до сих пор давал ему существенное преимущество. Хоуп искала любую возможность для спасения, но не была уверена, действительно ли Орен Рэт нормален и можно ли его унижать. Они свернули с широкого проселка на длинную, ухабистую дорожку, ведшую к сельскому дому, окна которого были снаружи затянуты пластиком-отражателем; заросшая сорняками лужайка перед домом была завалена деталями тракторов и прочим металлическим хламом. На почтовом ящике было написано: Р., Р., У., И. и О. РЭТ.
Эти Рэты явно не имели никакого отношения к знаменитым Рэтам-колбасникам, однако, похоже, и здесь тоже разводили свиней. Хоуп увидела невдалеке ряды низеньких свинарников, серых и грязных, с ржавыми крышами. На пригорке у выкрашенного коричневой краской амбара лежала на боку огромная свиноматка, дышавшая с трудом; рядом со свиньей стояли двое мужчин, которые показались Хоуп не людьми, а какими-то мутантами, вроде самого Орена Рэта.
— Мне теперь черный грузовик нужен, — заявил им Орен. — Этот наверняка ищут. — И как бы между прочим взмахнул ножом, перерезая бюстгальтер, которым кисти Хоуп были привязаны к «бардачку».
— Вот еще дерьмо! — пробурчал один из «мутантов». Второй только плечами пожал; на физиономии у него было большое красное родимое пятно, цветом и бугристостью напоминавшее ягоды малины. В семье его так и звали: Малиновый, то бишь Разберри Рэт. К счастью, Хоуп этого не знала.
Ни на Орена, ни на Хоуп «мутанты» даже не посмотрели. Тяжело дышавшая свиноматка содрогнулась и нарушила тишину во дворе, с грохотом выпустив зловонные газы.
— Вот дерьмо, опять ее несет, — сказал «мутант» без родимого пятна. Если не обращать внимания на его глаза, лицо у него было даже более-менее нормальное. Его звали Уэлдон.
Разберри Рэт прочитал этикетку на коричневой бутылке, которую протянул свинье, точно предлагая ей выпивку:
— Тут написано: «Может вызывать избыточное выделение газов и жидкий стул».
— Но ничего не говорится о том, как такую свинью вырастить, — заметил Уэлдон.
— Мне нужен черный грузовик, — повторил Орен Рэт.
— Так ключ в замке зажигания торчит, Орен, — сказал ему Уэлдон Рэт. — Если ты, конечно, один справишься.
Орен Рэт потащил Хоуп к черному грузовику. Разберри по-прежнему держал в руках бутылку с лекарством для свиньи и тупо посмотрел на Хоуп, когда она сказала ему:
— Он меня похитил. И собирается изнасиловать. Его уже ищет полиция.
Разберри промолчал, по-прежнему тупо на нее глядя, зато Уэлдон повернулся к Орену и сказал:
— Надеюсь, ты не собираешься опять дурить?
— Не собираюсь, — сказал Орен. И старшие его братья вновь переключили все свое внимание на свинью.
— Я, пожалуй, подожду часок, а потом сделаю ей еще укол, — сказал Разберри. — Мало к нам за эту неделю ветеринар таскался! — Он почесал грязную шею свиньи мыском ботинка, и свинья от удовольствия снова выпустила газы.
Орен отвел Хоуп за амбар, где из силосной ямы торчали кукурузные початки. Несколько крошечных поросят, лишь немногим крупнее котенка, играли в яме и бросились врассыпную, стоило Орену завести грузовик. Хоуп заплакала.
— Может, ты меня все-таки отпустишь? — спросила она.
— Я тебя еще не поимел, — сказал он.
Босые ноги Хоуп замерзли в черной весенней грязи.
— У меня ноги закоченели, — сказала она. — Куда мы едем?
Она заметила в кузове грузовика старое одеяло, все в пятнах и стеблях соломы. Так вот куда, представила она себе, меня отведут: на кукурузное поле, простиравшееся до самого горизонта по едва оттаявшей весенней долине. А когда все будет кончено, этот Орен своим ужасным ножом перережет ей горло и выпустит кишки, потом завернет ее в это одеяло, которое сейчас валяется в кузове грузовика, точно прикрывая спрятанный там труп животного.
— Мне надо найти подходящее местечко, чтобы тебя поиметь, — сказал Орен Рэт. — Я бы, пожалуй, дома с тобой занялся, да тогда, скорее всего, придется тебя делить.
Хоуп Стэндиш тщетно пыталась понять логику действий Орена Рэта. Он действовал не так, как человеческие существа, с которыми она привыкла иметь дело.
— Ты поступаешь совершенно неправильно, — сказала она.
— Нет, правильно, — сказал он. — Правильно. И не спорь со мной!
— Ты собираешься меня изнасиловать, — сказала Хоуп. — А это неправильно!
— Я просто собираюсь тебя поиметь, — возразил он.
На сей раз он не потрудился даже привязать ее к «бардачку». Все равно бежать ей отсюда некуда. Они ехали все время между полями по коротким, примерно в милю длиной, проселочным дорогам, медленно продвигаясь на запад как бы по сторонам квадратов и чуть наискосок; примерно так ходит в шахматах «конь»: один квадрат вперед — два в сторону, один в сторону — два вперед. Хоуп это казалось совершенно бессмысленным, но потом она подумала: а что, если он, не так уж и хорошо разбираясь в шоссейных дорогах, отлично знает, как уехать на довольно-таки приличное расстояние, ни разу не заехав ни в один населенный пункт? Они видели только указатели со стрелками, указывающие на местонахождение городов и деревень, и, хотя они отъехали не больше чем на тридцать миль от университета, она не узнавала ни одного названия: Коулдуотер, Хиллз, Филдз, Плейнвью. Может, это вовсе и не города, подумала она, а просто фермы? Просто указатели направления для местных, которые словно бы не знают даже простейших слов для обозначения тех вещей, которые видят каждый день?
— Ты не имеешь никакого права так со мной поступать! — сказала Хоуп.
— Вот ведь дерьмо! — сказал он и так резко нажал на тормоз, что ее швырнуло прямо на жесткую приборную доску. Лбом она ударилась о стекло, носом с размаху ткнулась в тыльную сторону собственной ладони. Она чувствовала, что в груди у нее что-то лопнуло — какой-то крошечный мускул или очень маленькая косточка. Потом Орен Рэт нажал на педаль газа, и Хоуп отшвырнуло назад. — Ненавижу всякие споры, — пояснил он ей.
Из носа у нее шла кровь; она сидела склонив голову на руки, и кровь капала ей на подол платья. Она чуть-чуть шмыгала носом, а кровь все текла и текла по губам, пленкой покрывала зубы. Хоуп склонила голову немного набок, чтобы почувствовать вкус крови. Почему-то этот вкус ее успокоил — помог думать. Она знала, что на лбу у нее под нежной кожей пухнет огромный синяк. Проведя одной рукой по лицу, нащупала на лбу шишку, а Орен Рэт посмотрел на нее и засмеялся. И тогда она плюнула ему в лицо — небольшой сгусток розоватой от крови слюны попал ему на щеку и стек за воротник рубашки, рубашки ее мужа. Ручища Орена, такая же плоская и широкая, как подметка его грубого сапога, схватила ее за волосы. Хоуп вцепилась в нее обеими руками, подтащила ко рту и вонзила зубы в мягкую часть запястья — туда, где даже у мужчин волосы растут не всегда, где проходят голубые трубочки вен, несущие кровь.
Она готова была убить его таким немыслимым способом, но ей едва хватило времени прокусить кожу. Правая рука его оказалась настолько сильной, что он рывком бросил ее тело к себе на колени, прижал шеей и затылком к рулю — гудок загудел словно внутри ее черепа, — а левый кулак тем временем окончательно сокрушил ее нос. Потом он опять положил левую руку на руль, а правой будто клещами крепко держал голову Хоуп, прижимая ее к своему животу. Почувствовав, что она больше не сопротивляется, он слегка ослабил хватку и прижал ее голову к своей ляжке, прикрывая рукой ее ухо, словно для того, чтобы звук гудка не вышел наружу. Хоуп зажмурилась, потому что нос болел нестерпимо.
Орен Рэт несколько раз свернул налево, потом направо, и каждый поворот, как она уже поняла, означал, что они проехали примерно милю. Теперь правой рукой он держал ее сзади за шею, и она снова могла слышать, а потом почувствовала, как его пальцы забираются к ней в волосы. Ее лицо вообще утратило чувствительность.
— Я не хочу убивать тебя, — сказал он.
— Ну так и не убивай, — сказала Хоуп.
— Да нет, придется, — сообщил ей Орен Рэт. — После того как мы потрахаемся, придется и это сделать.
Это подействовало на нее, точно вкус собственной крови. Она знала: спорить бесполезно. И понимала, что проиграла целый ход: свое изнасилование. Он намерен все равно изнасиловать ее. Придется считать, что это уже произошло. Самое главное сейчас, думала она,