Я представился ему и услышал: «Хорошо устроился, Жолус». На что я должен был пояснить, что начальник музея – это нештатная должность. «А штатная какая?». Ответил, что являюсь командиром взвода – преподавателем специальных дисциплин в роте санитарных инструкторов. Меня удивило, что он вспомнил год моего выпуска из академии (1971), видимо, и его год перевода в Москву. «Пора уже и командиром роты быть», – завершил беседу И.А. Юров. Прошла экскурсия нормально.
После этого командиру УРСИ я с ожиданием его реакции сказал, что заместитель начальника ЦВМУ считает, что я должен быть уже командиром роты. В глазах моего начальника появился испуг, от неожиданности он выпалил: «За что?».
Из «гигиенических заслуг» в УРСИ можно привести пример об улучшении организации питания матросов роты. На очередном присутствии при подъеме личного состава, контроле за физзарядкой и завтраком увидел, что завтрак, состоящий из каши, не съедается. Матросы уходили с завтрака несытыми. Пришлось через командование решать вопрос о приходе на работу гражданского повара на час раньше, чтобы приготовить к завтраку (каше) гуляш или бефстроганов с подливой. Переделывались меню-раскладка, меню, что не нравилось исполнителям.
В круг обязанностей командира взвода в разделе партийно-политической работы входило оформление в специальной тетради, якобы со слов матросов, одобрительных отзывов о деятельности партии и правительства. Вероятно, политработники таким образом отчитывались перед своим начальством о своей титанической деятельности в массах. Не знаю, было ли это в других учебных отрядах или нет. Возможно, это в данном случае являлось отзвуком Кронштадтского мятежа, подавленного армией Тухачевского. Записи в указанную тетрадь мной заносились нарочито продуманным текстом не матросскими словами. Замечаний не было.
Госпиталь расположен в парке с многолетними деревьями. Больные жаловались на нарушение утренней тишины воронами, их множество гнездилось на деревьях. Начальник госпиталя разрешал отстреливать ворон из малокалиберной винтовки из оружейной пирамиды УРСИ. Мои рассказы об успешной охоте на Новой Земле как-то послужили основанием для офицеров роты проверить меня на меткость.
Мне была вручена винтовка с одним патроном, указана ворона на самой верхушке тополя. Из окна кабинета прицелился и выстрелил. Ворона взлетела. Шум неодобрения зрителей. Но здесь же ворона складывает крылья и камнем падает на землю. В другой раз (первый случай признан неубедительным) решили удостовериться в качестве моей стрельбы. Также один патрон. В момент прицеливания ворона взлетела. В тот день был сильный ветер, и птица в воздухе зависала у верхушки дерева. Пришлось стрелять влёт. Попал. Скорее всего, это была случайность. Ружьё, с которым я охотился на Новой Земле, перед отъездом с севера продал, больше после этого не охотился. На Новой Земле приходилось добивать раненных оленей. Эти животные смотрели серо-голубыми глазами, что не оставляло спокойным.
Для поступления в адъюнктуру в облегчённом режиме, когда засчитываются сданные экзамены кандидатского минимума, нужно было сдать марксистско-ленинскую философию. Справка с оценкой «отлично» по английскому языку (из Архангельского мединститута) уже была на руках. Требовалось получить такую же – по философии. Начальник курса В.А. Званцов вывел на старшего преподавателя кафедры общественных наук, далее все по схеме: подготовка в теории, написание реферата, сдача экзамена в объявленную сессию. Получилась ещё одна пятерка.
В 1976 году, на пятом году моей службы после академии, объявлен конкурс в адъюнктуру кафедры военно-морской и радиационной гигиены. На кафедре меня немного знали, но не все сотрудники. В небольшой кафедральный коллектив принимают человека, прошедшего все фильтры. Начальник кафедры Н.Н. Алфимов готовился к увольнению, с ним уже не было перспектив служить, а его голос становился совещательным.
Те же преподаватели, которые служили на кафедре, думали о качестве кандидата в сотрудники. Оказалось, что два преподавателя – однокашники Г.Н. Новожилов и Ю.В. Семиголовский – были и сокурсниками начальника госпиталя Г.Н. Чистякова. Информация от него обо мне была положительной, первый заочный этап отбора пройден.
Экзамен в адъюнктуру по военно-морской и радиационной гигиене принимал полковник медслужбы профессор Яговой Пётр Назарович. Позднее, уже когда я был адъюнктом, он говорил, что лучшего ответа от адъюнктов на экзамене он не слышал.
Получив пятерку на экзамене по ВМРГ и имея две засчитанные по языку и философии, в отсутствие конкурса был без сомнения в поступлении. В ожидании приказа о назначении в адъюнктуру я контактировал с сотрудником научно-исследовательского отдела академии подполковником А.П. Кальченко (бывший начальник гинекологического отделения госпиталя на Новой Земле). Его слова: «Ты должен радоваться поступлению в адъюнктуру больше, чем ты думаешь». По его словам, на конкурс со мной выдвигался ещё один выпускник академии (сын профессора), не победивший в конкурсе за место на другую кафедру. Однако мои 15 вступительных баллов были сильнее его четырнадцати.
Пришло время прощаться и с Кронштадтом. Квартира, в которой жил с семьёй, после ухода из снятой на время комнаты, приглянулась многим. Это были две комнаты на первом этаже старинного дома, здесь до революции проживало всего две семьи: священнослужителя и начальника аптеки.
В мое время на двух этажах ютилось несколько семей. Смежные комнаты, в которые вынужден был заселяться, имели общую кухню без водопровода, без газа. В этих условиях использовал служебное положение. С матросами провели водопровод, канализацию, разделили стеной пополам кухню, установили ванну, унитаз, организовали вентиляцию. Полтора года с семьей прожил в относительно человеческих условиях и без квартплаты.
В Ленинграде с жильем повезло. Один из однокашников, служивший на крайнем Севере, сдал мне пустую двухкомнатную квартиру в новом доме на Бухарестской улице.
Адъюнктура. Питьевая вода моряков в плавании
Приход на кафедру военно-морской и радиационной гигиены совпал с моментом смены её руководства. Пост начальника профессор Н.Н. Алфимов передавал профессору Виктору Георгиевичу Чвырёву (1926 г.р.), который до этого был заместителем начальника кафедры общей и военной гигиены. Его «возвращение в моряки», а он заканчивал Военно-морскую медицинскую академию в 1947 году, в кругу преподавателей с иронией отмечалось как «дважды моряк Советского Союза». Я оказался его первым адъюнктом, а наше взаимодействие с 1976 года происходит и сегодня.
Адъюнктская подготовка в академии в 70-е годы была поставлена на высокий уровень. Будущие учёные осваивали не только азбуку научных исследований и её методологию, но и математический анализ полученных результатов, правила библиографического описания литературных источников, педагогику и психологию, философию, иностранный язык.
Вся подготовка оформлялась планом на 3 года, осуществлялся контроль за его выполнением, адъюнкт отчитывался на кафедральном заседании о ходе своей работы. Одним из разделов плана была педагогическая практика, фактически с первого года адъюнктуры приходилось самостоятельно вести практические занятия, а на лекциях профессора или доцента ассистировать. Школу адъюнктуры можно оценить как кладезь научной, педагогической, да и служебной подготовки.
Научная работа адъюнкта официально начинается с утверждения темы диссертации и научного руководителя на учёном совете академии. Тему же задает кафедра, а научным руководителем чаще всего становится её начальник. На кафедральном заседании было решено включить меня в исполнители НИР (научно-исследовательской работы) по проблеме водоснабжения кораблей ВМФ при использовании полученной на борту опреснённой морской воды (дистиллята). Ответственным исполнителем этой темы являлся полковник медслужбы профессор Яговой Пётр Назарович. Он считался на кафедре лучшим специалистом в области гигиены водоснабжения.
Яговой Пётр Назарович (1926–1999) – старший преподаватель кафедры ВМРГ, но он, в отсутствие в штате должности заместителя начальника, им признавался. Его доброкачественная докторская диссертация «Гигиенические последствия глобальных ядерных выпадений» была выполнена на пике испытаний ядерного оружия во всех средах. В ходе исследования у него родилась гипотеза о происхождении рака. Он пытался предложить свои взгляды научной общественности, но это не удавалось.
Тогда он обратился с письмом к Генеральному секретарю ЦК КПСС Л.И. Брежневу. Как было принято в те времена, письмо возвратилось начальнику ВМедА им. С.М. Кирова, который вызвал П.Н. Ягового и выразил ему недовольство: «Научные проблемы нужно решать в научных кругах». Вскоре П.Н. Яговой был уволен с воинской службы.
Однажды мы с ним шли в научную организацию, которая разрабатывала для морских судов технические средства систем водоснабжения. Учреждение находилось на Малой Садовой улице вблизи Невского проспекта. В беседе Пётр Назарович сказал, что он знает причину рака. Мы проходили недалеко от памятника Екатерине Второй у Пушкинского театра. Я не без нахальства и ехидства предложил заменить им императрицу на постаменте и в золоте. Он же поправил себя, точнее было бы сказать, что знает, как сохранить сотни тысяч жизней людей, умирающих от рака.
По его гипотезе, радиоактивный К40, имеющийся во многих продуктах питания, облучает ядра клеток организма, что приводит к их перерождению и возникновению раковых опухолей. По его мнению, лучше всего выводит К40 из организма человека алкоголь. В качестве примера он привёл данные о том, что у французских женщин не бывает случаев рака желудка.
Поскольку адъюнкт никогда не общался с француженками, был задан вопрос: «А сколько они выпивают?». Пётр Назарович сказал, что они пьют вино, но в переводе на водку это составляет бутылку 0,5 л в неделю. Тот же адъюнкт спросил: «А как эту бутылку выпивать – делить на 7 дней или употребить в субботу?». Посмеялись и пришли в нужное учреждение.