– Милый мой директор! – воскликнула она, когда они остались одни. – Посмотрите, что эти безумцы сделали! Место на Саской Кемпе!
Однако Шуберт не стал смотреть.
– Знаю-знаю, – гневно махнул он рукой и принялся, покачиваясь, расхаживать по кабинету.
– Но это же моя мечта!
– Что – ваша мечта? А? Сидеть на голой земле?… Захотелось, значит, соплячке выскочить замуж. Раз-два, за первого встречного. За бедняка босоногого!.. С чего вы вообще станете жить?… Конечно, ничего дурного об этом обормоте я не скажу. Может, негодник окажется приличным человеком. Но вы бросаете должность, а он зарабатывает мало. Я специально заглядывал в лист выплат.
– Да как-нибудь справимся, – смеялась Богна.
– И зачем люди вообще женятся! – вспыхнул Шуберт. – Всякий осел и курица вот просто должны сходиться вместе. В природе такого не встретишь, а значит…
– Простите, – прервала она. – Вы сами себе противоречите.
– Как это?
– Ну, насчет осла и курицы, – сказала она серьезно.
– Что?… Курица?… Какая курица?… – Он остановился напротив нее, растерянный.
Богна спокойно подошла к столу, выдвинула ящик и достала бумажный пакет.
– Ложечку сахара, господин директор. Интеллект, если его не насыщать углеводами, перестает работать.
Он нахмурился, но съел ложечку сахара, а потом, проглотив, заявил:
– С женщинами не поговоришь всерьез. Вы не задумывались, что я без вас стану делать?… Нет. А задумывались вы над социальными основами замужества?… Нет!.. Черт побери! Как же не верить в наследственность, когда вдова Ежерского ведет себя безумно! Это дело ясное. Он-то всего пару поступков совершил, достойных воспоминания, и оба – глупейшие на свете: сперва женился на вас, а потом умер. Если бы только достало ему ума сделать это в обратном порядке. Всегда не хватало ему шариков в голове, а кто не верит в теорию наследственности, тот пусть взглянет на вас.
– Но я не могла унаследовать от мужа эти полезнейшие предметы, – смеялась Богна.
– Какие предметы?
– Ну, шарики.
– Значит, от отца. Он-то, спасибо Господу, тоже подобным славится. Как можно, будучи честным человеком из хорошей семьи, преподавать онтологию? Как можно, спрашиваю?! Ась? Лучше уж сразу вылезти на ратушу да вопить: «Ку-ка-ре-ку! Ку-ка-ре-ку!..» Онтология, ничего лучше не нашел. Чудесная наука – доказывать, что мы ничего не знаем о том, чего не было! Просто кучка безумцев, Богом клянусь!.. А у нас тем временем беспорядок, ни от кого не могу узнать, отчего министерство финансов закрывает мне кредит на второй квартал, когда от этого кредита давно уже и гроша ломаного не осталось; не могу добиться даты переговоров с Радомской дирекцией государственных лесов – вот просто ничего не могу. И зачем только вам захотелось второго мужа! Может, мне сесть и плакать? А? Прошу тогда сразу сказать: садись и плачь!.. Вот к чему приводит разбойный обычай брать на работу в контору женщин. Идет замуж и – фьють! Тут пусть хоть мир в тартарары, а она – фьють… К тому же шеф хоть десять раз может спрашивать, да только кто ж ему будет отвечать? Ась? Мне что, на коленях молить?…
Размахивая руками, со своим красным носом, он напоминал мельницу из «Питера Пена».
– Я все сделаю, все найду, – с чувством уверила его Богна. – Я ведь уже обещала, что едва лишь я вам понадоблюсь…
– Не понадобитесь, – топнул ногой Шуберт. – Не нужна мне ничья помощь. Хочу только ответа: с чего станете жить?
– Ну, в роскоши купаться не будем, – улыбнулась Богна, – но и с голоду не умрем.
– Не умрем! Не умрем! Бабские разговоры. С такого-то оклада? Так вот, я об этом подумал. И… вице-директор Жеймор переходит назад в армию. Но как мне знать, что господин Малиновский справится на этой должности?… Вот вопрос!
У Богны и сердце затрепыхалось. Она давно знала о том, что Жеймор уходит. Через ее руки проходило письмо из министерства вооруженных сил. Однако она даже не подумала, что Эварист может рассчитывать на такое повышение.
Действительно, все шло к тому, что жизнь его улучшится. Боже, как он обрадуется!
Она стояла неподвижно, с глазами, полными слез. Директор раскачивался перед ней на расставленных ногах и что-то ворчал себе под нос. Вдруг она забросила ему руки на шею и начала говорить. На голове она чувствовала широкую тяжелую ладонь господина Шуберта. Тот гладил ее по волосам и время от времени чмокал в висок так, что звенело в ушах.
– Дитя мое, – говорил он сурово и гневно, – любимое мое дитя, не переживай так. Хочу, чтобы тебе было хорошо. Тут нет ничего необычного. Только прошу сказать этому дураку, чтобы не устроил какую глупость. Ягода о нем имеет весьма благожелательное мнение. Но немного неправильно забрать у Ягоды подчиненного на более высокий пост. А впрочем, бог с ним. Пока что отправляю Малиновского в отпуск, а после отпуска пусть сразу приходит в дирекцию. Сперва станет исполняющим обязанности, а в должность перейдет, если не окажется, что он безнадежный идиот. Ведь не боги горшки обжигают. В случае чего пусть во всем с вами советуется. И прошу сказать ему, что делаю это только ради вас. Тут мне со всех сторон впихивают протеже. Ну ладно, дорогая моя девочка. Счастья тебе.
Домой Богна возвращалась чуть жива. Естественно, ей и в голову не пришло вести себя так, как просил Шуберт: как она могла сказать Эваристу, что повышением он обязан ей? Она бы и вовсе не стала о нем говорить, чтобы он узнал обо всем по официальным каналам: пусть бы ему и в голову не пришло, что на повышение повлияло что-то, кроме его личных качеств. Но искушение пережить с ним радость как можно скорее было слишком сильным.
Она застала его в салоне. Без пиджака, с закатанными по локоть рукавами рубахи, он стоял на лестнице и прибивал шторки, которые подавала ему Ендрусь. Выглядел он прелестно – с этим решительным выражением на лице и с влажным лбом, к которому прилипла прядка волос. Она сразу отметила, что шторки повешены безвкусно, с претензией, но не захотела портить ему настроение мелочами.
– Уф, как-то я утомился, – весело поприветствовал он ее. – Но, думаю, будет ничего. Что там? Тепло ли прощались достойные коллеги?
– Они и правда меня тронули. Ты и понятия не имеешь, какие они добрые!
– Ага, – сказал он с сомнением.
– Стыдись, Эв!
– Стыжусь, – уверил ее он и, не вынимая гвоздей, которые держал в зубах, добавил: – К тебе, любимая, нетрудно быть добрым.
– Вы бы повнимательней, – отозвалась Ендрусь. – Снова правая сторона упала.
– Проклятие! – выругался он.
– Эв, – сказала Богна, снимая шляпку, – угадай, какой я получила от них подарок?
– Что-то ценное? – спросил он с интересом.
– Славный строительный участок на Саской Кемпе.
Он замер.
– Участок?
– Да. Вот акт на собственность. – Она протянула ему бумаги.
Он присвистнул с удивлением, а потом поспешно спустился с лестницы.
– Покажи.
Отряхнув ладони, он с уважением развернул документы.
Бедолага, он был так этим увлечен, что даже не заметил, как она к нему прижалась. Читал с напряженным вниманием, заглядывал в план, снова прочел внимательно акт и поднял к ней посветлевшее лицо.
– Все официально и в полном порядке. Прекрасно! Вот ведь устроили! Наверняка вбухали кучу денег. Небось, по льготным ценам, но все равно. На рынке такая площадь тысячи четыре стоит. Я цены знаю.
– Ты рад, Эв?
– Конечно!
– Одновременно это и свадебный подарок для нас.
– Но записано только на твою фамилию, – заметил он. – А впрочем, все равно.
– Когда достроят, сделаем себе там виллу, правда?
Эварист снова углубился в изучение плана, что-то ворчал под нос, рассчитывал, потом заявил:
– По правде сказать, могли бы взять участок на три номера дальше. Я знаю это место. Добавили бы еще пару сотен злотых, а площадка была бы первоклассной. Этот в цене лишь немного поднимется, а тот, угловой, через пять лет ушел бы вдвое дороже.
Ей не понравились эти замечания.
– Эв, – напомнила она, – так некрасиво.
– Что?
– Такие… подсчеты…
Он вытер губы.
– Естественно. Дареному коню в зубы не смотрят.
– Мы ведь даже не ожидали такого.
– Да я ничего и не говорю, дорогая. Они и так приложили немало усилий. Я думал только, что если бы каждый из них добавил по паре злотых, имели бы мы площадку получше. При хорошей конъюнктуре можно продать и купить меньшую. Получили бы немного денег для начала строительства. Потому что, если…
– Вы дальше-то делать будете? – прервала его Ендрусь. – Потому как если нет – я пойду обед готовить.
– Как-то мне не хочется.
Он взглянул на Богну.
– Отдохни. А Ендрусь пусть подает. Ты голоден?
– И изрядно!
Богна и сама не знала почему, но вдруг потеряла желание сообщать ему радостную новость. Возвращалась домой в приподнятом настроении, в восторге, а теперь чувствовала нечто вроде неудовольствия. Естественно, вину за это состояние она возлагала только на себя. Не стоило так поддаваться экзальтированной радости, нужно было воспринимать все более трезво.
Эварист пошел в ванную помыть руки, в столовой Ендрусь накрывала на стол. Окна были закрыты, в комнате ощущалась духота, запах обеда и дым сигарет. Эварист курил табак какой-то ужасной марки, отчего воздух становился кислым.
За обедом настроение Богны улучшилось. Эв принялся расспрашивать ее о прощальном собрании в фонде и слушал внимательно. Она мимоходом вспомнила об отсутствии Боровича.
– Он вообще как-то избегает меня в последнее время, – добавила Богна.
– Странный он. И становится все более странным. Смешной парень.
– Я его очень люблю, – сказала Богна.
– Я тоже, но знаешь, дорогая, что мне пришло в голову?… Кажется, Стефан зол на меня за то, что я на тебе женюсь.
– Да что ты! – возразила она живо.
– Точно говорю. Это ему не по нраву. А может, он ревнует? – Он взорвался смехом.
Богна взглянула на него с удивлением:
– Да что ты придумываешь!