За завтраком он бегло просмотрел творение жены. Было оно написано на четырех листах, отчего показалось ему слишком коротким.
Однако Богна полагала, что краткость меморандума не снижает его значения.
– Зато благодаря этому его легче усвоить, он содержательный, отберет у министра меньше времени. Подумай, как бы он поморщился, если бы получил для проработки толстенный фолиант. Впрочем, как посчитаешь нужным. Ты ведь все равно станешь вносить туда какие-то изменения.
– Естественно, – заверил ее Эварист.
В конторе, решив самые важные дела, он приказал секретарю никого к нему не пускать и взялся за чтение. Богна составила текст крайне ловко. Разделила меморандум на параграфы, по паре абзацев в каждом: один содержал критику теперешней процедуры, второй указывал, какие изменения надлежит ввести.
Однако Малиновскому в самом содержании предлагаемых реформ многое не нравилось. Он принялся черкать, перерабатывать, дописывать.
Дважды звонил домой, чтобы спросить Богну, зачем она поместила в меморандум некоторые пункты, и сделать ей выговор, однако она ушла в магазин.
«Это непристойно, – подумал он, – что моя жена, жена вице-директора, должна сама ходить по магазинам».
Правда, благодаря этому она вела хозяйство очень экономно, но ее ведь могли заметить люди из общества, что оказалось бы хуже всего. Лучше уж есть дорого и иметь продукты похуже, только бы не породить сплетни. Ведь и правда: как тебя видят, так о тебе и пишут. Люди-то снаружи не в курсе, что зарплата вице-директора – всего восемьсот злотых. Могут думать, что зарабатывает он больше тысячи.
– Боже, – вздохнул он, – побыстрее бы сбросить Яскульского! Тогда я стал бы господином!
Тут мысль его снова вернулась к меморандуму. Он чуял, просто чуял, что благодаря этому выбьет из седла Яскульского и займет его место. Конечно, отношения с Яскульским прервутся, но сейчас он мог об этом не думать.
– Все зависит от того, хорошо ли напишу, – повторял Малиновский и раз за разом тер лоб.
Около третьего часа он закончил, вздохнул и перечитал текст вполголоса. Увы, теперь он стал слишком похож на первоначальные заметки.
– Что за черт! – выругался он. – Не вылезу из этого или как?!
Вдруг он понял:
– А если предложить пересмотр бюджета?… Например, соединить расчетный с бухгалтерией?… А отдел самоуправления – с контролем совладельцев квартир?… Можно вычеркнуть трех высших руководителей и около десятка мелких! Это наверняка понравится министру! Прекрасная мысль! Прекрасная!
А потом он задумался:
– А если предложить убрать мою собственную должность?… А?…
Это показалось ему почти гениальным: вот будет незаинтересованность, господин министр, вот забота о благе организации! Предлагаю отменить должность вице-директора. Это ненужные расходы. Обязанности вице-директора должен выполнять сам директор, у которого немного работы. Превосходно!
Он так этим утешался, что только после очередной попытки все переписать заметил:
– А вдруг меня уволят?… Если воспользуются моим советом – и все? Ох, черт!
Он потянулся под стол и трижды постучал пальцем по дереву.
Кроме того, перемены во внутреннем бюджете могли быть только дополнением к запланированным изменениям. Ведь главным образом речь шла обо всей деятельности фонда, о более плодотворном и более осторожном кредитовании.
На обед домой он не пошел: должен был все закончить сегодня. После новых переделок у него опустились руки: ничего не получалось!
В голове его уже царил полный хаос. Он еще раз перечитал творение Богны, пытаясь различить его текст под своими пометками красными чернилами. И тот показался ему совсем неплохим.
– Да пусть его! – решился Малиновский. – Отдам это – и будь что будет.
Он уселся за пишущую машинку и переписал все почти дословно, чуть заостряя некоторые обороты. В конце же добавил собственный абзац о сокращениях и, посомневавшись минуту, дописал: «Необходимо также убрать должность вице-директора как лишнюю. Эти функции могут быть переданы директору».
И ниже: «Эварист Малиновский, вице-директор строительного фонда».
Вздохнув с облегчением, он прочитал меморандум с самого начала и потер руки:
– Ну, как-то вышло.
Он решил больше ничего не менять и не добавлять. Достаточно уже намучился. Вернувшись домой, уже в постели рассказал Богне о сегодняшней работе, под конец заявив:
– Естественно, я не слишком много у тебя позаимствовал. Сама понимаешь… Хм… Но я все равно тебе благодарен.
Может, это было не слишком верно, но и недалеко от истины. Так или иначе, он дал мысль, дал базовые вещи, она же только оформила их в слова.
На следующий день он отвез меморандум в министерство и вручил личному секретарю в заклеенном конверте. Возвращался он в фонд пешком и как раз проходил мимо замечательной парикмахерской «Джером энд Мэтью», когда прямо перед ним остановился темно-синий лимузин Сименецких. Он специально замедлил шаг. Стоило воспользоваться случаем и поздороваться. Дверцы открылись, и вышла сама госпожа Сименецкая, а в машине осталась Лола. Дамы переговаривались между собой, когда он к ним приблизился.
– Мое нижайшее уважение. – Он галантно снял шляпу и, поспешно стянув перчатки, добавил: – Я так рад вас встретить!
– Приветствую вас, – сказала госпожа Сименецкая и подала ему руку.
«Какая же она вежливая, – подумал Малиновский. – Нужно родиться знатной дамой, чтобы уметь так улыбаться».
Он запечатлел поцелуй и на перчатке Лолы, а госпожа Сименецкая сказала:
– Простите, но я спешу. Лола, пришли машину через час. До свиданья.
Кивнув, она скрылась за дверью парикмахерской.
– Не стану вас задерживать, извините, – сказал Малиновский не так уверенно, поскольку в больших серых глазах Лолы заметил некий блеск, который показался ему ироническим.
– Я могу вас подвезти, – предложила она.
– О, спасибо! Собственно, я только что отослал служебную машину, – соврал он. – Намеревался пройти. Чудесная сегодня погода. Но если уж вы так добры…
– Прошу.
– Не доставлю ли я вам хлопот? – спросил он, усаживаясь рядом.
– Напротив. Я хотела с вами встретиться, – отвечала она.
– Вы? – удивился Малиновский.
– Я. Вы не очень спешите?… У меня есть свободное время. Может, покатаемся?
– С удовольствием, – тотчас ответил он, хотя понимал, что не позже чем через пятнадцать минут должен вернуться в контору, где его ждали посетители и разговор с Шубертом.
– Хорошо. Петр, – обратилась она к шоферу, – езжайте, пожалуйста, до Константина и назад.
– Вы прекрасно выглядите, – сказал Малиновский, когда авто тронулось.
Она взглянула на него с каким-то странным вниманием и ничего не ответила.
Малиновский подумал, что комплимент его прозвучал слишком банально в этой роскошной машине, где пахло некими изысканными духами, и поправился, смешавшись:
– Отчего все восхищения, даже искренние, необходимо облекать в столь банальные слова?
– Как там Богна? – спросила она. – Я не видела ее с тех пор, как приехала из Криницы.
– Спасибо. Она здорова.
– Вы ее очень любите? – небрежно спросила Лола.
– Я? – удивился он. – Весьма оригинальный вопрос…
– Вы ее любите?
– Естественно.
– А я думала иначе.
Глаза ее смотрели в упор: упрямо, равнодушно, вызывающе.
– Отчего же вы думали, что я не люблю Богну?
– Потому что мне кажется, что это вам не свойственно, дорогой… кузен.
Он покраснел. Слово «кузен» будоражило его амбиции.
– А вы так хорошо разбираетесь в людях?
– О нет, но вы меня интересуете.
Он распахнул глаза. В первый момент подумал, что она смеется над ним, потом окинул взглядом ее красивое бледное лицо, небольшие, но полные губы, худощавую фигуру в пушистой шубе и понял, что в словах, которые казались неправдоподобными, содержится правда, неясная, но важная.
– И… и потому вы сказали, что хотели со мной встретиться? – спросил он неуверенно.
– Это так, – кивнула она.
– Как-то это странно… – начал он и осекся.
Добрались до Виланова. Белые заснеженные поля и деревья искрились под ярким солнцем. В этом свете бледное лицо Лолы казалось прозрачным, а ее глаза совсем потеряли цвет. Только выпуклые губы выделялись еще сильнее, словно наведенные помадой.
«Какая-то она странная», – подумал Малиновский.
Лола всегда производила на него впечатление скромной, нарочито несмелой девушки, чье идеальное воспитание прикрывало боязливость и искренность. И только сейчас он засомневался в такой оценке: Лола была смелой и злой. Она молчала, и невозможно было угадать, о чем она думает, а Эварист просто не мог найти тему для беседы. Наконец она велела шоферу возвращаться.
– Уже конец марта, – произнес Малиновский, – а зима, кажется, в силе.
Она даже не взглянула на него.
– Ах, этот наш любимый климат, – добавил он.
– Что вы делаете послезавтра вечером? – спросила она, глядя перед собой.
– Я?
– Есть ли у вас свободное время после пяти?
– Конечно же, я в полном вашем распоряжении.
– Тогда приходите ко мне.
– С величайшим удовольствием. А… это будет большой прием?
– Нет.
– Понимаю: несколько человек.
– Вы плохо понимаете. Два человека: вы и я.
Он взглянул на нее. Лола равнодушно смотрела в окно. В голове его возникли неуместные мысли: Лола хочет сказать ему что-то важное о Богне… А может, влюбилась в него?… Чушь!.. Тогда что?… Вероятно, дело. Речь о протекции для кого-то из ее знакомых, пытающегося получить кредит в строительном фонде…
– Вы меня заинтриговали, – рассмеялся он.
– Даже заинтриговала?
– Верно.
Она с иронией улыбнулась:
– В таком случае, я в вас ошиблась.
– Отчего же ошиблись? – слегка испугался он.
– Я полагала, что вы более уверены в себе.
– Что я высокомерный?…
Она кивнула.
– Даже наглый.
– Ого…
– Мужчины вашего типа бывают наглыми, – говорила она равнодушным тоном. – Это следствие вашей красоты.