За этот период северо-западное побережье стало новым центром притяжения в истории американской псилоцибиновой культуры, где Колледж Эвергрин фактически играл роль интеллектуального и производственно-научного центра. Начиная с 1976 года Стеметс с коллегами организовал целый ряд посвященных грибам (и ныне уже ставших легендарными) конференций, сведя там воедино самых ведущих светил из научного и любительского кругов психоделического мира, поэтому вечером того же дня, когда я впервые приехал к нему домой, Стеметс извлек из своего архива несколько видеокассет с последней из этих конференций, состоявшейся в 1999 году. Кадры были отсняты Лесом Бланком, но, как это часто случается со съемками подобных психоделических сборищ, никто не позаботился их смикшировать и отредактировать, так что отснятый материал как был сырым, так сырым и остался.
Нельзя судить о «конференции» по тем кадрам, которые мелькали на экране телевизора в доме Стеметса. Мы видели, как несколько человек из числа приглашенных – среди них я признал доктора Эндрю Вайля, американского врача и общественного деятеля, известного своими книгами по холистической медицине; химика Сашу Шульгина и его жену Анну; миколога из Нью-йоркского ботанического сада Гэри Линкоффа – прибыли на конференцию под грохот фанфар в расписанном психоделическими пейзажами школьном автобусе, за рулем которого сидел сам Кен Кизи. (Этот автобус носил прозвище «Отец» и был преемником другого, настоящего «Отца», автобуса коммуны «Веселые проказники», который, очевидно, отслужил свой век и был больше не пригоден для езды.)
Заседания больше напоминали дионисийские пиры, нежели те, которые ожидаешь увидеть на научной конференции, хотя в ходе ее были прочитаны несколько серьезных лекций. Джонатан Отт, в частности, прочитал блестящую лекцию по истории энтеогенов (термин появился не без его участия). Он проследил традицию их применения начиная с элевсинских мистерий древних греков, не забыв упомянуть и «фармакратическую инквизицию», когда испанские завоеватели пытались искоренить мезоамериканские грибные культы, и заканчивая «энтеогенной реформацией», которая исподволь и незаметно осуществлялась с момента открытия Гордоном Уоссоном факта, что в Мексике эти культы сохранились и остались неизменными. Попутно Отт сделал небольшую ссылку и на «суррогатные таинства» католической евхаристии.
Затем пошли кадры большого костюмированного бала с бесконечными крупными планами гигантской чаши для пунша, в который были добавлены десятки различных сортов психоделических грибов. Стеметс отметил среди пирующих несколько именитых микологов и этноботаников, причем многие из них были одеты как Amanita muscaria – красные мухоморы и шампиньоны. Сам Стеметс, что удивительно, был одет как медведь.
Когда просматриваешь вживую отснятые кадры людей в карнавальных костюмах, которые наступают на грибы и небрежно танцуют под ритмы регги, долго выносить такое вряд ли кому под силу, поэтому через несколько минут мы выключили телевизор. Я спросил Стеметса о более ранних конференциях, у которых, как мне казалось, было более обнадеживающее соотношение между интеллектуальным содержанием и дионисийскими пирушками. В 1977 году, например, Стеметсу выпала возможность сыграть роль радушного хозяина, принимая у себя двоих из его героев: Альберта Хофмана и Гордона Уоссона; последний в своей статье, опубликованной в 1957 году в журнале Life, описал первый псилоцибиновый трип, совершенный жителем западного мира – им самим; это было то самое внутреннее путешествие, которое запустило или привело в действие психоделическую революцию в Америке.
Стеметс сказал, что он коллекционирует оригинальные экземпляры этого издания Life (они время от времени выставляются на интернет-аукционах и появляются на блошиных рынках), поэтому по пути наверх, в спальню, мы ненадолго задержались в его офисе, чтобы я лично смог увидеть и оценить этот легендарный номер. Журнал был датирован 13 мая 1957 года; на обложке красовался американский комик Берт Лар; одетый во фрак и с котелком на голове, он зубоскалил в объектив камеры. Но самая заметная надпись на обложке была посвящена пресловутой статье Уоссона и гласила: «Найдены грибы, вызывающие странные видения». Стеметс сказал, что я могу взять этот номер с собой; с ним я и отправился к себе в спальню.
С позиции сегодняшнего дня трудно поверить в то, что псилоцибин впервые был представлен западному миру вице-президентом США Дж. П. Морганом на страницах многотиражного массового журнала, владельцем которого был Генри Люс; в наши дни о двух таких персонажах американского истеблишмента трудно даже и помыслить. Но в 1957 году психоделики еще не удостоились тех культурных и политических стигматов, которые спустя десятилетие лягут таким непосильным бременем на наше к ним отношение. В то время ЛСД практически не был известен за пределами небольшого круга медиков-профессионалов, рассматривавших его как потенциальный чудо-препарат, который с успехом можно было бы использовать для лечения психиатрических заболеваний и алкогольной зависимости.
Так уж случилось, но основатель и главный редактор журналов Time и Life Генри Люс, как и его жена, Клер Бут Люс, тоже обладали кое-какими познаниями в области психоделических препаратов, и свой восторг по поводу последних они не скрывали, разделяя его с представителями медицинских и культурных элитарных кругов, к которым они примыкали в 1950-е годы. В 1964 году Люс на планерке поведал коллегам, что они с женой принимали ЛСД «под наблюдением врача»; Клер Бут Люс тоже не замалчивала этот факт: она вспоминала, что во время своего первого «кислотного трипа» в 1950-х годах увидела мир «глазами счастливого одаренного ребенка». До 1965 года, когда общественность впервые охватила моральная паника по поводу ЛСД, статьи о психоделиках, публиковавшиеся в журналах Time и Life, были полны восторженных эпитетов, и Люс лично был заинтересован в том, чтобы на страницах его журналов всесторонне освещалась эта тема.
Поэтому, когда в журнал Life заявился Роберт Гордон Уоссон со своей историей, он нигде больше не мог бы найти более благожелательный прием. В Life ему предложили щедрый контракт, который, в дополнение к царской сумме в 850 долларов, предоставлял ему право на одобрение отредактированной версии его статьи, как и право на составление заголовков и подписей. Особо оговаривалось, что в круг полномочий Уоссона входит «пространное описание собственных ощущений и фантазий, вызванных действием гриба».
Когда я тем вечером, лежа в кровати, пролистывал страницы взятого с собой номера, мир 1957 года показался мне далекой и совершенно незнакомой планетой, хотя я к этому времени уже два года жил на этой планете. Мои родители тоже выписывали Life, так что этот номер, возможно, все мое детство пылился в куче журналов, хранившихся в чулане нашего дома. В 1957 году Life был массовым органом печати, выпускавшимся тиражом 5,7 миллиона экземпляров.
«Поиски волшебного гриба приводят нью-йоркского банкира в горы Южной Мексики для участия в древних ритуалах индейцев, которые жуют грибы, вызывающие странные видения» – таким заголовком сопровождалась данная на всю полосу цветная фотография мазатекской женщины, сидящей у костра, в дыму которого она окуривала гриб, а дальше шла длинная, не менее чем на 15 страниц, статья. Насколько мне известно, это первое официальное упоминание о «волшебных грибах», причем этот термин, как оказалось, был изобретен не упоротым хиппи, но выпускающим редактором, отвечавшим за заголовки в таких массовых журналах, как Time и Life.
«Основательно прожевав кислотные грибы, мы их проглотили, увидели видения и очнулись от всего пережитого совершенно ошарашенными, – как бы на одном дыхании рассказывает Уоссон в первом абзаце. – Мы прибыли издалека, чтобы принять участие в грибном ритуале, но и близко не ожидали ничего столь поразительного, как виртуозность исполнительского действа curanderas [целителей] и поразительный эффект воздействия грибов. [Фотограф] и я были первыми белыми людьми в летописной истории человечества, которым посчастливилось съесть эти божественные грибы, кои некоторые индейские народы Южной Мексики, живущие вдалеке от большого мира, многие века хранили в тайне».
Далее Уоссон рассказывает почти невероятную историю о том, как человек вроде него, «мирный банкир по профессии», пришел к столь нетривиальному концу – поеданию волшебных грибов на грязном полу тростниковой хижины с глинобитными стенами в убогом мексиканском городишке Оахакан, затерянном среди гор так далеко от столицы штата, что до него пришлось добираться на мулах целых 11 часов.
История начинается в 1927 году, во время медового месяца, который Уоссон с молодой женой проводили в районе Катскилла, горного хребта в Северных Аппалачах, излюбленного места отдыха жителей Нью-Йорка и других городов. Гуляя как-то после полудня по окрестным осенним лесам, его избранница Валентина, русская по происхождению и врач по профессии, наткнулась на выводок лесных грибов, перед которыми «она опустилась на колени в позе умиления». Уоссону были совершенно неизвестны «эти гнилые предательские наросты», как он их назвал, поэтому он не на шутку запаниковал, когда Валентина предложила приготовить их на ужин. Он категорически отказался их есть. «Ну вот, – с горечью пишет он, – только успел жениться, а на следующее утро, похоже, я проснусь уже вдовцом».
Молодоженам стало любопытно, почему вышло так, что две культуры, американская и русская, занимают ныне столь диаметрально противоположные позиции по отношению к грибам. Поэтому в скором времени они взялись за исследовательский проект в стремлении понять происхождение «микофобии» и «микофилии» – терминов, которые, кстати, они и ввели в обиход. Они пришли к заключению, что каждый индоевропейский народ с точки зрения культурного наследия характеризуется либо микофобией (таковы, например, англосаксы, кельты и скандинавы), либо микофилией (каталонцы, русские и прочие славяне), и предложили разумное объясн