ение столь сильных чувств к грибам, которые обуревают представителей обоих лагерей: «Разве не вероятен тот факт, что давным-давно, еще до начала летописной истории человечества, наши предки поклонялись божественным грибам? Это могло бы объяснить ту ауру сверхъестественности, которая окружает все грибы»[14]. Из этого логически вытекает следующий вопрос, не менее четко сформулированный четой Уоссон: «Каким грибам поклонялись наши предки и почему?» – вопрос, в поисках ответа на который они и предприняли 30-летнее исследовательское путешествие в мир грибов, чтобы найти те самые, божественные, которым поклонялись предки. Они надеялись отыскать доказательство той смелой теории, которую выдвинул Уоссон (что первый религиозный импульс был воспламенен в сердцах людей видениями, навеянными психоактивными грибами) и которой он занимался до последних дней своей жизни.
Как деловой человек, хорошо известный в финансовых кругах, Роберт Гордон Уоссон обладал всеми ресурсами и связями, чтобы собрать вокруг себя экспертов и ученых всех мастей, необходимых для осуществления этого проекта. Одним из них был английский поэт Роберт Грейвз, разделявший интересы и взгляды Уоссонов на роль грибов, которую последние сыграли и в истории человечества, и в происхождении мировых мифов и религий. В 1952 году Грейвз прислал Уоссону вырезанную им статью из фармацевтического журнала, где говорилось о неких психоактивных грибах, употреблявшихся мезоамериканскими индейцами XVI века. В основу статьи были положены исследования, предпринятые в Центральной Америке Ричардом Эвансом Шултсом, гарвардским этноботаником, изучавшим психоактивные растения и грибы, используемые аборигенными культурами. Шултс был из числа тех профессоров, которых студенты просто обожали: они и поныне поминают его, стреляя в классе из духовых ружей, и вспоминают его знаменитую корзину с толстыми «пуговицами» пейотля (этот кактус по форме действительно наминает пуговицу), которую он держал в своем гарвардском офисе. Шултс воспитал целое поколение американских этноботаников, включая таких, как Уэйд Дэвис, Марк Плоткин, Майкл Балик, Тим Плоуман и Эндрю Вайль. Наравне с Уоссоном Шултс – одна из тех немногих фигур, чья роль в распространении психоделиков на Западе сильно недооценена; действительно, первые семена этого движения были высажены (причем в буквальном смысле) и продолжали высаживаться в Ботаническом саду Гарвардского университета (так называемом Гарвардском гербарии) начиная с 1930-х годов, то есть более чем за четверть века до появления там Тимоти Лири, потому как именно Шултс первым идентифицировал теонанакатль – священный гриб ацтеков и их потомков, – так же как и ололиуки, «семена утренней славы», вьющегося растения, содержащего алкалоид, очень близкий к ЛСД, которое ацтеки использовали в религиозных церемониях и магических целительных практиках.
До этого момента Уоссоны искали свои божественные грибы только на Востоке, в Азии; Шултс дал другое направление их поискам, переориентировав их на обе Америки, откуда – от миссионеров и антропологов – поступали отрывочные сведения, что древний грибной культ сохранился и до сих пор процветает в отдаленных горных деревушках Южной Мексики.
В 1953 году Уоссон совершил первое из десяти путешествий в Мексику и Центральную Америку, причем объектом нескольких из них он выбрал деревушку Хуатла-де-Хименес, затерянную в горах штата Оахака, где, как рассказал ему один из его осведомителей, миссионер, местные знахари до сих пор используют грибы. Поначалу местные жители были немногословны. Одни говорили, что никогда не слышали ни о каких грибах, другие уверяли, что грибы давно уже не используют, а третьи утверждали, что эта практика применяется не у них, а в других, еще более удаленных деревнях.
Их скрытность можно понять. Использование психоактивных грибов в религиозных церемониях и целительных практиках замалчивалось индейцами; это была их тайна, которую они на протяжении четырех веков скрывали от жителей западных стран, и случилось это вскоре после испанского вторжения на земли Америки, когда грибной культ был объявлен вне закона и загнан в подполье. Самый примечательный отчет об этой практике принадлежит перу испанского миссионера, священника по имени Бернардино де Саагун, жившего среди ацтеков в XVI веке и описавшего, как те использовали грибы в своих религиозных обрядах:
«Их [грибы] они едят до зари с медом, и пьют какао они тоже до зари. Когда от грибов, съеденных с медом, они начали разогреваться, то стали плясать, и одни пели, а другие плакали… Некоторые и петь не трудились, а сидели в своих комнатах задумчивыми. Одним виделось, что они умирают, и они плакали, другим виделось, что их пожирают дикие звери, третьим, что их захватили в плен на войне… а четвертым виделось, что они совершили прелюбодеяние и что им за это снесут головы… Затем, когда опьянение от грибов миновало, они начали рассказывать друг другу о представших им видениях».
Испанцы пытались уничтожить и вытравить грибные культы, видя в них, и не без основания, смертельную угрозу для власти и авторитета католической церкви. Один из первых священников, прибывших в Мексику вместе с Кортесом, чтобы обратить ацтеков в христианство, объявил, что грибы – «плоть дьявола, которую они боготворят», и что… «с этой горькой пищей они получили в удел жестокого бога». Индейцев допрашивали и пытали, заставляя признаться в приверженности этой дьявольской практике, а так называемые грибные камни (многие из них – это выдолбленные в базальте скульптуры священных грибов в фут высотой, применявшиеся в религиозных церемониях) были разбиты. Инквизиция выдвигала против индейцев десятки обвинений в преступлениях, совершенных на почве потребления пейотля и псилоцибина, и это в конце концов вылилось в то, что принято считать первой войной за наркотики – или, если уж быть более точным, войной за некоторые растения и грибы. В 1620 году Римско-католическая церковь объявила, что использование растений для прорицаний и ворожбы – это «акт суеверия, который осуждается как противоречащий духу чистоты и целостности нашей святой католической веры».
Нетрудно понять, почему католическая церковь так беспощадно реагировала на использование грибов в религиозных церемониях. Науатль («плоть богов») – слово, которым индейцы называли грибы, – должно быть, звучало для испанского уха как прямой вызов христианскому таинству, которое тоже понималось как плоть богов, или, скорее, как плоть одного Бога. Но у грибного таинства было одно неоспоримое преимущество по сравнению с христианским: последнее требовало веры в то, что евхаристические хлеб и вино дают верующему доступ к Богу, доступ, достигаемый через посредство священника и церковной литургии. И сравните христианское с ацтекским таинством, где психоактивные грибы обеспечивали каждому, кто съел их, прямой, без посредников, доступ к божественному – к видению другого мира, царства богов. Так чье же причастие более действенно? И в чьих руках оно находится? Как сказал Уоссону индеец-мазатек, грибы «приводят тебя туда, где пребывает бог».
Вполне возможно, что Римско-католическая церковь – это первое (хотя, разумеется, далеко не последнее) учреждение, в полной мере признавшее угрозу своей власти со стороны неприметного на вид психоделического растения.
В ночь с 29 на 30 июня 1955 года Роберт Гордон Уоссон впервые отведал священные грибы и испытал на себе их действие. Во время своего третьего путешествия в Хуатла-де-Хименес он уговорил Марию Сабину, 61-летнюю индианку из племени мазатек, уважаемую в деревню curandera, позволить ему и его фотографу не только присутствовать на священной церемонии, куда не допускался никто из посторонних, но и участвовать в ней. Велада (velada), как называлась эта церемония, должна была произойти с наступлением темноты в подвале дома местного чиновника, которого Уоссон привлек на свою сторону, перед простеньким алтарем, «украшенным образками христианских святых». Чтобы скрыть личность Сабины и защитить саму ее от возможных проблем, Уоссон называет ее Евой Мендес и отмечает ту «духовность в ее взгляде и выражении лица, которая сразу же поразила всех нас». После того как грибы были вымыты, обкурены и очищены в дымке благовоний, Сабина протянула Уоссону чашку с шестью парами грибов; которые она называла «малыми детками». Вкус у них был ужасный, «едкий с прогорклым запахом, который постоянно шибал в нос». Несмотря на это, «не было на свете человека счастливее меня, ведь это был кульминационный момент шести лет непрерывных поисков».
Видения, явившиеся ему, «были красочными, живыми, неизменно гармоничными. Начались они с того, что я бы назвал художественными мотивами, с угловатых узоров, какие обычно украшают ковры, ткани или обои… Затем они разрослись, превратившись во дворцы с дворами, аркадами, садами – великолепные дворцы, выложенные полудрагоценными камнями. Затем я увидел мифического зверя, впряженного в царскую колесницу…» И так далее.
Оригиналы записных книжек Уоссона находятся в Ботанической библиотеке Гарвардского университета. Аккуратным, но несколько своеобразным почерком он скрупулезно отслеживал весь ритуал той ночи, начиная со времени прибытия (8.15), минуя время принятия грибов внутрь (10.40) и заканчивая временем погашения последней свечи (10.45).
После этого почерк дробится и распадается. Некоторые предложения вообще написаны вверх ногами, а описания Уоссоном того, что он видел и чувствовал, становятся все более отрывочными и фрагментарными:
«Видение искажается – тошнота. Касаюсь стены – кажется, что мир видений рушится. Из-под двери свет, а внизу – луна. Стол принимает новые формы – какие-то твари, огромный перегонный куб, архитектурные украшения радужных цветов.
Тошнота. Никаких фото, раз уж [неразборчиво] захватила нас.
Архитектурные…
Взгляд рассредоточен – свечи двоятся.
Восточная пышность – Альгамбра – колесница.