[65]. Сотрудники ЕАЛС, впечатленные этими показателями, предложили провести более масштабное испытание людей с терапевтически резистентной депрессией, от которой в одной только Европе страдает более 800 тысяч человек. (Всего же различными видами депрессивных расстройств, по данным Всемирной организации здравоохранения, страдают 40 миллионов европейцев.)
Розалинда Уоттс была молодым клиническим психологом и работала в Национальной службе здравоохранения, когда ей на глаза попалась статья о психоделической терапии, напечатанная в журнале New Yorker[66]. Высказанная в статье мысль о том, что можно реально лечить психические заболевания, вместо того чтобы просто управлять их симптомами, побудила ее написать Робину Кархарт-Харрису, и тот нанял ее в качестве помощницы для изучения состояний депрессии, первого этапа работы лаборатории на пути к собственно клиническим исследованиям. Уоттс присутствовала в качестве дежурного терапевта на нескольких сеансах, а затем, по прошествии полугода после испытаний, провела качественный опрос всех участников, надеясь точно выяснить, как психоделический сеанс повлиял на каждого из них.
Опрос, проведенный Уоттс, выявил две «главные» темы. Первая – это состояние «разъединенности», будь то «разъединенность» с другими людьми, со своим прежним «я», своими чувствами и ощущениями, своими стержневыми убеждениями, духовными ценностями или с природой вообще; именно так участники описывали свою депрессию. Одни жаловались на то, что они живут как в «каземате психиатрической лечебницы», а другие на то, что они «увязли» в бесконечных круговоротах размышлений, которые они уподобляли психическим «тупиковым ситуациям». Мне сразу пришла на память некогда выдвинутая Кархарт-Харрисом гипотеза, что депрессия, вероятно, является результатом сверхактивной деятельности сети пассивного режима работы мозга – того его участка, который заведует размышлением.
Как уже говорилось выше, некоторых участников испытаний преследовало ощущение полной оторванности от своих чувств.
– Я глядела на орхидеи, – поведала Уоттс одна из участниц, – и хотя умом понимала, что это, должно быть, красиво, самой красоты не чувствовала.
Что касается большинства испытуемых, то пережитое ими под влиянием псилоцибина пошло им на пользу, ибо, пусть даже ненадолго, освободило их из «каземата психиатрической лечебницы», где они все это время томились. Одна женщина из их числа рассказала мне, что целый месяц после сеанса она вообще не испытывала депрессии: мол, это случилось с нею впервые с 1991 года. Другие тоже описывали сходные переживания:
– Это все равно как отпуск, проведенный вне стен тюрьмы моего сознания. Я чувствовал себя свободным, беззаботным, полным энергии.
– Это было подобно свету, неожиданно вспыхнувшему в погруженном во тьму доме.
– На вас больше не давят мысленные стереотипы, вы больше не барахтаетесь среди них, и бетонные стены, прежде обступавшие вас со всех сторон, вдруг раздвинулись.
– Это напомнило мне дефрагментацию жесткого диска на компьютере… Я подумал: «А ведь здорово, что мой мозг подвергается дефрагментации!»
У многих испытуемых внутренние изменения, произошедшие на уровне сознания, сохранились неизменными:
– Мой мозг теперь работает иначе. Я трачу меньше времени на размышления, мои мысли упорядочены и контекстуализированы.
Одни сообщили, что им удалось восстановить связь со своими чувствами:
– С моих глаз будто спала пелена, все сделалось неожиданно ясным, искрящимся, ярким. Я смотрела на растения и чувствовала их красоту. Я до сих пор смотрю на орхидеи и чувствую то же самое, и это единственное чувство, которое не утратило своей силы.
Другим удалось воссоединиться с самими собой:
– Я вдруг ощутила несказанную нежность к самой себе!
– В глубине души я чувствую себя так же, как и до депрессии.
А третьи восстановили связь с другими людьми:
– Я начал разговаривать с незнакомыми людьми. С каждым, с кем мне довелось столкнуться, я вел долгие разговоры.
– Я смотрела на людей на улице и думала: «Надо же, какие мы все интересные!» – потому как чувствовала себя неразрывно связанной с ними.
Или связь с природой:
– Раньше я просто восторгался природой, теперь же чувствую себя частью ее. Раньше я смотрел на нее как на вещь, вроде телевизора или картины, а теперь знаю: все мы часть ее, между нами нет ни разделения, ни различия, все мы – природа.
– Я был одновременно всеми людьми, был слит со всеми, был един в шести миллиардах лиц. Я одновременно жаждал любви и даровал эту любовь, я плавал в океане любви и был этим океаном.
Вторая главная тема – открывшийся доступ к сложным чувствам и эмоциям, эмоциям, которые депрессия часто притупляет или перекрывает полностью. По словам Уоттс (а именно она автор этой гипотезы), постоянное размышление, которому предается впавший в депрессию человек, сильно сужает его эмоциональный репертуар. В других случаях депрессивный человек просто подавляет свои эмоции, поскольку ему мучительно предаваться им.
Это в особой мере касается полученных в детстве психологических травм. Уоттс познакомила меня с одним 31-летним испытуемым, музыкальным обозревателем по имени Иэн Руйе, который в детстве, вместе со своей старшей сестрой, подвергался жестокому обращению со стороны отца. Став взрослыми, брат с сестрой подали на отца в суд, обвинив его в насилии, и того упекли за решетку на несколько лет. Правда, от депрессии Иэна это не спасло, и она преследует его большую часть жизни.
– Ясно помню тот момент, когда на меня впервые надвинулась эта ужасная черная туча. Мне было десять лет, и я сидел в семейном зале паба «Бойцовские петухи» в Сент-Олбансе.
Антидепрессанты ему помогли, но ненадолго, ибо, по его словам, «пластырь, наложенный на рану, ничего не лечит». Приняв псилоцибин, он впервые в жизни смог взглянуть в лицо своей боли и ее источнику – отцу.
– Обычно, когда мысль об отце приходит мне в голову, я ее просто выбрасываю. Но на этот раз я пошел другим путем, – рассказал он, имея в виду под другим путем то, что ему посоветовал терапевт: что ему, мол, нужно «вжиться и пройти» через тот страшный материал, с которым он столкнется в недрах своего сознания.
– Поэтому на этот раз я посмотрел ему прямо в лицо. Для меня это был настоящий подвиг, все равно что посмотреть в лицо демону. Да он и был для меня демоном. Но когда я взглянул на него, то увидел не демона, а лошадь! Боевого коня, стоявшего на задних ногах и одетого в военную форму, с каской на голове и с ружьем в копытах. Ужасная картина! Я хотел от нее избавиться, вытолкнуть из сознания, но не смог. «Вживись и пройди», – сказал я себе. Я взглянул ему прямо в глаза и, неожиданно для себя, засмеялся – он показался мне таким смешным!
– Именно в этот момент кошмар перестал быть кошмаром. Отныне я мог свободно предаваться всяческим эмоциям, положительным, отрицательным – неважно. Я подумал о [сирийских] беженцах в Кале и заплакал, и вдруг понял, что каждая эмоция так же ценна, как и всякая другая. Счастье и наслаждение, эти так называемые положительные эмоции, просто так не даются, поэтому и отрицательные эмоции тоже в своем роде хороши и полезны. Такова жизнь. На мой взгляд, пытаться сопротивляться эмоциям все равно что усиливать их. Однажды я уже находился в этом состоянии, мною владело чувство глубокого удовлетворения, и это было прекрасно. Именно это ошеломляющее чувство – даже не мысль! – пережил я и на этот раз, чувство, что ко всему и вся, включая и меня, нужно подходить с любовью.
Несколько месяцев Иэн наслаждался свободой от депрессии, а заодно и новым взглядом на жизнь – тем, чего не давал ему ни один антидепрессант. «Я буквально взлетел, как Земля в поисковике Google», – сказал он Уоттс, встретившись с ней через полгода. Несколько недель после сеанса «я был полностью связан с самим собой, со всем сущим на Земле и во Вселенной». Со временем, однако, эффект обзора у Иэна исчез, и он опять начал принимать золофт.
«Блеск и сияние, которыми окрасились и лучились несколько недель кряду мои жизнь и существование сразу после эксперимента, постепенно поблекли, – написал он спустя год. – Озарения, посетившие меня в ходе испытания, так и не вернулись и уже, видимо, никогда не вернутся. Теперь они воспринимаются скорее как идеи». Да, сегодня ему гораздо лучше, чем раньше, сказал он мне; он даже смог удержаться на прежней работе, но депрессия начала понемногу возвращаться. Теперь он мечтает только о том, чтобы ему позволили пройти еще один сеанс в Имперском колледже. Но поскольку в данный момент такой возможности не предвидится, ему только и остается что слушать музыку, которую ему ставили во время сеанса, и медитировать. «Это поможет мне вернуться в то пространство, где я когда-то был».
Более половины участников эксперимента испытали то же самое: черные тучи депрессии надвинулись на них снова; видимо, психоделическая терапия, какой бы полезной она ни казалась и как бы ее ни хвалили, не может служить одноразовой панацеей от депрессии. Но даже временную передышку испытуемые рассматривали как благословенный дар, потому как она напомнила им о том, что существует другой путь возвращения к жизни и стоит потрудиться ради того, чтобы его вернуть. Психоделическая терапия, как и электрошоковая терапия, на которую она несколько похожа, тоже является шоковой для системы – своего рода «перезагрузка» или «дефрагментация», – и ее, возможно, надлежит время от времени возобновлять. (Допуская, что повторение не скажется на эффективности лечения.) Но относительно потенциала данной терапии и контролирующие органы, и сами исследователи, да и большая часть научного сообщества, работающего в сфере психического здоровья, питают весьма обнадеживающие чувства.
– Я убеждена, что она [психоделическая терапия] могла бы произвести переворот в области психического здравоохранения, – сказала мне Уоттс. И с ней согласны абсолютно все психоделические исследователи, с которыми мне довелось беседовать.