ая терапия станет рутинной и – в форме нового гибрида фармакологии и психотерапии – широко коммерчески доступной. Джордж Голдсмит предвидит появление целой сети психоделических лечебных центров, заведений, расположенных в самых привлекательных уголках природы, куда будут приезжать пациенты, чтобы под наблюдением опытных терапевтов пройти сеанс психоделической терапии. Недавно он создал компанию Compass Pathways для строительства именно таких центров, будучи всецело убежден, что они смогут предложить клиентам достаточно эффективное и экономичное лечение целого спектра психических заболеваний, издержки за которое им возместят европейские национальные службы здравоохранения. Голдсмит уже собрал три миллиона фунтов стерлингов для финансирования и проведения испытаний с псилоцибином (предполагая начать с лечения терапевтически резистентной депрессии) в ряде городов Европы. С некоторых пор он уже вовсю работает с сотрудниками международной дизайнерской фирмы IDEO, с тем чтобы перепроектировать все здание психоделической терапии. Пол Саммерград и Том Инсел оба вошли в состав консультативного совета компании.
Кэтрин Маклин, бывшая сотрудница медицинского центра Хопкинса, сделавшая эпохальный доклад по случаю его открытия, надеется, что когда-нибудь она учредит «психоделический хоспис», рекреационный центр где-нибудь на лоне природы, где психоделики будут давать не только умирающим, но и их родным и близким, чтобы помочь им избавиться от тревог и депрессий – и пациенту, и его близким.
– Если мы ограничимся одними пациентами и будем давать психоделики только им, – объясняет она, – мы рискуем вернуться к старой медицинской модели и увязнуть в ней. Но ведь психоделики гораздо более радикальное средство! Меня пробирает нервная дрожь, когда я слышу, как люди говорят, что психоделики, мол, должен предписывать только врач и никто другой. Мне представляется, что область их применения гораздо-гораздо шире.
В словах Маклин легко различить оптимистическое эхо 1960-х годов, вызванное первыми результатами работы с психоделиками, – неумеренный восторг по поводу их потенциала и способности помогать не только больным, но и абсолютно всем страждущим. Подобное мышление и подобные разговоры заставляют ее коллег, придерживающихся более традиционных путей, сильно нервничать. Именно от подобных высказываний и предостерегали своих коллег на конференции Инсел и Саммерград. Бог им в помощь!
«Улучшение самочувствия здоровых людей» – вот какая задача владеет умами большинства исследователей, с которыми я встречался и беседовал, хотя некоторые из них скорее склонны обсуждать эту тему не на заседании ученого совета института, а с лицами нейтральными, никак с ним не связанными, вроде Боба Джесси, Рика Доблина и Кэтрин Маклин. Для последних признание психоделиков медицинским сообществом является лишь первым шагом на пути к более широкому, культурному их признанию – или к прямой их легализации, по мнению Доблина, или к их применению на основе более тщательного контроля, по мнению Маклин и Джесси. Джесси вообще хотел бы, чтобы эти препараты вводились опытными и хорошо обученными терапевтами, работающими с «долгосрочными контекстами многих поколений», как он это называет, что, по его словам, немного отдает церковным духом. (Почему бы и нет? Вспомним хотя бы айяуаску, которую главы или старейшины некоторых церквей используют в ритуальных целях в условиях коллективной работы.) Другие предвидят то время, когда люди, жаждущие приобщения к психоделическому опыту, – или для поправки психического здоровья, или находясь в процессе духовного поиска, или по причине простого любопытства, – смогут, пусть даже случайно, организоваться во что-то вроде «клуба психического здоровья», как это объединение характеризует Джулия Холланд, психиатр, много лет работавшая со Стивеном Россом в Беллвью.
– Это будет что-то, находящееся на пересечении спа-салона, дома отдыха и гимнастического зала, где люди смогут принимать психоделики в безопасной и благоприятной для здоровья среде[69].
Все без исключения говорят о важности наличия хорошо обученных психоделических терапевтов (терапевтов, получивших профессиональную сертификацию) и о необходимости помогать людям после сеанса интегрировать приобретенный ими весомый опыт, с тем чтобы они могли осознать его и с пользой для себя им воспользоваться. Перефразируя высказывание ученого-религиоведа Хьюстона Смита (участника знаменитого Бостонского эксперимента), Тони Боссис говорит по этому поводу: «Сам по себе духовный опыт не составляет духовной жизни». Интеграция очень важна для осмысления пережитого безотносительно того, были ли этот опыт частью медицинского контекста или находился вне его. Иначе он так и останется для человека чем-то, пережитым под действием наркотика.
Что касается самих психоделических терапевтов, то существуют уже учебные заведения, где их специально готовят и выдают им соответствующие сертификаты/дипломы; так, в конце 2016 года из стен Калифорнийского института интегральных исследований вышел первый выпуск молодых терапевтов в количестве 42 человек. (Фактор, сильно тревожащий многих подпольных терапевтов, которые боятся, что, если психоделическая терапия будет легализована, они останутся не у дел. Однако трудно себе представить, чтобы столь опытные и высококвалифицированные практики остались без работы и не смогли найти себе клиентов, особенно среди состоятельных людей.)
Когда я спросил Рика Доблина, не беспокоит ли его очередная волна отрицательной реакции, которая может накатить в любой момент, он заметил, что наша культура начиная с 1960-х годов прошла долгий путь и доказала за эти годы, что ей свойственна замечательная способность переваривать любое количество культурных новинок, сколько бы их ни появилось в ту эпоху.
– То была совсем другая эпоха. Люди боялись даже говорить о раке или смерти. Женщинам во время родов давали транквилизаторы, а мужчинам не разрешалось входить в родильное отделение! Йога и медитация считались чем-то ужасно странным. Теперь же тренировка внимания считается вполне обычным делом, чуть ли не все занимаются йогой, повсюду есть родильные центры и хосписы. Мы интегрировали все эти вещи в свою культуру. И теперь, как мне кажется, готовы интегрировать психоделики.
Многие из людей, утверждает Добсон, ныне возглавляющих наши ведущие институты и учреждения, принадлежат к поколению, которому хорошо знакомы эти молекулы. По его словам, это и есть истинное наследие Тимоти Лири. Сегодняшнему поколению исследователей легко насмехаться над его «выкрутасами» и презрительно заявлять, что, мол, именно по его вине первая волна исследований сошла на нет, и тем не менее, говорит Доблин с улыбкой, «если бы Лири не одурманил целое поколение, никакой второй волны не было бы и в помине». И в самом деле. Достаточно послушать хотя бы Пола Саммерграда, который публично признал, что в юности баловался психоделиками. Или посмотреть записанную на видеопленку беседу с Рамом Дассом, которая была показана в 2015 году на заседании Американской психиатрической ассоциации: там он рассказывает своим коллегам, что «кислотный трип», который он совершил, еще учась в колледже, оказал весомое влияние на его интеллектуальное развитие. (А Джеффри Либерман, в прошлом тоже президент Американской психиатрической ассоциации, пошел еще дальше: он красочно описал свои озарения, полученные под влиянием ЛСД, которым он баловался в молодости[70].)
И все же, и все же… Как ни хочется верить в радужные прогнозы Доблина, нетрудно себе представить, что все эти начинания могут легко сойти на нет. Тони Боссис тоже с этим согласен, хотя уж он, как никто другой, полон надежд, что психоделики когда-нибудь будут причислены к самым обычным лекарственным средствам и будут вовсю применяться в паллиативной медицине.
– Только посмотрите, как мы умираем здесь, в Америке! Спросите американцев, где бы они хотели умереть, и они вам скажут: дома, в окружении близких людей. А где умирает большинство из нас? В отделении интенсивной терапии. Разговор о смерти – строжайшее табу в Америке. Да, конечно, сегодня дело обстоит намного лучше: у нас есть хосписы, которых еще недавно вообще не было. Но если врач упускает пациента, если дает ему умереть, он [врач] по-прежнему воспринимает это как личную обиду.
По мнению Доблина, психоделики обладают большим потенциалом и способны не только настроить людей на трудный разговор о смерти, но и изменить их отношение к самой смерти. При условии, конечно, что медицинское сообщество возьмет эти препараты на вооружение.
– Для нашей культуры, – говорит он, – характерен страх перед смертью, страх перед тем, что там, за порогом жизни, и страх перед неизвестностью, и весь этот страх воплощен в этом труде.
Психоделики по самой своей природе способны нанести ощутимый вред нашим учреждениям, так что те вряд ли готовы встретить их с распростертыми объятиями. В самом деле, учреждения всячески заинтересованы в том (на то они и существуют), чтобы давать индивидууму опосредованный доступ к власти любого рода, будь то власть медицинская или духовная, тогда как психоделический опыт дает человеку нечто сродни прямому откровению, что, безусловно, делает этот опыт антиномическим. И все же в некоторых культурах издревле существуют (и с успехом применяются) ритуальные формы, способные эффективно сдерживать и обуздывать дионисийские энергии психоделиков; вспомните хотя бы элевсинские таинства древних греков или шаманские церемонии коренных американцев, связанные с пейотлем или айяуаской. Так что, в принципе, все возможно.
Когда я в беседе с Роландом Гриффитсом впервые поднял некогда высказанную Джесси идею об улучшении самочувствия здоровых людей, тот немного поерзал на стуле, а затем сказал, тщательно подбирая слова:
– С точки зрения культуры продвигать эту идею прямо сейчас очень опасно.
И все же, по мере того как мы разговаривали (а мы это делаем уже без малого три года), становится понятно: он тоже считает, что многие из нас, а не только те, кто борется с раком, или депрессией, или зависимостью, извлекут существенную пользу из этих замечательных молекул и, более того, из того духовного опыта, двери в который, убежден он (ибо это подтверждено его собственными исследованиями), они способны открыть.