— Скажите, а у вас было что-то подобное? — голос Алексея был почти спокоен.
Караев замолчал на полуслове — Алексей не заметил, что перебил его, — нахмурился. Эта мысль уже приходила ему в голову, приходили и варианты ответов на нее.
— Увы, нет. А у вас?
— У меня… пожалуй, тоже нет.
— Быть может, ваше опоздание… нет, я говорю, что вы неосознанно, сами того не подозревая, отодвигали момент поездки.
— Нет, я… — он не знал, как лучше сказать. — Дело в Серафиме, я задержался из-за нее. В некотором смысле.
— А может, таким образом она удерживала вас от поездки?
— Нет… это моя инициатива.
— Значит, интуиция подвела нас обоих. А что вы, Иван?
Телохранитель вздрогнул.
— Нет, ничего такого не припомню, — наконец ответил он. — Я как раз завтракал, когда позвонила Вероника, сказала, что мое присутствие на предстоящей встрече не помешает. Я возразил, сказав, что от непосредственного начальника инициатива не исходила, что я могу оказаться лишним. Вероника сказала, что так будет лучше и что день мне зачтется, — и тут только сообразил. Нет, ни во время звонка, ни после, при встрече, ничего не почувствовал.
Вагит Тимурович выдохнул, пожал плечами.
— Знаете ли… Просто я привык доверять интуиции, она меня редко когда подводила. И как в нашей стране без шестого чувства? — никак не возможно.
Алексей поднял глаза.
— Не уверен, что все дело в интуиции. Скорее, в неких собственных качествах, той же работоспособности, например.
— Вы забываете, что работоспособность — это еще далеко не залог успеха. Слава Богу, страна наша богата людьми неленивыми. На их энтузиазме, почти бескорыстном труде да на глубокой, почти слепой уверенности в том, что «все образуется» и жива еще страна. Их заботами мы еще что-то производим, экспортируем, не даем окончательно загубить производство. Наше с вами производство, не их. Они трудятся на нем, создают все необходимое, отрабатывают взятые под них кредиты, выплачивают из собственных карманов налоги производства, взятки, акцизы, подати. И при этом стараются быть довольными жизнью; иной раз им это даже удается. Но труд этот ни в коей мере нельзя сравнивать с нашей работой — ситуация совсем иная. Они работают, чтобы прокормить себя и свои семьи, мы же… сами знаете, для чего. Ведь посмотрите, где мы и где они. Меж нами пропасть.
— Вы явно через край хватили, — заметил Алексей.
— Отнюдь. Вы говорите о трудолюбии, а как сегодня без него тем, кто находится под вами и не имеет, несмотря на все старания, даже надежды выкарабкаться. Получать — вот едва не предел их мечтаний — не тысячу с хвостиком, а пять тысяч… рублей. А ведь начинали и вы, и они примерно с одного и того же: с пустых прилавков, обесцененных денег да надежды на лучшее в новой стране. Только потом разошлись.
— Хорошо. Кроме трудолюбия, конечно, необходимы знания, решительность, уверенность, какая никакая хватка. Да, собственно, я могу явить именно такой пример.
— Вы можете, спорить не буду. Но скажите, Алексей, отчего же ваши подчиненные не могут похвастаться хотя бы десятой долей доходов, что получаете вы, их непосредственный начальник?
— Вы еще спрашиваете, — холодно произнес Алексей, поворачиваясь к Вагиту Тимуровичу. — У части моей команды, я говорю о той команде, что была со мной, когда я создавал свою челночную фирму, все еще впереди.
— Я говорю не совсем о тех людях, — терпеливо возразил Караев. — О тех, кто непосредственно ездил в ту же Турцию за шмотками и торговал ими в ваших магазинах.
Алексей недоуменно взглянул на Вагита Тимуровича.
— Подождите, но я их не нанимал, этим занимался Анатолий… — Он замолчал, но спустя какое-то время, показавшееся его собеседнику очень долгим, произнес: — Не могу сказать, что их жизнь пошла наперекосяк оттого, что я позвал этих людей к себе.
— Вашей карьеры они не сделали.
— Вы лучше бы спросили их, хотели ли они того или нет, — он раздражился. — Я готовил себя к предпринимательству. В отличие от большинства тех, кто не пожелал заниматься этим изначально, но все же перешел в экономический сектор.
— Не без причин, надо полагать.
— Их дело.
Вагит Тимурович проигнорировал его слова. Ему хотелось сказать молодому человеку очень многое в эти оставшиеся минуты, потом — он интуитивно понимал это — никаких минут у них быть не может. Жаль, слишком поздно он торопится выразить свои идеи и принципы бывшему компаньону.
— Вы довольно удачно вписались в реалии нашей жизни, — произнес Вагит Тимурович, отбросив в который раз бумерангом возвращающиеся мысли.
— Я готовил себя к ним, — повторил Алексей. Разговор казался ему бессмыслицей, мысль о незваных гостях отвлекала. — К тому же удачно подвернулась ситуация с началом реформ. На этом оказалось возможным неплохо заработать. Вам больше, чем мне.
— Те, кого вы взяли себе на работу, не имели экономического образования. Даже если бы имели, едва ли оно помогло бы им. Наука учила нас другому, если помните. Единственным учителем была жизнь и более опытные коллеги по работе. — Алексей кивнул. — Власть просто не хотела успевать, создавать законы, регламентирующие новые подходы. Потому как людям, пришедшим к власти, необходимо было самим успеть сделать то, что делали мы, предприниматели. Это сейчас все сложилось по-иному.
— Период первоначального накопления завершился.
— Да, завершился в нашу с вами пользу. Но закон Ломоносова остается верен и для нашей ситуации: если где-то что-то прибыло, значит, у кого-то столько же и убыло. Убыло у этих самых людей, которые пошли работать к вам.
— И что же у них убыло в первую очередь? — Алексей не понимал, почему этот диалог ему неприятен, вроде бы обычный диспут, если отбросить сам факт их пребывания в леднике.
— Уверенность, решительность, хватка… все, о чем вы говорили только что. Весь накопленный опыт оказался ни к чему, он лишь подсказал путь. К тому, кто сможет их вывести. К вам и ко мне. Ведь дальше-то, они не сомневались, все будет лучше, они вернутся к прежнему и преуспеют в нем — ведь время настало такое.
— Слишком уж наивно.
— Пожалуйста, не перебивайте, — заволновавшись, что не успеет договорить, Вагит Тимурович продолжил скороговоркой. — Те люди, которые смогли быстро начать жизнь заново, они преуспели; молодым обыкновенно легко дается поворот на сто восемьдесят градусов. Остальным, кто успел обзавестись иной профессией, было во много крат сложнее совершить что-то подобное: переквалификация никогда не дает тех же результатов, что и обучение с младых ногтей; это лишь шанс удержаться на плаву.
— Я не совсем понимаю, к чему вы…
— Большая часть населения нашей страны держится на плаву, — продолжил Вагит Тимурович, торопясь договорить. — Они бы могли преуспеть в чем-то, но никак не в том, на что вынудила их новая жизнь. У вас шанс преуспеть был изначально потому, что вы вступили на этот путь, что лежит перед нами, тогда, когда еще никто и подумать о том пути не мог. Вполне возможно, что изначально вас направило нечто, что я и называю интуицией. Воспользовавшись им, неосознанно конечно, вы и вышли в «новые русские люди», — произнес он с усмешкою. — Равно как и я сумел достичь тех высот, на которые забросило меня мое шестое чувство.
— И слетели с них, — Алексей решил быть жестким. Он уже ощущал, что не только Бог любит троицу, но и извечный Его противник; чувствовал кожей присутствие того, неведомого, что всегда приходит в конце пути. Сегодня оно, неведомое, пришло за Караевым. И, поняв это, он перестал играть роль второго лица — решил перейти в разряд человека стороннего. — Видимо, вас интуиция подвела, когда общество устаканилось и новые законы вступили в силу. Теперь надо рассчитывать на умение и на накопленный багаж знаний. А прочим необходимо подстраиваться и идти за лидером. Предпринимательство — это не профессия даже, это особое состояние человека, это… — Алексей на мгновение замялся, не зная, как лучше сформулировать свои мысли.
— Основа предпринимательства, — продолжил он, так и не нашедши нужного сравнения, — это умение всегда и везде быть в форме. Умение выдержать удар, сколь сильным и неожиданным бы он ни был. И при этом быть гибким и быстрым, чтобы успевать реагировать на все, помня при этом, что за тобой идут другие, те, кто признает твое бесспорное лидерство, те, кто доверяет тебе не только мысли, но и, что важнее, скопленные потом и кровью капиталы. Надо быть всегда в авангарде событий, опережать их и, главное, не спотыкаться и не сворачивать на обочину, дабы передохнуть. Иначе движущиеся следом толпы просто затопчут своего лидера. А в этом случае никакая железная воля, никакая решимость и удачливость не помогут выбраться из завала.
Вагит Тимурович понял намек. Он лишь усмехнулся уголками губ.
— Быть в форме — самое важное, — продолжил без передыха Алексей. Он чувствовал какую-то настоятельную необходимость высказаться перед Караевым, прежде чем они расстанутся. — Но наши люди этого не умеют. Чуть что — немедля раскисают, обижаются на всё и вся, хватаются за бутылку и — до встречи под столом. Иначе они не могут, не так воспитаны. Богатство им, дескать, без надобности, а тот, кто все же заимел его, — душепродавец и прислужник Сатаны. И неважно, каким путем оно получено, ведь всякому русскому человеку от дедов известно, что по-хорошему богатым не станешь.
Вы знаете людей, Вагит Тимурович. Им хочется одного: жить так, чтобы никто их не трогал. У меня на предприятии через год не осталось ни одного русского, у вас, наверное, тоже. Работают только гастарбайтеры, те, кто не гнушается трудом — ах, торговля, это же неприлично, лучше я дома посижу, поголодаю, авось боженька смилостивится и гуманитарную помощь пошлет моему мертвому заводику, уж тогда-то я покажу всем, как надо работать.
Он замолчал, переводя дыхание и ожидая ответа Вагита Тимуровича. Но не дождался его и добавил:
— Если человек захотел, он смог пробиться.
И взглянул на Вагита Тимуровича. Тот лишь продолжал улыбаться уголками губ.